Джихад. Экспансия и закат исламизма - Кепель Жиль

В течение нескольких месяцев светские средние классы и либералы, оказавшиеся неспособными заручиться народной поддержкой, потерпели поражение в политическом и юридическом плане. После мартовского референдума, который провозгласил Исламскую Республику (новое название государству было дано под нажимом исламистов), в августе состоялись выборы Ассамблеи экспертов. Ассамблея находилась под безраздельным влиянием улемов и членов Партии исламской революции. Она разработала Конституцию государства, главнейшими положениями которой были статьи, учреждавшие велаят-е факих и предоставлявшие верховную власть в стране верховному вождю в лице Хомейни. Либералы, часть левых, курдское меньшинство (сунниты) и некоторые представители духовенства выразили свое несогласие с тем, что они считали «реставрацией диктатуры под тюрбаном аятоллы». Столкнувшись с коалицией этих оппозиционных сил и под предлогом того, что шаху был разрешен въезд в США для лечения ракового заболевания (которое, кстати, и станет причиной его смерти), 4 ноября 1979 года 500 студентов, «верных линии имама [Хомейни]», под руководством одного из руководителей ПИР штурмом захватили посольство США. Они удерживали американских дипломатов в качестве заложников вплоть до января 1981 года. Лишенный власти, премьер-министр Базарган вынужден был подать в отставку. В политическом плане его отставка означала признание поражения светских средних классов, которое они уже потерпели на улице. Впоследствии домашнему аресту, под которым он содержался вплоть до своей смерти в 1986 году, был подвергнут и аятолла Шари-ат-Мадари, предводитель улемов, не разделявших хомейнистскую доктрину велаят-е факих.

Таким образом, к концу 1979 года на иранской политической сцене остались только исламистская интеллигенция, бедная городская молодежь и набожная буржуазия. Ускорение революционного процесса, явившегося следствием захвата в заложники американских дипломатов, выразилось в возникновении властных структур, в которых молодежь из народной среды действовала по указке «бешеных» мулл и левых исламистских активистов, радовавшихся захвату американского «шпионского гнезда». Публикация секретных материалов посольства пролила свет на контакты между американскими дипломатами и многими либерально настроенными представителями буржуазии. Это стало поводом для новых громких процессов, казней и конфискаций имущества осужденных. Помимо смены правящего режима, пересмотру подверглась вся система социальной иерархии. Если бы этот процесс пошел дальше, а бедная городская молодежь получила возможность действовать самостоятельно, то есть освободиться от пут исламистской идеологии, к чему ее подталкивали марксистские группировки и «Моджахеды народа», проникнувшие в состав комитэ, то духовенство подверглось бы сильнейшему нажиму, а интересы религиозной буржуазии были бы поставлены под угрозу. Базар вновь занял свои прежние, утраченные к концу правления шаха экономические позиции за счет той части рынка, которая принадлежала ранее крупным тагу там — капиталистам, оказавшимся в эмиграции, в тюрьмах или повешенных после революции.

Левые исламисты и «шииты-социалисты» составили основную интеллектуальную группу, которая, опираясь на неимущую городскую молодежь, могла нарушить единство исламистского дискурса, контролировавшегося Хомейни с начала 1978 года, с тех пор как он стал использовать философское наследие Шариати, представив себя защитником мостадафин, «обездоленных». Для нейтрализации левых была выбрана та же стратегия, что и для устранения Базаргана и либералов: допустить их во власть, а затем саботировать эту власть черрд комитэ, пасдаранав и другие инстанции, контролируемые хомейнистскими группировками. В январе 1980 года при поддержке Хомейни президентом Республики был избран Бани Садр, представитель левых исламистов. Однако уже в апреле группы левых и «Моджахедов», укрепившиеся в студенческих городках, были оттуда изгнаны пасдаранами. Во имя исламистской культурной революции были закрыты высшие учебные заведения под предлогом их очищения от скверны. В мае новый парламент, большинство мест в котором заняли члены Партии исламской революции, стал подлинным центром власти и навязал нового премьер-министра из числа своих людей. Война на истощение позволила избавиться от президента: в июне 1981 года Бани Садру удалось покинуть Иран при помощи «Моджахедов». К концу 1982 года — самого кровавого в истории революции — режим подавит начатое ими в то время восстание, несмотря на серию проведенных «Моджахедами» дерзких покушений, в результате которых были убиты преемник Бани Садра и руководители ПИР. В начале 1983 года руководители коммунистической партии Туде, последние из тех, кто был арестован в ходе кампании по уничтожению левых сил, сознаются в телевизионной передаче, напомнившей московские процессы 1937 года, в том, что они являлись советскими шпионами, признают они и превосходство ислама над марксизмом…

Уничтожение левых исламистов означало запрет на выражение любого инакомыслия в рамках единого дискурса исламистской интеллигенции — Хомейни теоретически обосновал этот принцип, назвав его «вахдет-екалиме» («единство слова»). Эта концепция лишала неимущую городскую молодежь представителя, который мог бы выражать ее интересы в категориях скорее социальных, нежели религиозных, и, противопоставив ее религиозной буржуазии, расколол бы единство исламистского движения, что обрекло бы его на поражение, как это произошло в Египте, а позже и в Алжире. Но, даже лишенные возможности выразить свои чаяния, иранские народные слои сохраняли боевой дух, ожидая удовлетворения своих повседневных чаяний Ведь это они устраивали манифестации за свержение шаха, помогли отстранить либералов и светских лидеров и по-прежнему поддерживали Хомейни. Вторгшись в Иран 22 сентября 1980 года, армия Саддама Хусейна дала режиму возможность в последний раз мобилизовать сторонников верховного вождя, истощив их политически и направив их энергию на «мученичество». Погибая на фронте в плохо обученных частях добровольного ополчения («басиджи»), становясь легкой добычей иракских войск, сотни тысяч самых активных и фанатичных молодых «санкюлотов» отдавали свои жизни за родину и революцию, в то время как миллионы их товарищей гнили в окопах. Эти солдаты второго года Исламской Республики сошли с арены внутренней политики, лишив неимущую городскую молодежь всякой способности к самостоятельным действиям.

Физическая смерть огромного числа этих молодых людей была также символической смертью их социальной группы как коллективного политического актера. Это проявилось в двух плоскостях. Для самой молодежи использование шиизма в политическом плане было внове. Дни памяти о мученической гибели имама Хусейна в Кербеле, отмечавшиеся под влиянием Шариати, а затем — в ходе революции, стали поводом к борьбе против современного воплощения тогдашнего халифа-тирана — нынешнего шаха. Религиозная энергия выплескивалась вовне, будучи направлена на изменение мира, в то время как господствовавшая шиитская традиция была ориентирована на скорбь и плач, достигавшие кульминации в коллективных сеансах самобичевания в дни ашуры. Чудовищная мясорубка войны с Ираком, казавшаяся бесконечной (она продолжалась восемь лет), позволила массам бедной молодежи вернуться к былой традиции мученичества, доведя самоистязание до самопожертвования. Речь уже не шла о преобразовании мира — революция свершилась, но не оправдала надежд молодежи. Стремление к смерти, к подавлению своего «я» санкционировало крах революционной утопии. Этот «смертельный шиизм» приобрел массовый характер в виде самопожертвования басиджи на фронте. Красноречивым свидетельством тому служат письма и завещания добровольцев родным, в которых они, используя исконные выражения шиитской мартирологии, пишут о своем желании оставить этот мир. Здесь в религиозной форме выразилось политическое самоубийство неимущей городской молодежи Ирана 80-х годов.

В свою очередь, режим всячески воспевал мученичество молодых иранцев. Он превратил его в основной источник собственной легитимности — еще в конце 90-х годов об этом напоминали назойливые настенные фрески в «сюрреалистическом» стиле, украшавшие стены крупных иранских городов портретами мучеников, чьи имена сочились красной краской наподобие «кровавого фонтана», украшающего солдатское кладбище в Тегеране. Исламская Республика правила от имени павших за Родину солдат, достойнейших преемников имама Хусейна. Однако эта обездоленная молодежь уже не существовала как организованная политическая сила, что позволяло говорить от ее имени и вместо нее. Тем не менее массы бедной городской молодежи физически не исчезли, напротив, сегодня темпы демографического прироста в Иране — одни из самых высоких в мире. Власти вынуждены принимать меры, которые бы облегчили социальную адаптацию десятков миллионов молодых людей. Эти меры имеют как моральный, так и экономический аспект.