Свитки Магдалины - Барбара Вуд

– Боже мой, – простонал он, обхватив себя руками. Он дрожал всем телом.

Будто кто-то собирается выбраться из нее.

– Боже милостивый, не может быть! – прошептал он.

Девушка исчезла. Бен в одиночестве стоял на подрагивающем холме земли. Он чувствовал себя так, будто взирал на сотворение мира и балансировал на грани забытья.

Ему не хотелось смотреть вниз. Он знал, что увидит. Он знал, что это до смерти напугает его.

Раскрыв глаза так, что они почти вылезли из орбит, он посмотрел вниз на землю.

Вдруг она разверзлась.

– Боже милостивый! – вскрикнул он и сел прямо. Все тело Бена покрылось потом, смятое покрывало промокло насквозь. Потом пропиталась его одежда и простыни под ним.

У Бена стучали зубы, тело безудержно тряслось.

– Боже мой, Боже мой, – повторял он снова и снова.

В спальне было темно и холодно. Дул ледяной сквозняк. Было слышно, как за занавесками в окна барабанит сильный ноябрьский дождь. Бен быстро включил все освещение и термостат. Судорожными странными движениями он сбросил одежду, нырнул под горячий душ. Тело обожгла мощная струя, Бен отдался ей, пытаясь отделаться от виденного кошмара.

Затем он надел свежую одежду, насухо вытер полотенцем голову и тут же пошел на кухню приготовить кофе. По пути он нажимал на все включатели.

Однако у раковины Бен наконец остановился. Он никак не мог изгнать из памяти кошмар прошлой ночи, видения, которые напугали его почти до смерти. Все передвижения, работа, свет и кофе не помогут ему избавиться от виденной сцены. Теперь она стала явью. Многие годы Бену удавалось загнать ее в подсознание, спрятать под множеством слоев жизни. Он не вспоминал ее шестнадцать лет, но вспомнил сейчас – эту сцену вызвал кошмар, – а теперь от нее уже не было никакого спасения.

Бен закрыл лицо руками и заплакал. Медленно, будто с огромного расстояния, до его ушей постепенно долетел голос матери:

«Бенджамен Мессер, сегодня тебе исполнилось тринадцать лет. Теперь ты стал мужчиной. Твой долг стать таким сыном, какого хотел вырастить отец, ибо он умер, оберегая тебя. Бенджамен, я так и не рассказала, как умер твой отец. Я говорила лишь, что его убили немецкие выродки. Теперь ты должен узнать все».

Бен стоял на кухне у раковины, переживая сцену двадцатилетней давности, на его руку упала слеза. То же горе, та же боль, что и тогда, сдавили несчастного. «Бенджамен, – серьезно говорила Роза Мессер. – Ты должен знать, что твоего отца убили нацисты. Ты должен знать, что он умер, защищая Сион[27] для евреев, где бы они ни жили. Он не шел на заклание, словно ягненок, как это было в Аушвице,[28] а боролся, точно лев Бога. Бенджамен, я видела, стоя за оградой, как немецкие звери вывели твоего отца из барака, раздели догола и заставили рыть яму лопатой. Бенджамен, затем немецкие звери бросили твоего отца в эту яму и сожгли заживо».

Бен знал, что давно не ел, но теперь мысль о пище показалась ему отвратительной. Он заставил себя выпить две чашки кофе со сливками и сахаром и почувствовал себя лучше.

Кошмар сильно подействовал на него. Теперь Бен все пережил снова, вспомнил, что двадцать два года назад, когда мать впервые рассказала правду о смерти отца, ему начали сниться эти кошмары. Видения не всегда были одинаковыми – настойчиво повторялась лишь одна деталь – ощущение, будто что-то шевелится под ногами. Бен несколько раз просыпался в слезах и в холодном поту, а однажды даже кричал во сне. Не только смерть отца превратила детство Бена в кошмар, но и другие рассказы Розы о том, что она пережила в концентрационном лагере. Она считала своим долгом рассказать их своему ребенку. Теперь все это не давало Бену покоя. Он слушал ее рассказы долгими вечерами, представлял творимые в лагере зверства, видел, как мать часами плачет. Все это сделало детство Бена Мессера несчастливым, и он жалел о том, что родился евреем.

Он вспоминал отца и Майданек, когда в последний раз разговаривал с Соломоном Лейбовицем. Тогда ему было девятнадцать лет, тогда он плакал в последний раз.

Бен потянулся к разбросанным страницам перевода и хотел собрать их вместе.

Ему было больно расставаться с Лейбовицем, ибо Соломон был единственной радостью его детства. Он любил своего друга, доверял ему и полагался на него. Однако Бен в то же время понимал, что настало время покинуть места детства и начать другую жизнь в новой обстановке. Старые улицы Бруклина навевали слишком много воспоминаний. Пришлось бежать с этого места.

Перевод свитка номер пять занял много времени – пока это был самый длинный свиток, к тому же не очень аккуратно написанный. Некоторые строчки стерлись. Одни слова были написаны поверх других. Поля оказались исписаны пометками, вторгавшимися в основной текст. Местами почерк становился совсем неразборчивым.

Бен взглянул на телефон, потом на часы. Была половина седьмого. Ему хотелось узнать, дома ли Джуди Голден.

Джуди снова промокла, но все равно улыбалась до ушей.

– Мне это полезно, – сказала она, развешивая свитер, чтобы он просох. – Я могла поставить машину и ближе к дому, но так славно прогуляться под дождем!

На Джуди снова были джинсы и футболка, волосы промокли и прилипли к голове, придавая ей вид кошки, выбравшейся из воды.

– Спасибо, что все бросили и зашли ко мне, – сказал Бен.

– Мне ничего не надо было бросать. Мне не терпится прочитать свиток. И вы говорите, что этот – самый длинный?

Они вошли в гостиную, там было светло и тепло. В такой дождливый вечер здесь было очень уютно.

– На этот раз я приготовил настоящий кофе, – сказал Бен, направляясь к кухне. Джуди опустилась на мягкий диван, сбросила свои ботинки, подтянула колени к подбородку и руками обхватила ноги. Квартира Бена Мессера казалась уютной, совсем не такой, как ее жилище, в котором не было ни порядка, ни чистоты, а кругом носилась огромная собака. К тому же она дышала ртом. По обе стороны жилища Джуди располагались шумные соседи, а этажом выше обитало чудовище в десять футов. Она почти не знала, что такое мир и покой, которыми счастливый Бен наслаждался в полной мере.

Бен вернулся с кофейником, поставил его на низкий столик. Сев рядом с ней, он указал на стопку бумаг, лежавшую рядом с подносом, и сказал:

– Пятый свиток. Во всем своем нечитабельном великолепии.

Джуди улыбнулась:

– Знаете, уходя вчера вечером, я остановилась у дверей вашего кабинета и смотрела, как вы работаете. На это стоило посмотреть – вы были сама сосредоточенность! Я несколько раз откашлялась, но вы даже ничего не услышали. Ваша рука писала со скоростью сто миль в час! Должно быть, свиток целиком захватил вас.

– Почитайте его сами.