Ржавая Хонда (сборник) - Владимир Яценко

– Всё очень просто, Рыжий, – снисходит до пояснений эсэсовец. – Мир должен принадлежать только людям. Мутантам, химерам и прочим депутам Господь дал разум только в порядке нашего испытания. Эти твари могут служить человеку, но не могут стоять рядом с человеком. Это навоз, которым мы, санитары, удобряем почву. Понимаешь?

– Нет, – чистосердечно признаётся Рыжий. – По «кукурузе» можно отличить человека от навоза?

– Учиться тебе надо, – покровительственно ухмыляется Митрофан. – Нет, конечно, олух. Разумеется, не только по «кукурузе». «Кукуруза» – это первый звоночек.

– «Звоночек»? – настаивает Рыжий. – А как прозвенит, что будет? Расскажите, парни.

Приятели Митрофана: Завулон и Грек – выныривают из тарелок и перестают жевать. Звуки в харчевне иссякают, прекратившись вдруг и сразу. В наступившей тишине слышно, как шкварчит мясо на кухне.

Митрофан обводит сытым взглядом притихший зал, вытирает ладонью губы и громко, как на сходке, отвечает:

– Санитарная Служба, Рыжий, создавалась, чтобы следить за чистотой человеческой расы. Чтобы выпалывать сорняки и репеи в незамутнённой примесью людской поросли. Чтобы каждый человек был уверен в соседе. Чтобы общество кормило только себя, а не паразитов, прикидывающихся людьми. И за это, мой дикий друг, каждый из нас, каждый санитар, готов неустанно и неусыпно трудиться. А если будет нужно, и жизнь отдать в борьбе за чистоту расы.

– Ого! – сказал Рыжий. – Жизнь отдать… Чью?

– Свою! – снисходительно усмехнулся Митрофан. Харчевня будто оттаяла. Правильные вопросы задавал Рыжий. Можно было перевести дух. – А ты как думал? В непримиримой схватке с Природой всякое случается. Бывает, что и наши товарищи гибнут. Вот только пусть знают враги! – Он усилил голос, и зал опять присмирел. – Что всюду по Краю закон один: сухую ветвь – к отсечению и в огонь. А за смерть санитара вся наша братва придёт. И будем приходить, пока всю нелюдь не уничтожим!

– Ого! – повторил Рыжий. – Но почему не сотрудничество?

– Никаких сделок! – заявил Митрофан. – С врагами будем говорить только на языке мечей и лучемётов. Мутантов и тварей, прикидывающихся людьми, в расход без очереди. Химер тоже в расход, но по мере наличия времени и сил.

Вижу, как пустеют столы. Сообразительность населения радует. Жаль только, что компания за соседним столом, та самая, где отец и мальчишка, почему-то не уходит. Вот дураки… и вдруг я с предельной ясностью понимаю, что больше всего на свете хочу уйти, убежать, исчезнуть из этой забегаловки, в которой Рыжий с минуты на минуту поднимет руку на СС. Чувствую себя дрожащей тварью. Во весь голос хочу крикнуть: «Оставьте его! Он же не понимает, он – дикий. Он пришёл издалека…»

– Убьёте? – зачем-то уточняет «дикий».

– Обязательно! – уверенно отвечает Митрофан. – И смерть твари будет страшной и лютой. Уж мы постараемся. Все должны видеть беспощадность, с которой человечество избавляется от паразитов.

Его приятели переглядываются и дружелюбно гогочут над несмышлёным селянином, который не понимает простых и ясных вещей. Не понимает, что только жестокость и беспощадный террор могут держать население в страхе, покорности и повиновении. Когда «моя хата с краю», и бешеная радость, что жгут не его.

– Но ведь это неразумно, – замечает Рыжий. У меня от его рассудительности темнеет в глазах и замирает сердце. – Возьмём, к примеру, крокодила. Совсем не человек. Но если прикормить стаю, договориться с ними, то они отпугнут от поселения головастиков. Какое ни есть – облегчение. Нельзя воевать со всеми…

– Ну ты сравнил, – отмахивается Митрофан. – Ваши бабы с крокодилами, надо думать, не спят? Значит, крокодилья кровь не смешивается с человеческой кровью. Чистоте расы ничего не угрожает. А теперь представь, что крокодил прикидывается человеком. Оставляет среди людей своё потомство. А потом его сын встречается с твоей дочерью. Ты будешь счастлив от таких внуков? Улавливаешь?

Но Рыжий не «улавливал»:

– Если мои потомки смогут, как крокодил, часами плыть под водой и сутками обходиться без пищи… это же хорошо?

– Но они не будут людьми!

– Из-за того, что более приспособлены к Природе, чем предки?

– Тогда и химеры – хорошо. Они-то к природе приспособлены!

– С химерами у нас соревнование. Выживет тот, кто более приспособлен. Но со своими потомками мы же не соревнуемся? Мы с ними сотрудничаем, «болеем» за них и хотим, чтобы у них было всё сладко. Так или нет? И если наши внуки сильнее нас, значит, человек приспосабливается быстрее химер? Значит, у них перед химерами ещё большее преимущество, чем у нас. Зачем же таких людей убивать?

– Потому что они не люди! – Завулон бьёт кулаком по столу. – Если «не такой», значит, враг! А врагов мы убиваем.

– Как же понять, что «враг», если договариваться не пробовали?

Как-то неуважительно это у него прозвучало. Неуважительно и дерзко.

Дурак Данила, что санитаров привёл. Трижды дурак, если думал, что Рыжий с палачами из одного котелка хлебать станет. Только кажется мне, что Данила это уже и сам понял: вон как над столом горбится, голову в плечи втягивает. Иван тоже хорош: отвернулся. Не хочет видеть, как Рыжий эсэсовцев на фарш пустит.

– С кем договариваться? – с угрозой в голосе уточняет Митрофан.

– С «не такими». Если с ними не разговаривать, то как понять: «свой» или «чужой»? Кто решает: человек или нелюдь?

– Я решаю! – жёстко ответил Митрофан. – Эмблему Службы хорошо видишь, гражданин? Любой носитель этой эмблемы вправе решать: человек перед ним или нелюдь.

– Эмблема? – улыбнулся Рыжий. – На шапочке?

И вдруг он расхохотался. Никогда прежде не слышал, чтобы Рыжий смеялся. Улыбался – это да, особенно рядом с инкубами. Рядом с ними он всегда улыбается. Но смеха от него ещё ни разу не слышал.

Смеялся Рыжий заразительно. И будто солнечные зайчики от его рыжей ботвы по столам забегали. Все заулыбались. Даже эсэсовцы. И у отца мальчишки за соседним столом морщины на лице разгладились…

Рыжий в его сторону руку протягивает:

– Эй, парень! – зовёт мальца. – Ну-ка поди сюда.

А тот возьми и подойди. Мне почему-то сразу не до смеха стало.

Срывает Рыжий с головы Митрофана берет и пацану на голову надевает.

– А теперь попроси дядю сказать «кукуруза»!

Смех, конечно, тут же прикончился. Но тише не стало. Мальчишка – молодец, берет с башки скинул – и ходу. Только не к отцу, хорош «защитничек»! К дверям бросился. И не он один. Народу вроде бы немного оставалось, почти все к этому времени потихоньку слиняли – от беды подальше. Но те, что оставались, давку в дверях устроили.

– Подними! – глухо рычит Митрофан и кивает Рыжему на берет.

Рыжий не стал спорить: поднял и нацепил берет себе на голову.

– Тогда я тебя спрошу. Митрофан, скажи «кукуруза».

Эсэсовцы замерли от его наглости.

Судя по всему, Рыжий у нас заделался важной птицей: санитары не спешили браться за оружие. Пыхтели, дулись и пыжились, но переходить к решительным действиям не торопились.

– В чём дело? – брал на характер Рыжий. – Я сделал всё, как ты сказал: у кого шапочка с медалькой, тот и спрашивает. Почему молчишь?

Да. Никто не знает, где начинается последняя капля.

Санитары вскакивают со стульев, а я противоходом ныряю под стол. Там мне безопаснее всего показалось. И был я уверен, что, пока с другой стороны стола вылезу, Рыжий с эсэсовцами уже разделается.

Просчитался я. И очень удивился этому.

Спустя полминуты, когда я выкарабкался из-под стола, санитары ещё «держались». И это было настолько удивительно, что даже Иван повернул голову. Интересно ему стало, как это санитары от дикаря отбиваются.

Только заслуги эсэсовцев в стойкости не было никакой. Если бы дикарь хотел их убить, они бы со стульев не успели подняться.

Рыжий их не убивал. Он их уничтожал: свирепо и страшно… всё по инструкции.

Пальцы, уши, носы… брызги крови были повсюду. Он наносил им десятки мелких порезов, у одного кожа с лица сползла как перчатка, а когда он пытался её поддержать, дикарь ударил ему лезвием по запястью. Долго так продолжаться не могло. Первым упал тот, что потерял лицо. Потом опустился второй. Кто из них Завулон, а кто – Грек, разобрать было невозможно.

Вскоре и Митрофан, хрипя и харкая кровью, опрокинулся навзничь…

К этому мгновению в зале оставались только порезанные эсэсовцы и боевая часть нашего отряда. Иван искал пятый угол у дальней стены, а Данила зачем-то ближе подтянулся. Точно помочь хотел. Вопрос только: кому?

Дикарь прошёлся между ранеными, короткими взмахами подрубливая им локти. Учитывая, что у санитаров могли быть метательные ножи, – нелишняя мера предосторожности.

Покончив с мясницкими делами, Рыжий присел на корточки возле Митрофана и безмятежно вернулся к прерванной теме:

– Скажи «кукуруза».

Санитар не стал скулить:

– Теперь ты точно труп, – в тишине пустого зала его шёпот звучал как приговор. – Наши тебя отыщут и убьют. А в Коврово, к твоей родне, большой отряд отправили. Так что твоё кодло уже ждёт тебя на том свете.