Слезы Магдалины - Екатерина Лесина

Ее рассуждения были верны, и все же Влад попросил:

– А ты можешь позвонить своей подруге? Она согласится встретиться со мной?

Горе уродует женщин. У высокой блондинки опухло лицо – не то от слез, не то от водки, бутылка которой стояла на столе. Волосы свалялись и повисли желтоватыми сосульками. Халат пестрел пятнами, а пальцы – чешуйками лака.

– Скотина он, – с чувством сказала Танька, хлюпая носом. Нагнулась, достала из-под стола две рюмки, плеснула водки и, подвинув одну Владу, вторую опрокинула.

– Я ему так и сказала. Скотина ты. В папашку пошел. Хорошо, что у нас детей нету, а то бы... нет, не смотри так. Я не дура, чтоб из-за этой сволочи себя мучить. Мне обидно просто. Вот обидно, и все! Я ж из него человека сделала! Говорить научила нормально, а не матом. Вести себя, чтоб не как дикарь какой. Пить бросила... тьфу, он бросил, потому что сказала, что пьяный он мне на фиг не нужен. Из-за меня он мастерскую открыл, делом занялся. А теперь что? Теперь все ей, а я побоку? Ты Аленке передай, что я... что я чего угодно! Только пусть поможет. Ей же несложно... пожалуйста... у нее талисман.

Пьяные слезы, чужие обиды и никакой информации, на которую Влад рассчитывал. В квартире боль и тлен издохших надежд.

– Она бы на него, такого, как был, и не глянула... это я все! Я! Себя положила, а он...

Икание и мутный взгляд. Бессвязная речь и внезапный сон, сопротивляться которому она не смогла. Легла на стол, на скрещенные руки, столкнув бутылку и стакан. Разметались волосы-пакля. Раздался храп.

Лекарство подействовало.

Влад для верности несколько раз уколол спящую спичкой – даже не шелохнулась – и поднялся. Он не знал, что именно собирается искать, но чувствовал: охота может быть удачной.

Начал с гостиной. Разрушенное гнездо пыталось сохранить остатки уюта. Ковры на стенах и на полу были незыблемы, словно стены древнего Иерихона. Сытым блеском сияли чеканные тарелки на стенах, вальяжно рассыпали искру хрустальные бокалы в горке. Вяло тикали огромные часы. Время, спрятавшись в лакированном коробе, скатывалось по длинным тросикам, толкало маятник и шевелило стрелки.

Общее спокойствие портили бумаги и одежда. Первые валялись на столе, вторая пестрой кучей облюбовала угол. Из кучи торчали ножницы.

Влад, присев, извлек изрезанный лентами пиджак, прощупал карманы, сунул руку в дыры в подкладке. Пусто. И рубашка. И второй пиджак. И брюки, растерзанные в клочья. Портмоне, залитое алым липким вином. Пакет из химчистки.

Когда с одеждой было покончено, Влад перешел к бумагам. Договора. Чеки. Снова договора. Копии паспорта и свидетельства о браке... ничего полезного.

Нужное нашлось в спальне. Квадратная комната, низкий потолок на плечах атлантов-шкафов. Кровать-подиум. Озерная синева стен и люстра-колесо, ощерившаяся желтыми головками лампочек. Низкие тумбы. И фото, найденные в одной из них.

На первом – семья. Черноусый мужчина со скучным лицом, серая и какая-то неопрятная женщина, дети, выстроенные по росту. Младший сидит на коленях у матери и улыбается.

На втором – лысый мальчик с оттопыренными ушами и чересчур длинным носом. Смотрит хмуро, с ненавистью.

На третьем – молодая женщина, смуглолицая, длинноволосая, красивая до умопомрачения. А на обратной стороне надпись: «Милому Мишеньке. Я так долго тебя ждала».

Этот снимок был разорван пополам и снова склеен. И надо думать, будет разорван не раз и не два. Влад сложил все и, скрутив, сунул во внутренний карман куртки. Оставалось найти Мишку. И начальнику службы охраны позвонить, проверить, чего накопал.

Вопрос 9: Мало того, что им не дают уснуть, так еще и заставляют ходить до тех пор, пока ноги не покроются волдырями, и через эту пытку заставляют многих сознаваться.

Ответ: Такое тоже случалось в самом начале, ведьму заставляли ходить туда и сюда, а смысл этой величайшей жестокости заключался в том, чтобы не дать ей уснуть. А делалось это вот для чего: когда ведьма сидела в кресле или лежала, она начинала засыпать, и тогда те, кто был с ней, заставляли ее вставать и ходить, потому что иначе, стоило дать ей задремать, являлись ее помощники, пугали часовых и подбадривали ведьму. Случалось такое, что, вопреки смыслу этого действия, сельские жители, прослышав, будто кто-то признался в ведовстве, злоупотребляли этим способом, доводя обвиняемого до смерти, однако никому еще не удалось доказать, что такое происходило при участии или с согласия обнаружителя. Этим способом он также не пользовался с тех пор, как запретили держать ведьм без сна.

– Вставай! Вставай!

Голос требовал. Давно? Давно. Всегда. Ненавижу. Надо вставать. Подчиниться. Идти? Куда? Ноги болят. И спать, хотя бы на минуточку спать.

– Думала обмануть меня, маленькая ведьма?

Тычок. Укол. Больно!

Все началось, когда отец вернулся домой. Он выглядел довольным и даже счастливым, как и в предыдущие дни. Ласково поцеловал в щеку, спросил о чем-то неважном. Потом велел ложиться спать. Запер двери. Запер окна.

Создал ад.

– Признавайся, чем вы там занимались? Поклонялись дьяволу? Вызывали духов? Сношались с ними? Кто тебя научил?

Не отвечать. Ненавидеть. Ненависть помогает дышать. Ненависть помогает двигаться. Ненависть помогает остаться собой.

– Это ведь малышка-Пэррис тебя надоумила? Дитя Сатаны!

Нет, это он дьявол! Он!

Как она раньше не догадалась? Люди не могут быть настолько жестоки. Но если он – дьявол, то она, Бетти, – дитя дьявола?

– Говори, дрянь! – пощечина почти неощутима, будто ветер ладонью по лицу провел. Губы мокрые, соленые стали. Пить. И спать.

Кровь. Конечно, вот доказательство, что Бетти человек. Просто... просто ее украли. Давно, когда она была маленькой...

– Говори, иначе я отдам тебя судье...

– Отдай, – Бетти вдруг перестала бояться его. – Отдай, и я всем расскажу, кто ты на самом деле! Ты – не Мэтью Хопкинс, ты...

Договорить не позволил, заткнул рот тряпкой, связал – она не сопротивлялась, ошеломленная истинностью догадки, – и, кинув на пол, долго пинал.

Не больно. Не страшно. Не хочется жить.

Тело испытывает муки, но они ничто пред адом для души. Бетти не хочет больше ада. Теперь она знает правду и будет свободна.

Человек остановился, когда увидел, что девочка улыбается.

– Сумасшедшая! – крикнул он, брызгая слюной в лицо. – И пойдешь жить к сумасшедшим!

Элизабет Пэррис пришла сама. Она долго стояла, не решаясь пересечь невидимую границу, и старуха Мод прекратила жевать табак, предвкушая новую забаву. Она была права.

– Простите, – голосок Элизабет звенел колокольчиком. Бледное личико ее выражало растерянность и смущение, только в глазах проскакивали бесовские искорки. – Простите, Мадлен, а не могли бы вы пригласить...

Старуха, сплюнув на цветущие настурции, поинтересовалась:

– Зачем тебе?

– У... у меня есть очень важные известия. Про Бетти Хопкинс.

Мэтью рванулся к окну, но Джо удержал товарища и велел:

– Жди.

Он сам вышел, вежливо поприветствовал старуху, поклонился девице Пэррис и спросил:

– А твой отец знает, где ты?

Конечно, не знает. Вон как дернулась. Небось и не желает, чтобы узнал. Ну да ее проблемы.

– Домой иди, – велел Джо, надеясь, что девица ослушается. Так и получилось. Просто рядом с Пэррис вдруг появилась Абигайль Уильямс и пропела:

– Он хочет украсть душу у Бетти! Ага. Мы говорили. Всем говорили. А нам не верят. Говорят, он – Хопкинс, он на ведьм охотится. А мы-то знаем, правда, Эл? Мы знаем, что он никакой не Хопкинс! Врун. И вор. Украл чужое лицо. Дьявол!

Она тараторила, время от времени оглядываясь на подругу, словно сверяясь – верно ли говорит. Элизабет лишь вздыхала и кивала.

Вот, значит, что они задумали.

– Откуда вы узнали? – Мэтью Хопкинс все-таки не выдержал, вышел во двор. – Откуда?

Элизабет, хитро усмехнувшись, ответила:

– Нам ангел сказал! Ангелы правду знают...

Прогретое море лениво ворочалось в бухте, выплескиваясь на гальку низкой волной. Поперек прозрачного неба растянулись облака, и тени их скользили по берегу.

– Мы сразу поняли, что он врет, – Элизабет старательно глядела на воду, Мэтью – на Элизабет. Абигайль, сняв ботинки и чулки, радостно шлепала босиком. – Как будто кто-то на ухо прошептал: смотрите, вот дьявол едет. А ведь это вы его привезли, мистер Джонатан.

– Я.

Джо старался держаться на расстоянии от этой странной девицы. Она больше не казалась ему безумной, но не была и нормальной. Скорее она являлась чем-то, и вправду пришедшим из иного мира. Ангелы, демоны... и те, и другие от одного корня.