Эндшпиль - Дэн Симмонс

Каждый день доктор Хартман осматривал меня, ободрял и проводил необходимые исследования. Сестры купали меня, каждые два часа переворачивали с боку на бок и двигали мои конечности, чтобы суставы и мышцы не костенели. Вскоре после нашего возвращения в Чарлстон они приступили к процедурам, которые требовали активного участия с моей стороны. Я уже могла двигать левой рукой и ногой, но когда я совершала это, контролировать мое маленькое семейство становилось очень тяжело, поэтому вскоре мы ввели обычай, чтобы в течение часа моих оздоровительных процедур все, за исключением сестер, замирали и требовали бы от меня внимания не больше, чем лошади в стойле.

К концу апреля я снова стала видеть левым глазом и смогла двигать своими конечностями. Я странно ощущала левую половину своего тела, словно лицо, рука, бок, бедро и нога постоянно находились под новокаиновой блокадой, однако неудобств мне это не доставляло.

Доктор Хартман гордился мною. Он говорил, что я представляю собой редкий случай, так как в первые недели после кровоизлияния в мозг функции моих органов чувств были полностью заблокированы. И хотя наблюдалась картина явного левостороннего паралича, признаков пароксизма или нарушений зрения не было.

Тот факт, что я молчала в течение трех месяцев, вовсе не означал, будто доктор заблуждался, полагая, что я не страдаю дисфункцией речи, столь часто встречающейся после удара. Я говорила каждый день – но устами Говарда, Нэнси, мисс Сьюэлл или еще кого-нибудь. После длительных разговоров с доктором Хартманом я пришла к собственному выводу, почему эта способность не была у меня нарушена.

Инсульт поразил лишь правое полушарие мозга, речевые же центры, как у большинства людей, более активно пользующихся правой рукой, у меня были расположены в левом, неповрежденном полушарии. Но доктор Хартман объяснял, что зачастую больные со столь обширными кровоизлияниями временно перестают говорить, пока функции речевых центров не перемещаются в новые, неповрежденные участки мозга. Я поняла, что из-за моей Способности подобные перемещения происходили со мной постоянно. Теперь же, когда она возросла, я не сомневалась в том, что смогу восстановить все функции своего организма даже в том случае, если будут повреждены оба полушария. В моем распоряжении находился неограниченный запас здоровой мозговой ткани! Каждый, с кем я вступала в контакт, становился моим донором – нейронов, синапсов, речевых ассоциаций и запаса воспоминаний.

Воистину я стала бессмертной!

Именно в это время я осознала пользу для здоровья нашей Игры и механизмы наркотической зависимости от нее. Применяя Способность, особенно постоянно используя кого-либо, чего требовала Игра, мы делались моложе. Точно так же, как в наше время удлиняются жизни больных с помощью трансплантации органов и тканей, наши жизни обновлялись путем использования чужих сознаний, энергии, заемных РНК, нейронов и всех остальных изотерических составляющих, до которых низводит сознание современная наука.

Когда я смотрела на себя – Мелани Фуллер чистыми глазами малыша Джастина, я видела скорчившуюся угасающую старуху, с введенными в болезненную руку иглами капельниц, с выпирающими костями, обтянутыми бледной кожей, но я знала, что это впечатление ошибочно – никогда еще не чувствовала себя такой молодой, как сейчас. Я впитывала энергию окружающих, как подсолнух накапливает солнечный свет, и знала, что вскоре смогу подняться со своего ложа, воскрешенная лучистой энергией, которая втекала в меня день за днем.

Ночью меня пробудила ужасная мысль: “Боже милосердный, может, таким образом и Нине удалось ожить после смерти?"

Если, претерпев кислородную смерть небольшого участка собственною мозга, мне удалось увеличить свою Способность, расширив ее до невиданных размеров, то разве не могла Нина, с ее гораздо большими ресурсами, за ту долю секунды, которая последовала за моим выстрелом, воскреснуть из мертвых? Чем отличалась ее дырочка во лбу от моего собственного инсульта?

По прошествии часов и даже дней после нашей стычки Нянино сознание могло перескочить в сознание других мозгов. За последние годы я достаточно много читала о том, как жизнь в людях поддерживается с помощью разнообразной аппаратуры, которая заменяет, стимулирует или воспроизводит функции сердца, почек и еще бог знает чего. Поэтому я не видела никакого противоречия в том, что мощная Нинина Способность могла продолжать свое существование в чьих-нибудь чужих мозгах.

"Нина разлагается в своем гробу, тогда как ее Способность дает возможность ее сознанию скользить во тьме бесформенным зловещим духом.

Голубые Нинины глаза выпирают из глазниц под напором белых личинок, сжирающих ее мозг, но он все равно восстанавливается.

Энергия всех использованных ею возвращается обратно в ее тело, и скоро Нина подымется в том же лучезарном блеске юности, силу которой я ощущаю теперь в себе, только труп Нины будет двигаться во сне."

Явится ли она сюда, ко мне снова? Боже...

В ту ночь никто из моей “семьи” не спал – одни сидели со мной, другие заслоняли меня от страшной тьмы за окном, и все же уснуть я не могла.

Миссис Ходжес никак не хотела продавать свой дом, до тех пор пока доктор Хартман не предложил ей совершенно несусветную сумму денег. Я могла вмешаться в их переговоры, но, поглядев на миссис Ходжес, этого предпочла не делать.

Прошло всего пять месяцев с того дня, как “в результате несчастного случая” погиб ее муж Джордж, она же за этот короткий срок постарела не меньше чем на двадцать лет. Прежде миссис Ходжес всегда тщательно следила за своими волосами и подкрашивала их искусственной вызывающей рыжей краской, теперь же ее волосы висели неубранными седыми прядями. Взгляд ее стал беспокойным. Она всегда была некрасива, но теперь она даже не пыталась скрыть свои морщины, бородавки и складки замазкой косметики.

Мы уплатили запрошенную ею цену. Вскоре деньги должны были перестать быть для нас проблемой, к тому же, еще раз пристально взглянув на миссис Ходжес, я подумала о том, что в будущем смогу найти ей другое применение.

Весна наступила незаметно, как это всегда бывает на моем любимом юге. Иногда я позволяла Калли выносить меня на руках в комнату для шитья, а раз – всего один раз – он вынес меня во двор, чтобы я отдохнула в шезлонге и посмотрела, как черномазый юноша вскапывает сад. Калли, Говард и доктор Хартман обнесли весь двор высоким забором высотой десять футов, так что я не боялась посторонних глаз, мне просто вредно было принимать солнечные ванны. Гораздо приятнее было мне разделять чувства с Джастином, когда он играл на траве или присоединялся к мисс Сьюэлл, которая загорала на патио.