Первая леди, или Рейчел и Эндрю Джэксон - Ирвинг Стоун

— Дорогая Джейн, я получу газеты завтра.

Сэмюэл поднял голову:

— Ты помнишь прощальную речь президента Вашингтона[8] в конгрессе? Палата подготовила в ответ пространный панегирик. Эндрю проголосовал против него, заявив, что предлагается бездумное одобрение, а между тем некоторые акты Вашингтона подлежат критике…

Она окинула взором комнату:

— Есть ли у кого-нибудь письмо?

Роберт Хейс вытащил из кармана бумагу и прочитал:

«…Ежедневно газета сообщает о том, что англичане каждый день захватывают наши суда, оказывают давление на наших моряков, обращаются с ними жестоко и грубо, но из речи президента вытекает, будто англичане не наносят нам ущерба».

— Полагаю, что он вправе так сильно ненавидеть Англию, когда он здесь, дома, — прокомментировал Уильям, — но он не имеет права представлять дело так, будто все в Теннесси думают подобным же образом. Если он не проявит осторожность, то впутает нас в войну с англичанами.

Джейн взяла письмо из рук мужа и протянула его Рейчэл, сказав:

— Последний абзац — для тебя.

Глаза Рейчэл быстро пробежали по заключительным строчкам письма:

«Я прошу оказать внимание моей дорогой крошке Рейчэл и утешить ее в мое отсутствие. Если ей нужно что-либо, то по возможности обеспечь ей, и я тут же возмещу».

Она улыбнулась и вернула письмо.

Во второй половине января морозы усилились, и однажды утром, выйдя на улицу, она увидела, что почва замерзла и ее цветы и молодые саженцы вымерзли. Молл не появилась к завтраку. Рейчэл понимала, что Молл чувствует себя очень плохо и поэтому осталась в своей хижине. Джордж был также болен. Рейчэл положила руку на лоб Молл:

— У тебя жар.

Молл приподнялась в постели, ее зубы стучали:

— Сэмпсон и Сильви также лежат в постели, и Винни, и Джеймс, и их Орейндж. Наверное, это инфлюэнца.

Рейчэл обошла быстро хижины. Свирепствовала эпидемия гриппа. Среди взрослых болезни избежала всего одна семья и племянница Молл — Митти. Рейчэл послала их в главный дом за одеялами, заставила наносить дров в хижины и сложить их около очагов, а затем направила одного молодого парня в Нашвилл за доктором. Сама же пошла в кухню, приготовила отвар из трав и корня просвирника, который ее мать использовала как лекарство против гриппа. Она и Митти обошли хижины с теплым напитком, заставляя больных выпить его.

Следующую неделю она день и ночь ухаживала за больными. Она всегда уважала Эндрю за его отношение к «черной семье». Она ни разу не видела, чтобы он не разрешил негру навестить друзей, он не ограничивал их в продовольствии и топливе, отказывался разделять семьи, предоставил им собственные кухни.

— Я не могу быть столь же беспечной, как ты, Эндрю, — заявила она однажды мужу. — Ты ответствен только перед собой, но, когда ты уезжаешь и даешь мне задание, я отвечаю перед тобой.

— Я думаю, что они понимают это, — ответил Эндрю, — во всяком случае они делают больше для тебя, чем для меня.

Едва она успела освободиться от ночных обходов своих больных, как ночью ее разбудило фырканье лошади, натуженно поднимавшейся по дороге, и стук в дверь. Рейчэл открыла окно и спросила:

— Кто там?

— Миссис Джэксон, мэм, прошу прощения, что разбудил вас в столь поздний час, это Тим Бентли, ваш сосед из Уиллоу-Спринг.

— Что я могу сделать для вас, мистер Бентли? Что случилось?

Мужчина кричал в окно, от волнения путая слова:

— Эго жена, Сара, и ребенок… Я имею в виду ребенка, он никак не вылезает. Боюсь, Сара помрет, мэм, ребенок и она, оба…

— Обойдите дом кругом и разбудите Джорджа, попросите оседлать для меня коня.

Через несколько минут она сбежала вниз. В тусклом свете фонаря на веранде она увидела лицо Тима Бентли. Ему было всего двадцать лет, но цвет его лица был болезненным, он щурился, а от нижней губы его подбородок резко сходил на нет. Она приказала Джорджу оседлать вторую лошадь и привезти в дом Бентли мыло, одеяла, простыни, полотенца, свечи и еду.

Даже в тусклом свете можно было распознать жалкое состояние хижины Бентли. Бревна были уложены настолько неровно, что один край крыши начал провисать, в щелях пола была видна сырая земля, одно из окон было заклеено коричневой бумагой, пропитанной медвежьим жиром. Над огнем висели всего два котелка, около очага стоял небольшой стол… и в углу деревянная кровать, на которой лежала молодая женщина, закрытая рваным одеялом. Единственное, что было приготовлено для новорожденного, — это грубая люлька, в которой лежала льняная крестильная рубашонка, явно привезенная с Востока.

Рейчэл произнесла:

— Здравствуйте, миссис Бентли. Я ваша соседка, миссис Джэксон, мой дом на верху холма. Я останусь с вами, пока не родится ребенок. Почему вы не позвали кого-нибудь раньше?

— Мы надеялись, что сами справимся. Но это длится так долго… и так больно… Когда я услышала ваших лошадей, мне стало легче. — Она поколебалась некоторое время. — Вы та самая миссис Джэксон, мэм?

— Какая та самая?

— Та, о которой так много говорят. Но вы вовсе не выглядите такой. Та миссис Джэксон не пришла бы помочь.

Рейчэл провела рукой по волосам женщины, как бы успокаивая ее:

— Я очень хочу помочь вам. Я сама не имела счастья родить ребенка, но мои сестры рожали, и много, и я им помогала. Успокойтесь, все будет в порядке…

Во время разговора Рейчэл слегка приподняла одеяло. Потом посмотрела вниз и увидела, что показалась нога ребенка. Она поняла, что плод идет неправильно — не головой вперед, как при нормальных родах. Неправильное положение плода было и у ее сестры Мэри при рождении первого ребенка. Мэри помогала опытная повитуха-француженка, обслуживавшая беременных в их округе, ведь врачи-мужчины никогда не принимали роды у женщин. Рейчэл живо вспомнила те роды и объяснения повитухи, сказавшей, что такие случаи редки и что многие дети при таких родах умирают. Она разговаривала с роженицей, стараясь казаться спокойнее, чем чувствовала себя на самом деле:

— Ребенок показался, Сара. Не пройдет и часа, и он будет у тебя на руках.

Она вытерла лицо женщины влажной тканью. Она то и дело приподнимала одеяло, видела, что вышла вторая нога, немного позже — ягодицы и ноги полностью. Она вспомнила слова повитухи: в такой момент лучше не помогать ребенку. Она приказала Тиму Бентли разжечь посильнее огонь, и в хижине стало теплее. Когда приехал Джордж с припасами, она вымыла горячей водой с мылом руки, поставила таз с водой рядом с постелью. Она вытащила старое одеяло из-под миссис Бентли и заменила его чистой простыней, положила в люльку стеганое одеяло, привезенное Джорджем. Когда она еще раз подняла покрывало, наружу уже вышли бедра ребенка.

— Ты хорошо работаешь.

После глубокого вздоха миссис Бентли ответила:

— Да, действительно так.

После следующей схватки появилась пуповина ребенка. Рейчэл напряглась. Миссис Бентли ухватилась руками за перекладины кровати, прилагая большие усилия, и ребенок вышел по плечи. Вспоминая, как действовала повитуха, Рейчэл освободила руки, взяла ребенка за ноги и держала так, что тельце было перпендикулярно постели и под прямым углом по отношению к матери. Затем свободной рукой она надавила на нижнюю часть живота матери.

Прошла минута, потом две. Ничего не происходило. Скоро давление на пуповину прекратит доступ крови к ребенку. Рейчэл сжала руку в кулак и всем своим весом надавила на живот миссис Бентли. В этот момент мать закричала… и ребенок родился. Это была девочка.

Рейчэл перевязала пуповину в двух местах и перерезала ее между завязками. Затем она сильно шлепнула по ягодицам ребенка, он заплакал. Рейчэл обмыла ребенка, туго перебинтовала его живот, чтобы уберечь пупок, надела на девочку крестильную рубашонку и положила в люльку около огня. Прошло около двадцати минут. Она обмыла миссис Бентли теплой водой, надела на нее одну из своих белых новых рубашек, прикрыла одеялом, привезенным из Хантерз-Хилл, дала ей чашку кофе и яблочный пирог, испеченный Молл.

Она вернулась к себе домой лишь через сорок часов, после того, как устроила Митти в хижине Бентли. Рейчэл прошла в гостиную, села в кресло перед потухшим камином. Она чувствовала, что ей холодно, она окоченела и устала, но не хотела поддаваться такому чувству. Она не смогла сама родить ребенка, но без ее помощи тот ребенок умер бы. Это ведь также способ сотворить жизнь. Она как бы вновь ощущала ребенка в своих руках, его кровь, текущую по жилам вместе с ее кровью, согревавшей ребенка, отгонявшую тупую боль, возникшую внутри нее, когда она услышала:

— Вы та самая миссис Джэксон?

Затяжная и суровая зима быстро сменилась теплой погодой. Над головой сверкало солнце, и склоны холмов зазеленели. На орешнике появились нежные листочки, раскрылись бутоны жимолости и других кустарников, пеликаны пролетали длинными вереницами и садились на реку в низу холма. Эндрю как-то сказал: