Босс, снимите с нас наручники! - Виктория Вишневская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глава 18
Никогда не любила снег. Ненавидела зиму. Холодно, мрачно. Солнце – как праздник. А теперь всё, в чём я нахожу утешение – так это в рассматривании снежинок, отвлекающих меня от мыслей о Давиде.
Справляются они плохо. Я всё равно думаю об этом мужчине.
Но сил у меня ни на что, кроме этого занятия – нет абсолютно. Сил никаких.
— Ты чего приуныла?
Я даже не шевелюсь, услышав внезапный вопрос Снежки, вошедшей в комнату. И неинтересно, что жена брата делает в родительском доме. Наверное, приехали погостить. А я прослушала всю информацию.
Не-ин-те-рес-но.
Девушка подходит ко мне со спины. Рядом прогибается матрас, а тёплые руки оказываются на плечах.
— За машину переживаешь? — обнимая меня, укладывает голову на моё плечо. — Макс же сказал, что всё хорошо. Починят. Это консервная банка. Ты осталась жива – и хорошо.
Было бы дело в машине… Совсем не в ней. Брат таких же сотню купить может.
Я, кажется, скучаю. Вот прям тоскую.
Никогда этого не чувствовала. А как о Давиде думаю – так грудную клетку спазмом сдавливает.
Не понимаю, с чего так.
Секс, ну… Не знаю. Я спокойно могу довести себя до оргазма сама, что, собственно, и делала эти дни, думая о нём. Хотя пальцы точно не заменят теперь его.
Короче, дело не в сексе.
В нём самом, что ли. В его характере, в его энергетике.
Нельзя за два дня привязаться к человеку.
Я вот вроде не привязалась… А так хочу вернуться в те дни. Аж до боли.
Мне не хватает драйва, адреналина.
Ещё и оборвалось всё так внезапно…
Я надеялась, что второго числа мы перестанем быть обычными незнакомцами, решившими переспать друг с другом. Обменялись бы контактами.
Ты наивна, Альбина, но что поделать.
А какие тут контакты, когда ты сидишь в камере, а за тобой приезжают взволнованные родители, которые все эти дни переживали о тебе?
Да я себя тогда такой сволочью почувствовала, что не то что о номере не вспомнила, я забыла, как меня зовут, и что вообще там делаю.
Суматоха, неразбериха.
А теперь жалею.
Даже пробовала его найти.
Вбивала в поиск имя Давид. Вылезала куча информации в стиле: «Каким вырастет мужчина, если назвать его Давидом» или «Всё об имени». Ну, ничего информативного…
И как его теперь найти?
Да никак.
Только и делать, что вспомнить.
Тем более, Альбина, с чего ты взяла, что нужна ему?
Давид наверняка уже вычеркнул тебя из своей памяти. Забыл.
Ты – одна из многих. Может, он вообще смеётся, когда вспоминает тебя.
Дурочка, которая дала первому встречному.
Что за жизнь такая, а? Вот эти мысли уже задрали. Отравляют меня с каждым днём всё сильнее и сильнее.
— А чего ты грустишь? Четвёртый день уже сама не своя.
— Мама рассказала? — морщусь, зная, что Снежа с Максом приехали недавно. И родительница точно замешана в том, что жена брата в курсе. Она у меня вообще строгая, деловая, и я давно уже сама по себе. Но мама всегда волнуется обо мне. Помню, когда они забирали меня из участка, плакала, прижимала к себе. Думала, я разбилась.
А нет… Я просто трахалась в лесу с боссом мафии и не могла позвонить.
А теперь понимаю, что… Хотела бы – нашла. Оказывается, там недалеко заправка была.
Но с другой стороны – в майке я бы недалеко ушла.
Ой, это уже отговорки.
— Да, и она очень обеспокоена. Да и я нервничаю.
— Ты нервничаешь, потому что в положении, — со скепсисом проговариваю. Взгляд летит на её животик. Хорошенький такой уже, рожать, небось, скоро.
— Не только из-за этого, — по интонации слышу, как обижена. — Я вот думаю, может, тебе тот мужик чего плохого сделал? Давай мы его найдём и посадим, а?
Напрягаюсь.
Я никому не рассказала, что между нами было. Но уверяла, что он – не маньяк.
Но, кажется, мне не верят.
— Да он хороший, Снеж, — говорю уже в тысячный раз. — Помог мне. У него ещё пёс был. Тебе ли не знать, что люди, любящие собак – очень добрые?
У неё вон Понка, белый комок шерсти. Разорвёт кого-нибудь и не моргнёт. Бешеная собачка.
— Ну да, да, — соглашается со мной. — А может, ты это, влюбилась в него?
Я застываю, даже не моргаю, всё ещё лёжа на подоконнике головой.
Влюбилась?..
— Вы там целовались? — поглядываю на неё и натыкаюсь на сверкающие глаза. Ну, вот… Романтичная натура Снежки проснулась. — Он какой вообще? Молодой?
Почему-то, когда речь заходит о Давиде, бабочки в животе начинают порхать. Измеритель радости зашкаливает, а сердечко быстро делает «тук-тук».
— Ну, — выпрямляюсь, неуверенно поглядываю на Гордецкую. Я даже подругам об этом приключении не рассказывала. Боялась, что они меня дурой посчитают. А Снежка… Блин, а если она брату расскажет? — Пообещай мне, что Максу – ни слова.
— Обещаю! — воодушевлённо восклицает, хватая меня за ладони.
И я верю…
— Не знаю, влюбилась или нет, но… — я мнусь на месте, боясь продолжить дальше. — Он мне понравился, да. Я не говорила, но… Мы два дня наручниками были прикованы друг к другу.
— Ого, — прикрывает губы ладошкой. — Ой. А как вы… ну, это, в туалет ходили?
Я весело смеюсь.
Так и знала, что спросит!
— Ну, вот так, — пожимаю плечами. Как вспомню – стыдно становится.
— Это вы и не купались там толком… — опять эта чистюля удивляется.
Ой, сама простота…
— Не купались, — отрицательно качаю головой. А перед глазами… Слоник. Слонище. Нет! Хоботище…
Но это Снежке знать необязательно.
— Но мы целовались, — об этом же говорить можно, да?
И в губы, и не в губы… Но тоже умалчиваю.
— Ему… Лет тридцать. Хорошенький… Серьёзный, угрюмый, но жутко неконтролируемый и…
Я мечтательно прикрываю глазки, вспоминая этого дровосека, блин, с топором. А как он мне ветку ёлочки дал… На руках нёс…
— Вы переспали, — вдруг перебивает меня Гордецкая.
