Ледяной Эдем - Алекс Норман

можете? – улыбнулся Диконов, кивком показал на соседний дом. – Если хотите, оставайтесь!

– Но сегодня Казубов не вернется.

– Сегодня я сам буду его ждать… – Тихон Семенович выпрямил спину. – И завтра. И послезавтра… Маша умеет стрелять, попробуем справиться вдвоем.

– Ничего не остается, как пожелать вам удачи!

Не зная, как подбодрить мужчину, Ольга мягко провела рукой по плечу.

– Куда вы на ночь глядя? Завтра с утра бы и поехали, – сказал Диконов, загадочно глянув на нее и на Кирилла. – Я что, зря баньку топил?

– А погода? Буран обещают.

– Ну, говорят, – глянув вверх, Диконов повел плечом.

– А вы что скажете?

– Не знаю, может быть, а может, и не быть. Если быть, то уже скоро. Хотите, чтобы вас в пути засыпало?

– Если честно, не очень.

– А если не быть, завтра с утра поедете.

– Ну, если вы настаиваете, – замялась Ольга, краем глаза глянув на Кирилла.

– Настаиваю! – немного подумав, но твердо сказал Диконов.

– Ну, если банька, – улыбнулся Кирилл.

Маша обрадовалась, узнав, что Кирилл с Ольгой остаются, захлопотала, засуетилась, сама сбегала в баньку, посмотрела воду, запарила веник. Вернулась в дом, встала у печи, Ольга осталась с ней – помогать. Сначала банька, потом ужин, ну а там и теплая постель. Кирилла очень даже устраивал такой распорядок: устал он очень за последнее время. Снегоход ему не сразу доверили, первое время они с Ольгой ходили в лес на лыжах, к вечеру выбивались из сил. И спать ложились без задних ног, по разным кроватям. А ведь она не прогнала бы его, наберись он смелости зайти к ней в комнату. Жили они отдельно от всех, Миккоев за последние три дня ночевал с ними всего лишь раз. Но двери они не закрывали, в избе постоянно кто-то находился, у печи погреться, чайку попить, телевизор посмотреть, в доме-то куда уютней, чем в палатке. И так до глубокой ночи. Кирилл уже засыпал, а за столом все еще чаевничали.

И в баньке постоянно какие-то движения, люди уходили в мороз, возвращались холодные и голодные, только ленивые да дураки отказывались от горячего пара. А сейчас в бане тишина, в парилке ни души, только ведра с водой да пустые тазики по лавкам. Вода с озера, холодная, горячая в котле, берешь ковш с длинной ручкой, снимаешь большую деревянную крышку, подкопченную сверху, зачерпываешь кипятка, льешь в таз, сверху из ведра. Моешься, споласкиваешь, и на верхний полок, а там уже как повезет, есть возможность – ложись, нет – сиди. А если некому веничком отхлестать, можно самому, но лежа не получится, лучше стоя.

Кирилл взялся за веничек. Представил, как открывается дверь, как появляется роскошная женщина в прозрачном купальнике, мокрая, мыльная; он стоит к ней спиной, она берет веник, шлепает его по ногам, поднимаясь все выше. А потом по плечам, теперь все ниже. И все ближе. Вот она прижимается к нему, горячая, потная, скользкая… И это не абстрактная красотка, а обычная земная женщина. Но в его фантазиях. И это Ольга. Обнаженная, распаренная, на ней только прозрачный бюстгальтер, больше ничего. Только она, только он. Вполне реальная фантазия, но его заводит…

Он даже не заметил, как открылась дверь. Может, и услышал, но решил, что звук воображаемый. Ольга подошла к нему, коснулась плеча, он удивленно повел бровью, глянув на нее. Волосы назад, косынка на голове, собранная лентой, глаза сильно накрашены, сочная помада на губах, идеальный выбор для эротических фантазий. Но слишком уж яркий образ, слишком уж реальный, даже разгоряченное баней воображение не может так четко нарисовать лицо, глаза, нос, губы с естественной текстурой, такой же неповторимой, как отпечатки пальцев. И смущенно-раскрепощенная улыбка отважившейся на смелый шаг женщины, но Кирилл не спал, значит, Ольга стояла перед ним наяву. И не было на ней никакого прозрачного бюстгальтера, только лента в волосах, и больше ничего. А образ с лентой придумал он сам, когда-то, даже показал ей, как нужно краситься, чтобы нравилось ему. Ольга ничего не забыла, она предстала перед ним, как выстрел из прошлого. Выстрел на поражение.

Фигура у нее не очень красивая, но это на первый взгляд. И если она одета. А отсутствие одежды обнажало не только тело, но и его гармонию. Талия не тонкая, но и плечи относительно широкие, тазовая кость узкая, но попка выпуклая, бедра сильные, на этом фоне менее чем средних размеров грудь смотрелась очень даже в унисон, соски упруго смотрели вверх. Кожа чистая, гладкая, даже без бани приятно влажная на ощупь.

Ольга улыбалась так, как будто наслаждалась замешательством Кирилла. Сама устроила ему сюрприз, сама же за него радовалась. Но в глубине глаз полное замешательство, она кричала на себя, ругала за непростительную глупость. Он ее бросил, а не наоборот, ему бегать просить прощения, а она подала себя на блюдечке. Кирилл мотнул головой, он через глаза смотрел глубоко ей в душу. Прекрасно ее понимал и требовал ничего не говорить. Любое слово – это фальшь, убивающая мягкую остроту момента. Неосторожное слово, и останется только стальная ржавая острота. Ржавая от времени, которое они провели не вместе.

Он мягко взял Ольгу за плечи, повернул к себе спиной так бережно, как будто боялся вспугнуть птицу на жердочке в ее душе. И губами коснулся ее уха, как будто хотел шепнуть: «Молчи, ничего не говори». Он ощутил прикосновение к уху губами, а спустя мгновение и грудью, это ему передалась ответная дрожь в ее теле. Кирилл не отпускал ухо, дрожь от ощущений усиливалась, к ней присоединилась другая такая же волна, когда он коснулся пальцами соска. Затем провел по животу, создавая новые родственные ощущения и заставляя их входить в резонанс. Ольгу затрясло изнутри, из груди вырвался стон, глаза закрылись, тело превратилось в податливую куклу.

Одна рука блуждала по страницам подзабытой книги, другая вспомнила о венике, легкий шлепок по икрам ног заставил Ольгу открыть глаза, а второй снова их закрыл. Еще шлепок, еще, ноги все шире, а острие ощущений вовсе не ржавое, хватило легкого движения, чтобы ввести его в мягкое плотное скольжение, Ольга застонала, вскинув голову, вырвала из руки веник, обессиленно шлепнула им по ноге, а затем выронила на пол.

Кирилл положил руку на женское бедро, подрагивающее под мягким, но решительным натиском, другой рукой мял податливый живот в глупой надежде нащупать в нем ритм своего движения. В движении все, и мышцы бедер, живота, влажная спина скользит по его груди. Голова запрокинута, ее волосы струятся по его плечу, груди покачиваются в