Звездочеты - Анатолий Марченко

Против литературного предательства по отношению к солдатам мировой войны! За воспитание народа в воинском духе! Я предаю огню книги Эриха Марии Ремарка!»

Отто перевел дух.

— Это ли не вандалы! — возмущенно прошептал он. — Только за то, что они сожгли эти книги, достаточно, чтобы их предать вечному проклятью.

— Это ужасно, — сказала Ярослава. — Такие способны на все.

— Хотите посмотреть вот эту весьма любопытную книгу? — спросил Отто, с трудом удерживая руками большой фолиант в кожаном переплете. — Само название может испугать — «Молот ведьм». Своего рода пособие для инквизиторов. Все расписано до мельчайших подробностей — как выявлять, допрашивать, пытать и уничтожать ведьм и колдунов. Библия средневековых мракобесов, выдержавшая двадцать девять изданий! Три века, как ураган, свирепствовала охота за ведьмами. Результат — двенадцать миллионов безвинно загубленных жертв. Это было ужасное время. Жены доносили на мужей, братья на сестер, матери на детей, дети — на родителей. Демономания пожирала людей. По всей Европе полыхали костры — это сжигали все новых и новых «ведьм». Некого было любить, некому было рожать, — все корчились в пламени костров…

Все, что говорил Отто, Ярослава невольно сопоставляла с тем, что ей доводилось слышать в Штраусберге, и особенно на квартире у Эммы, рьяной нацистки, работавшей в одном из отделов ведомства Геринга. Ярослава намеренно изображала из себя восторженную и преданную подругу Эммы, восхищалась ее характером, образом мыслей и поступками. В дни «финансовых затруднений» охотно ссужала ее деньгами, не досаждая напоминаниями о возврате. Любившая покутить, Эмма, подвыпив, иной раз выбалтывала такие факты, которые Ярослава при всем старании не смогла бы нигде заполучить.

Не так давно Эмма закрутила новый роман с летчиком-испытателем военных самолетов и, не удержавшись, похвасталась об этом Ярославе со своей обычной циничной прямотой:

— Я тебе скоро его покажу, это настоящий ариец! Точно, как рисует портрет арийца наш ученый Гюнтер: блондин, высокорослый, удлиненный череп, узкое лицо, энергичный подбородок, тонкий нос с высокой переносицей, мягкие светлые волосы, голубые глаза, розово-белая кожа… — Эмма с упоением перечисляла все признаки идеального сверхчеловека. — Представь себе, Софи, мой Альфред не рядовой замухрышка, он запросто бывает у самого Геринга. А какой он мужчина! Я была бы счастлива каждый год рожать от него по сыну. Я его сразу учуяла, уж ты не сомневайся, — среди таких, как он, не бывает импотентов. Это истинные самцы. Они возносят на небеса женщину и возвеличивают Германию.

Ярославу коробило от ее слов, но, пересилив себя, она сказала как можно искреннее:

— Очень завидую тебе, Эмма.

— Не горюй, Софи, у Альфреда наверняка найдется друг, не хуже его самого. Геринг умеет подбирать кадры! И даже если Альфред будет ухаживать и за тобой, я не обижусь! Софи, милочка, я не ревнива! Тем более что Германия требует от нас рожать солдат. — И Эмма расхохоталась, прижавшись к щеке Ярославы.

Эмма не бросала слов на ветер: вскоре она позвала Ярославу к себе на квартиру и познакомила с Альфредом. Портрет его, как оказалось, вовсе не совпадал с теми главными признаками настоящего арийца, какие накануне перечисляла Эмма. Альфред был не столько блондин, сколько шатен, не такой уж рослый, а чуть выше среднего роста. Глаза отдавали не голубизной, а сталью. Вместо удлиненного черепа — низкий лоб, широкие скулы и, словно обрубленный, подбородок. Глядя на Альфреда, Ярослава вновь подумала о том, что ложь и обман настолько проникли во все поры Германии, что даже в тех случаях, когда люди, подобные Эмме, прекрасно понимают, что их ложь будет неизбежно обнаружена, они не в силах обойтись без нее и, вероятно, сами начинают веровать в свой миф, испытывая при этом истинное наслаждение.

Альфред оказался на редкость словоохотливым, хотя все, о чем он говорил, представляло собой набор штампованных пропагандистских изречений в духе Геббельса и не содержало ни единой крупицы информации об испытаниях военных самолетов, то есть именно той информации, которая могла бы чрезвычайно заинтересовать Ярославу.

Развалившись на старинном диване и охмелев от спиртного, Альфред с наслаждением изрекал свои взгляды, будто перед ним сидели не две молодые женщины, а по меньшей мере сотня привороженных его демагогией слушателей. Самой излюбленной его темой была война. Ярослава вскользь заметила, что война ей не по душе уже хотя бы потому, что женщины останутся без таких мужчин, как Альфред, и этим еще больше распалила его.

— Мы ликуем при слове «война»! — воскликнул он, и Ярослава по его сияющему восторженному лицу поняла, что он говорит это искренне, без рисовки, с полной убежденностью в своей правоте. — Мужчине не воевать — все равно что женщине перестать рожать. Дух короля Фридриха нам ближе, чем дух Гумбольдта. Только меч сделает нашу мечту реальностью. Без войны человечество гниет на корню, погружается в пороки. Война предохраняет народы от гниения. Прав тот, кто побеждает. И когда я иду в бой, то не упражняюсь в справедливости, а только уничтожаю и истребляю. Война — прекрасная охота человека на человека. Мы живем в эпоху великих индивидов. Вымирание известного сорта людей так же желательно, как и продолжение рода других. Именно на войне происходит отбор наиболее ценных индивидов, формируется высший тип человека. Жизнь есть результат войны. Скоро весь мир будет у наших ног. Мы стоим на пороге тысячелетнего рейха, и нам выпала великая честь — сделать первый, самый трудный и кровавый шаг. Мы должны быть тверды, как крупповская сталь, неподатливы, как кусок кожи, проворны, как борзые!

Эмма с обожанием, как зачарованная смотрела на Альфреда, не смея перебить его даже прикосновением.

— «Так говорил Заратустра»? — Ярослава назвала книгу Ницше, чтобы намекнуть Альфреду на явное заимствование мыслей, однако это ничуть его не смутило.

— А знаете ли вы, — продолжал он еще более торжественно, с подчеркнутой значительностью, — знаете ли вы, что Гитлер фотографировался у бюста Ницше, рассылал его книги с дарственными надписями своим самым лучшим друзьям? Ницше — наш пароль. Его «Так говорил Заратустра» мы положим в каждый солдатский ранец. Мы — сыновья Заратустры, над нами витает его дух.

— И после этого коммунисты смеют называть таких, как вы, сумасшедшими! — воскликнула Ярослава.

Альфред вскочил, охваченный яростью, но тут же снова опустился на диван и заговорил, словно обращаясь к громадной аудитории, с благоговением внимавшей ему.

— Я — сумасшедший? Но тогда кто же вы — немцы? Нормальные, добропорядочные, благопристойные люди? Сентиментальные, экзальтированные слюнтяи? Великомученики с идиотски постными лицами, скрывающими истинные чувства? Если сумасшедший — я, то сумасшедшие и все вы! Галиматья! Деление на нормальных и сумасшедших придумали слюнтяи и всякий левый сброд. Если сумасшествие помогает завоевать мир — я первый назову себя сумасшедшим!