Друзья и враги - Александр Афанасьев

Стабилизировалась эта система, как вы уже догадались, страхом и насилием. Насилием почти непрекращающимся. Шахиншах был символом власти, солнцем на небе, потому-то он и носил титул Светлейший. Кровь, которую проливали его паладины часто и бессудно, держала народ в покорности. Убивали и тех, кто злоумышлял, и тех, кто только мог злоумышлять, достаточно было одного неосторожно сказанного слова или неуместной шутки. Насилие это, насилие за слова, которое казалось мне диким, – на самом деле с точки зрения поддержания государственности было оправданным, даже мимолетное отсутствие покорности и поддержки режима жестоко каралось, пока оно не переросло во что-то большее. Шахиншах наносил удары и по армии, и по жандармерии, и по службе безопасности – никто не мог чувствовать себя в безопасности в этой стране. Но как только шахиншаха публично убили на площади – власть рухнула, как карточный домик, власть уже не могла творить насилие по причине ее дезорганизации и деморализации, и поднявшаяся волна народного гнева смела власть подчистую.

А разбираться со всем этим придется нам, русским.

Варианты решения проблемы были самыми разными. Мы пришли сюда с мыслью восстановить закон и порядок, но это означало восстановление старой системы. Огромное количество людей сидело в лагерях на бесплатном супе и бесплатной каше и ненавидело нас – я не врал сам себе, ненавидело нас. Мы работали как черти, восстанавливали промышленность, но в ней и в мирное время было не так-то много рабочих мест, современная промышленность не требует большого количества рабочих рук. Сельское хозяйство? Рано или поздно мы восстановим и его, но возникает небольшая проблема. Я не мог отдать землю всем этим людям, потому что на всех не хватит, это раз, и потому что эта земля им не принадлежала – два. Я должен был отдать ее владельцам, которые владели землей до войны или их наследникам, и только в случае, если и владельцы, и их наследники погибли – забрать в казну. Если я начну раздавать землю, я либо приобрету себе врагов среди монархистов, которые и так открыли террор, либо на меня просто подадут в суд, и наш же, русский, по русским законам суд – меня осудит. Потому что нельзя просто так раздавать чужую землю, даже если ты наместник Его Императорского Величества. Но если я что-то не сделаю для этих людей, для всех этих людей – дальше будет только хуже.

Ну и что делать?

Надо сказать, что уже после окончания активных боевых действий я понял, убедился в том, что воевали мы именно с народом. Все то, что происходило, – все это шло именно от народа, с перегибами, конечно, и со страшными перегибами, но шло именно от народа. Народ уничтожал чуждую ему власть, причем уничтожал ее под корень, с максимальной жестокостью, и не только власть, но и вообще всех, кто каким-либо образом вписывался в систему власти, отстроенную шахиншахом. Если рассматривать события в этой парадигме, то объяснение получает всё: и ожесточенное сопротивление с чудовищными жертвами во время операции «Уран», и серьезный просчет с количеством поддержавших нас во время операции, и то, что творится сейчас, и проблемы с некоторыми племенами. И даже то, как детям из нормальных семей, ходившим в элитную гимназию, палач – из народа, кстати, нам его удалось потом идентифицировать, схватить и повесить – отрубал руки на крыльце новенького здания гимназии, а народ на все это смотрел – это тоже находило свое объяснение. Люди смотрели на этих детей не как на детей, а как на маленьких предателей, на нечто чужеродное и заслуживающее жестокого наказания за то, что они и их родители посмели оторваться от народа. Это можно было понять – но не простить и не перестать ненавидеть.

Хотя я его уже не ненавидел, народ, которым был вынужден управлять от имени Его Величества Государя Императора Николая Третьего. У меня было много работы, и я слишком устал, чтобы кого-то ненавидеть.

– Ваше высокопревосходительство…

Я вернулся из своих невеселых, в общем-то, мыслей на оперативное совещание органа, которого не было предусмотрено ни одним уложением. Я его называл Совет безопасности, и в него входили только самые близкие мне люди из силовой иерархии, с сегодняшнего дня – и атаман Чернов.

– Я весь внимание, господа?

– Было бы неплохо, ваше высокопревосходительство, услышать ваше мнение о том, где скрывается генерал Тимур…

Генерал Тимур был проблемой, возможно, самой большой из существующих, потому что, по нашим данным, он был в прямом контакте с английской разведкой, получал от нее деньги, указания, при помощи оставшихся у него связей и агентурных контактов, проводил заброску в страну диверсантов. По моим ощущениям – в Персии против нас действовали не менее пятидесяти профессиональных диверсантов, и не менее двадцати из них были бойцами САС. Кроме того, по нашим данным, Тимур достоверно знал о том, где, в каких банках шахиншах хранит свои деньги. А их было немало – по прикидкам, никак не менее двадцати миллиардов рублей. С таким источником денег терроризм не победить, он будет продолжаться вечно с финансовой подпиткой заинтересованных лиц.

Проблема в том, что после ликвидации Бен Ладена в кругах спецслужб я считаюсь кем-то вроде гуру в таких ситуациях. Хотя я сам себя таковым не считал, и вовсе не из скромности – потому что видел, как работают и могут работать другие люди.

– Где скрывается? Свободное, с большим количеством путей отхода место, где можно затеряться. Это должен быть довольно крупный населенный пункт, чтобы исключить возможность ракетного удара по определенным нами координатам, вряд ли это пещера в горах или кишлак. Это должен быть населенный пункт с современными средствами связи, с большим количеством людей, въезжающих и выезжающих из него, чтобы в этом людском потоке могли затеряться те, кто едет к Тимуру, или сам Тимур, если он решит бежать. Возможно, это должен быть настолько крупный город, чтобы можно было менять убежища внутри его самого, не выезжая из города. Я бы поставил на Карачи, господа.

– А как насчет одной из британских военных баз? – спросил Велехов.

– Сомневаюсь. Дело в том, что Тимур отлично понимает: он должен сотрудничать с британской разведкой, но на равноправных условиях. Сейчас это так и есть: если у британцев могут быть десятки контактов в этой стране, то у бывшего руководителя спецслужб страны их десятки тысяч. Но если генерал Тимур укроется на британской военной базе, то ни про какое равноправие не может быть и речи. При необходимости – его просто схватят, вколют пентотал натрия[32] и узнают все, что пожелают. А потом ликвидируют. Нет, он не на британской военной базе.

– А если его арестовали? – не отставал Велехов.

– Сомневаюсь, что Тимур дастся живым, это слишком крупная птица. К тому же британцы на это не пойдут: тихо они арестовать его не смогут, нашумят, а шум оттолкнет от них многих из движения сопротивления. Британцы, как и мы, танцуют на очень тонком льду.

– Ошибаетесь, судари, – сказал Чернов.

– Вот как?

– В Карачи расположен его штаб, это несомненно. Там находится человек, которому Тимур доверяет настолько, насколько вообще может кому-то доверять генерал спецслужб. Оттуда идут указания, подписанные Тимуром, но подписывает их не Тимур, а этот самый человек. Вы отследили, каким именно образом передаются указания?

– Стандартная цепочка, очень надежная. Прямого контакта курьеров с оперативным центром нет, курьер скачивает информацию из Интернета, где она размещается в публичных файлохранилищах, на несколько часов, а то и минут. Дальше – при необходимости они путешествуют на дискете, флеш-карте или жестком диске. Приговоры исламской шуры записываются на видео и передаются точно так же, ублюдки хорошо умеют пользоваться Интернетом. Мы отследили несколько выходов в Сеть, все они идут через анонимайзеры[33], аккаунты открываются и оплачиваются электронными деньгами с кредитных карт, купленных на один раз или украденных. Каждый аккаунт используется только для одного сброса информации, дальше он не используется, и нам приходится начинать всю работу заново. Они знают, что делают.

– То же самое было и в мое время, только все было медленнее, – сказал Чернов, – но здесь совершенно особое восприятие времени. Если письмо должно путешествовать месяц – оно будет путешествовать месяц, они не торопятся жить, они – не мы.

– А как насчет самого Тимура? По-вашему, он не контактирует с подпольем?

– Немного. Немного, эпизодически, скорее всего он оставил за собой деньги. Деньги, которые идут на все на это – через деньги он их контролирует. Указания он, скорее, отдает эпизодически, но у него есть человек в штабе, тайный агент, который докладывает ему все, что происходит. Сам Тимур вмешивается только тогда, когда нельзя не вмешаться, а выполнение его указаний обеспечивается финансированием. Штаб в Карачи – это прежде всего ответвление британского штаба, из которого контролируют подрывную деятельность здесь, у нас.