Ловушка для ангела. Тайны дома на Берсеневской набережной - Диана Трубецкая

– Володя, спасибо, – расчувствованно поблагодарила Люба, – если бы не ты, меня бы уже не было на свете. Когда вы с Ветерком меня нашли, я уже задыхалась от нехватки кислорода и панического ужаса.

– Да чего уж там, – Серебрякову стало так приятно от слов Любови, что он почувствовал прилив счастья. Нечасто Люба говорила с ним в таком тоне. И даже не высказала ничего за недопустимые объятия и поцелуи.

Чуть ли не львиная доля всех деликатесов досталась Ветерку, как спасителю и главному участнику всего произошедшего. Пёс был вне себя от такого счастья и, умилённо поскуливая, ловил еду на лету. А затем улегся возле Любиной кровати и уснул. Во сне пёс счастливо скулил и было понятно, что ему снятся самые розовые сны.

А дальше, после ухода Серебрякова, подруги, обнявшись, крепко уснули, потому что ни одной из них не хотелось сейчас думать о продолжении ужасной истории с убийствами и маньяками.

В Доме цвета спалённых судеб, часто случались очень печальные вещи. Евгения Горкуша была актрисой и настоящей красавицей. Он – Пётр Петрович Ширшов – полярный герой и государственный деятель. И волею судеб он жил в Зловещем Доме. В октябре 1941 года, в страшные и дикие дни всеобщего бегства и грабежа они встретились в доме на Берсеневской набережной.

Она была приглашена в их кинотеатр для выступления перед показом кинофильма. Сыграла какую-то сценку. Ширшов глядел на неё во все глаза. И шептал, как ему казалось, про себя, а на самом деле вслух: «Милая. Ты такая милая!».

Семья Ширшова уехала в эвакуацию. А Женя стала неофициальной женой. И родила ему дочку. Потом из эвакуации вернулась семья Ширшова, и им пришлось разойтись. А затем, на одном из приёмов в 1946 Евгению заметил Лаврентий Берия и сделал непристойное предложение. Она прилюдно влепила ему пощёчину. И судьба её была решена. Однажды Женя села в подосланную машину и исчезла навсегда.

А Ширшов, узнав об этом, впал в жестокую депрессию. Прилюдно, уже будучи министром морского флота, Ширшов разорвал портрет Сталина и заперся в кабинете. Пил несколько дней, собирался застрелиться. Его отговорила двухлетняя дочь, которую привели к его кабинету. И малышка достучалась до отчаявшегося отца. Но с того момента Ширшов сломался. Его уже «списали», не стали даже брать, когда он прилюдно обозвал Берию фашистом. Понимали, что погибнет сам.

Ширшов вспоминал о Жене до конца жизни, писал ей трогательные признания в своём дневнике. Но двум любящим людям соединиться уже было не суждено. Пётр Петрович умер в тот же год, что и Сталин. А Женя отравилась снотворным в Магаданской ссылке. Роман, начавшийся в зловещем доме, окончился смертью.

На следующее утро Любе всё же пришлось вернуться к своим служебным обязанностям.

– Володя, как я понимаю, мы по-прежнему на нуле? Ты, конечно же, был занят моими поисками, и тебе было не до расследования? Равно как и всем остальным сотрудникам нашего отдела, которые потратили всё время на переживания о том, куда же подевался их майор? – с привычным для неё сарказмом вопрошала Любовь.

Серебряков только виновато поддакивал. Люба встала, и, подойдя к Серебрякову вплотную и глядя ему прямо в глаза, очень серьёзно сказала:

– Володя, нам нужно немедленно разыскать убийцу. Если нужно, будем работать двадцать четыре часа в сутки. Потому что иначе будет поздно. Я разговаривала с этим маньяком и поняла, что это невероятно наглый и умный тип, уверенный, что он опережает нас на двадцать ходов вперёд, и что всё это сойдёт ему с рук. Такой не остановится и не будет колебаться. А это значит, что будут ещё жертвы. И следующей из этих жертв, скорее всего, станет Маша. А если и не она, то кто-нибудь другой. И эта новая жертва появится очень скоро.

В ответ Серебряков послушно взял под козырёк.

– Есть, товарищ майор! Приложим все силы, чтобы найти убийцу.

Глава 37. Любовь и ненависть

Дальнейшие распоряжения Любови Романовой были сухи, кратки и деловиты.

– Володя, пригласи Корнилова. Он ведёт собственное расследование, так что, не мешает узнать, что он выяснил. Кстати, с его дочерью тоже нужно обязательно побеседовать. Они с Марией работают в одном агентстве и, по рассказам очевидцев, не слишком ладили. Да, и не забыть пообщаться с директором модельного агентства. Может, узнаем что-то новое. Всё, выполняйте!

– Слушаюсь, Любовь Николаевна, – ответил Серебряков, и в его голосе не слышалось ни малейшей шутливости по поводу этого официоза.

Проще всего было связаться с Корниловым – с ним и побеседовали первым.

– Да что выяснили-то? Мои мальчики опросили соседей по дому, уж кто-кто, а бабушки на площадке знают всё о жизни своих соседей. Обе женщины вели тихую и размеренную жизнь. Из квартиры выходили в основном в магазины. Развлечений никаких – разве что посидеть на лавочке – подышать свежим воздухом, поболтать с такими же бабулями-соседками. Никуда почти не ходили, только вот тётя Клава подрабатывала – ходила на работу. А Полина, модель наша бывшая, так та почти всё время дома сидела. Хозяйственная была – любила рукодельничать, готовить. Угощать-то ей было некого – в Москве у неё кроме сына, с которым не общалась, никого не было. Так она соседей угощала. Позвонит бывало в дверь, ей откроют, а она блюдо с пирогом протягивает. Ну, понятно, что такую соседку все любили, врагов из соседей и знакомых у неё не было, – констатировал в конце своего рассказа Корнилов.

– Понятно, – вздохнула Люба, – Роман Витальевич, понимаете, мы сейчас опрашиваем всех, кто имеет хоть какое-то отношение к Марии Евдокимовой. А они с вашей дочерью вроде как коллеги. Работают в одном агентстве. Так нельзя ли…

– Я вас понял, Любовь, – кивнул Корнилов. – Конечно, побеседуйте с Юлией, – это будет логично. Только ей ведь скрывать нечего…

Перед Любовью сидела яркая, эффектная и очень красивая девушка, своей вызывающе сексуальной одеждой и блестящими украшениями напоминающая металлистку. Она иронично посматривала на следователя, ожидая вопросов.

– Юлия, скажите, в каких отношениях вы состоите с Марией Евдокимовой?

Этот вопрос не заставил девушку растеряться. Напротив, Юлия зло расхохоталась:

– В каких отношениях, спрашиваете?! Да я её ненавижу!

В этот приятный солнечный день Маша с Александром сидели в кафе и хмурились. Во всяком случае, Александр непонимающе хмурил брови, а Маша готова была расплакаться.

– Маша, я не понимаю, – недовольно возмущался Александр, – почему? Я прекрасно понимаю, на каком ты сейчас взводе и как тебе тяжело. Но ведь я только хочу тебя поддержать! Почему же мы почти не встречаемся? Ты каждый раз отказываешься под благовидным предлогом от встреч, ты ни разу не была у меня дома, хотя бы для того, чтобы выпить чашку чая! Но почему?! Разве у тебя есть кто-то ближе меня? Может быть, ты боишься секса? Мне это трудно понять, учитывая, сколько мы уже знакомы, но я ведь не маньяк, ты уже в этом давно могла убедиться. Если ты не хочешь – ничего и не будет, только дай возможность хотя бы побыть с тобой рядом!

Маша неожиданно поднялась.

– Саша, прости. Я сейчас спешу, у меня встреча с Глебом – он просит продолжить фотосьёмки. Это слишком серьёзный вопрос – давай обсудим его в другой раз…

Александр, всегда такой спокойный и выдержанный, сейчас просто побагровел от обиды.

– Глеб?! Опять Глеб?! Мы с тобой говорим о нашей жизни, наших отношениях и нашем будущем, а ты сбегаешь от этого разговора из-за встречи с Глебом?! Возможно, ты и отказываешь мне постоянно только потому, что не можешь его забыть?! Его – женатого мужика, который никогда тебя в грош не ставил, и ничем не готов для тебя пожертвовать? Ты ведь прекрасно понимаешь, что он никогда не разведётся и твоя роль при нём – это позорная роль любовницы и содержанки?! А я готов отдать тебе всё – свой кошелёк, сердце и душу!

В приступе ярости Александр так сдавил бокал с вином, что он разлетелся на осколки, а рука мужчины стала кроваво-красной от полившейся из порезов крови, смешавшейся с растёкшимся вином.

– Боже мой, – охнула подбежавшая официантка. Я сейчас принесу аптечку. Дождавшись, пока ему забинтуют руку, Александр бросил на стол сумму, втрое превышающую стоимость заказа, и, даже не взглянув на Марию, вышел прочь.

А Мария в самом разгаре фотосъёмок, не выдержала и разрыдалась. Глеб, недоумевающе глядя на неё, повёл её утешать в уютный закрытый павильон в парке, где их никто не видел и не беспокоил.

– Маша, да что с тобой? – недоумевающе спросил мужчина. – Ты сейчас сама не своя. Я понимаю, что ты нервничаешь и боишься этого маньяка. Но ведь ты же не рыдаешь из-за этого сутками без остановки! Так что же произошло сейчас?!

– Это Александр, – продолжала рыдать Мария. – Он не верит мне и только что наговорил столько ужасных и оскорбительных вещей!..