Тайна астероида 117-03 - Борис Фрадкин

Если что-то и не получалось четким, то это он сам. Оказывается, Иван Нестерович плохо помнил свой собственный образ, и его лицо на экране получалось расплывчатым, неопределенным.

Кабинет постепенно наполнялся людьми. Это были в основном те конструкторы и технологи, которых Бурдин больше всего хотел увидеть. Воскресли жаркие споры и диспуты. Вот они, непримиримые братья-близнецы Отаровы, рыжеватые, вспыльчивые, всегда готовые взяться за любую работу! А вот маленький широкоплечий Кленч, скуластое лицо которого в точности выражало его напористый, хладнокровный характер.

В одиннадцать часов конструктор Бурдин отправлялся на совещание к директору завода. Но по дороге он обходил все комнаты конструкторского бюро, останавливаясь у чертежных досок, у счетных машин.

Сколько близких ему лиц увидел Иван Нестерович за десяток минут! И всюду, где он проходил, в окна светило яркое солнце. Солнечный свет лежал на всех его воспоминаниях. Мир Земли предстал перед луианами ярким, многоцветным, движущимся.

Бурдин с радостью ухватился за возможность стряхнуть с себя оцепенение, навеянное длительным путешествием среди мглы и кажущейся неподвижности космического пространства.

Изредка в его заводские встречи врывался образ Вари.

Из заводоуправления Бурдин поспешил в цеха, где на стапелях шла сборка «СССР-120». Но образы на экране стали мутнеть, беспорядочные волны розового тумана все плотнее затягивали экран.

С Ивана Нестеровича уже снимали кольцо, когда он сообразил, что ему предоставляется возможность попросить помощи для своих друзей, блуждающих по Урану.

— Постойте! — сказал он, удерживая кольцо и снова усаживаясь в кресло.

Он показал на экране воображаемую картину столкновения с метеоритом, две человеческие фигуры, покидающие «СССР-118», посадку ракетоплана на Уран. И несколько раз возвращался к двум падающим фигурам.

По лицу Саибы скользнула усмешка. Он свысока посмотрел на Бурдина и, ничего не сказав, вышел из комнаты. Иван Нестерович так и не понял, догадался ли Саиба, о чем он просит.

Его провели обратно в каюту и снова заперли.

«Почему меня все-таки изолируют? — недоумевал Бурдин. — Чего они во мне опасаются?»

На втором сеансе Иван Нестерович опять начал было с завода, но за его спиной послышался нетерпеливый говор. Тогда он стал показывать Жерковск, большой промышленный город с людными улицами, тенистыми парками, светлыми многоэтажными зданиями. И дома, и городской транспорт вызвали веселое оживление луиан. «Им это смешно», — подумал Бурдин.

Но вот распахнулся огромный зал Дворца, вместивший пять тысяч человек. Свет хрустальных люстр ослепил самого Ивана Нестеровича. Этот свет отражался в позолоте кресел, в полированном мраморе колонн. Даже зеленый бархат занавеса казался ярким.

К трибуне подошел приехавший в Жерковск член правительства. Весь зал от партера до самого верхнего яруса, аплодируя, поднялся на ноги.

… Иван Нестерович почувствовал, как за его спиной оживление сменилось молчаливым настороженным вниманием.

Возвращаясь в каюту после второго сеанса, он услышал возбужденный говор оставшихся в зале луиан. До его слуха донесся властный окрик Саибы, после чего сразу наступила тишина.

Бурдин стал ожидать третьего сеанса, заранее прикидывая, что следует показать наиболее существенного и характерного из мира Земли. Часы проходили за часами, а его по-прежнему не выпускали из каюты.

Тридцатилетний день Урана лишал всякого смысла отмечать чередование земных суток. Иван Нестерович спал, когда клонило в сон, и ел, когда приносили пищу.

Прошло около тридцати часов его пребывания на корабле.

Дверь неожиданно распахнулась и Бурдин увидел… Игоря! Оба одновременно ахнули, порывисто обнялись, заговорили разом, разом умолкли, принялись хохотать и хлопать друг друга по плечам.

— А Светлана? — спросил Иван Нестерович.

— Целехонька! Нас, можно сказать, со дна морского извлекли, хотя и не очень любезно. Я начал было отбрыкиваться, так они меня, как дите малое, скрутили. А вы, значит, здесь с самого начала? Кто они такие, Нестерович?

— Луиане.

— Что за луиане?

— Где-то существует Луиада, а где — шут ее знает. Чудес здесь не оберешься. Ты устал, отдыхай.

— Какой тут отдых. Ведь совершенно небывалое совершилось, Иван Нестерович. Будь они марсиане, это еще куда ни шло, а то пришельцы из другой солнечной системы. Разве мы могли мечтать о такой встрече?

— Не могли, — согласился Бурдин.

От сердца отлегло: друзья живы и невредимы. Теперь можно подумать и о другом. Конструктора влекло за двери каюты. Он жаждал осмотреть устройство корабля, познакомиться с работой его механизмов.

После того, как все новости были исчерпаны, Игорь лег на топчан и мгновенно заснул. Когда молодой луианин принес пищу, Иван Нестерович с большим трудом добудился штурмана. Не открывая глаз, тот принялся уничтожать плоды с жадностью проголодавшегося волка. Чашка быстро опустела. Игорь пошарил по ней рукой и, ничего больше не найдя, разомкнул слипшиеся веки.

— А ты кто? — спросил он луианина, принесшего пищу. — Как тебя зовут, геркулес? Не понимаешь? Я — Лобанов.

— Лаоа.

— Ага, Лаоа. Иван Нестерович, слышите? Нашего официанта зовут Лаоа. Садись, Лаоа, потолкуем.

Игорь обнял луианина за плечи. У штурмана был общительный характер, он мог завязывать знакомства с кем угодно и поддерживать беседу на любую тему. За общительность, за непосредственность Бурдин особенно любил своего помощника. В разговоре Игорь умел располагать к себе собеседника. Видимо, и луианин почувствовал к нему симпатию. Его бесстрастное лицо ожило, посветлело. Но он тут же стал серьезен и жестом пригласил штурмана выйти из каюты. Лобанов вопросительно оглянулся на Бурдина.

— Иди. Мысли твои читать будут.

— Вы не шутите?

— Вот сейчас убедишься.

Штурман возвратился с восторженным лицом.

— Сильно! — сказал он. — Здесь просто чудеса техники. Не понимаю только, почему во время сеанса старики зубами скрипели.

— Скрипели, говоришь?

Заложив руки за спину, Бурдин прошелся по каюте. Остановившись у прозрачной стены, он стал наблюдать за луианами.

На площадке перед кораблем шла сборка какой-то машины с высоким цилиндром, без наружных вращающихся частей. Луиане суетились вокруг нее, как муравьи. И вообще они ни минуты не оставались в покое: куда-то уходили, возвращались.

Что же именно не понравилось луианам в рассказах Бурдина и Лобанова о Земле? Почему в их поведении сквозит нескрываемая антипатия? Иван Нестерович много думал об этом, но так ничего и не понял.