Я - Джеки Чан - Джеки Чан

Прежде нам всегда находилось занятие, но теперь Учитель с большим трудом подыскивал для нас новую работу. И, несмотря на все способности и мастерство, ни один из нас еще не сумел добиться выдающегося положения. Казалось, что Счастливчики - звезды нашего крошечного и постоянно уменьшающегося мирка - были обречены на то, чтобы полностью затеряться в огромном и стремительном мире кино.

Я был очень обязан своему Учителю, и все же решил, что мне тоже пора уходить. Я понимал, что смогу найти что-то получше той жалкой работы, какую удавалось находить для нас ему. Я знал, что мое предназначение совсем не в том, чтобы оставаться в толпе статистов или быть безымянным каскадером. Я не уходил раньше, так как прекрасно понимал, что не буду иметь никаких шансов в вырвавшейся толпе - теперь таких, как я, было очень много, и все они состязались за все более неуловимые возможности.

Рассказывая об этом Учителю, я не тратил лишних слов, зная, что он отнесется с уважением только к чистой правде. Большинство других Счастливчиков, вместе с которыми я рос, уже ушли. Я оставался в школе, так как был предан Учителю и не хотел оставлять Юань Бяо одного. Но теперь он вырос, а Учителю, как и всем остальным, приходилось смотреть в глаза фактам.

Учитель воспринял весть о моем уходе с усталым пониманием. Он вынул из измятой пачки сигарету, прикурил ее и глубоко, затянулся:

- Хочешь сигарету, Юань Ло?

Я неловко переминался с ноги на ногу и покачал головой. - Помнится, когда-то мои сигареты тебе очень, очень нравились... - сказал он, погрузившись в воспоминания. - Что ж, когда разум готов, тело должно следовать за ним. Желаю тебе удачи.

Я провел рядом с этим недоступным и властным человеком целых десять лет, и он никогда не позволял себе иных проявлений доброты, чем сухая улыбка или поглаживание по голове.

Только что я сказал ему, что ухожу и мы, возможно, никогда больше не увидимся, а он вел себя так, будто я просто отправляюсь на прогулку во дворе.

Разлука не вызвала у меня ни боли, ни слез. И все же это натянутое расставание и скупое пожелание удачи оставили во мне глубокое и неослабевающее ощущение потери. Мне не хотелось оставаться здесь дольше, и я взвалил на плечо свою сумку.

- До свидания, Учитель, - сказал я и развернулся. Учитель подошел к дверям проводить меня.

- До свидания, сынок, - сказал он.

Затем дверь закрылась, и только прозрачно-голубой сигаретный дым напоминал о том, что только что здесь стоял Учитель.

Конечно, мы с Учителем встречались и после этого. К тому времени мы поменялись ролями: он был старым и немощным, а я - мужчиной в расцвете лет и карьеры. Его семья переехала в Соединенные Штаты и поселилась в Лос-Анджелесе, где он преподавал боевые искусства и классическую оперу в местном культурно-спортивном центре. В Гонконге осталась его дочь Ю Со Чоу. Она стала одной из величайших актрис раннего кантонского кинематографа весьма известной, так как однажды о ней сказали, что не найдется такого человека старше двадцати пяти лет, который не слыхал бы ее имени, и совсем мало тех, кто не видел бы ее лица на голубом экране.

В 1988 году, по случаю своего дня рождения, Учитель приехал в Гонконг, и все его ученики устроили ему вечеринку. На этом празднике он выглядел очень бодрым, таким же деятельным и резким, как в те времена, когда ужасал нас, детей.

Он вернулся в Америку, и с тех пор мы очень долго не получали от него никаких известий. Болезнь Альцгеймера началась у него внезапно и развивалась очень стремительно. Восьмого сентября 1997 года преклонный возраст и разрушительное влияние времени унесли его из этого мира

Вернемся, однако, к той вечеринке в 1988 году: когда все мы вновь собрались вместе, я поразился тому, как много наших проникло в мир кинематографа - и как много из них достигли самых вершин. Если присмотреться к современному кино, то имя "Юань" можно встретить почти в каждом гонконгском фильме.

Таким образом, можно сказать, что Учитель Ю был не только моим названым отцом, но и приемным отцом всей кантонской кинопромышленности.

Неплохое наследие, верно?

Так я впервые в жизни остался один - и ни от кого не зависел. Мне исполнилось семнадцать лет, я был в расцвете юности и исполнился решимости добиться успеха, имени и, быть может, даже славы в диком и прекрасном городе Гонконге. Однако сначала мне нужно было покончить с кое-какими незавершенными дела.

Дело в том, что, задумав уйти из школы, я позвонил родителям и сообщил им, что срок десятилетнего договора с Учителем скоро подходит к концу. Отец тут же сказал, что мне следует приехать к ним с мамой в Австралию.

Но я всю жизнь провел под присмотром взрослых и не собирался упускать возможность поднять немного шума.

- Кон Сан, тебе здесь понравится, - сказал отец. Его хриплый голос прерывался статическим шумом международной связи. - Я уверен, что смогу устроить тебя на работу, и, разумеется, ты поживешь с нами, пока не сможешь снять квартиру.

- Я тебя совсем не слышу, папа, - сказал я, хотя расслышал его слова вполне ясно.

- Кон Сан? - Он повысил голос. Я отодвинул трубку от уха и поморщился.

- Папа, я не приеду.

- Связь плохая. Мне показалось, ты сказал, что не собираешься приезжать.

- Не собираюсь.

- Нет, ты приедешь, - настаивал он знакомым жестким тоном. - Срок договора истекает, оперных трупп уже почти не осталось, а ты уже достаточно взрослый, чтобы заработать себе на жизнь. Здесь, в Австралии, очень много рабочих мест и хороших возможностей.

- Я уже устроился на работу, папа, - возразил я. - Я снимаюсь в кино. Я - каскадер.

- И сколько, по-твоему, ты сможешь заработать, снимаясь в кино? спросил он.

Я понял, что не имею об этом ни малейшего представления. Прежде все гонорары за наши съемки получал сам Учитель, а тех денег, которые доставались нам, едва хватало на лакомства. Смогу ли я прожить на заработок каскадера? Быть может, это чистое безумие?

- Ты не продержишься, - сказал отец, прервав мои размышления.

Ничто не придавало мне больше решительности, чем чьи-то слова о том, что что-то является невозможным.

- Разумеется, я прекрасно справлюсь, папа! - сказал я. - Честно говоря...

Я запнулся, так как меня вдруг осенило: теперь я в точности знал, что именно сможет заставить моего отца смириться с тем, что я останусь здесь если я действительно этого хотел. А я этого хотел. Хотел ли?

- Честно говоря, я хочу остаться в Гонконге, потому что уже подписал контракт с одной киностудией. Я буду работать на них. По контракту, повторил я.

На другом конце провода воцарилось молчание. Я уже говорил, что мой отец был родом из Шаньдуна, а жители этой местности славятся двумя качествами: они всегда бесстрашно встречают смерть и никогда не нарушают своих обещаний. Контракт - и даже устный договор - был нерушимым, каким бы несправедливым он ни оказался, какую бы цену за это ни пришлось заплатить. Именно поэтому отец не забирал меня из школы, хотя у него уже давно хватало средств, чтобы увезти меня в Австралию. Что бы со мной ни случилось - даже если бы я покалечился, - я был обречен на пребывание в школе согласно тому договору с Учителем, который подписал мой отец. А если бы я убежал и каким-то чудом добрался к нему в Австралию, он просто убил бы меня. Ни один сын Шаньдуна не достоин жизни после такого унижения, и ни один отец не вынес бы подобного проявления трусости со стороны своего сына.

Итак, если у меня есть контракт, мне нельзя уезжать. Я обязан выполнять условия своего соглашения.

- На какой срок ты подписал контракт, Кон Сан? - спросил отец после долгой паузы.

Я выпалил первое, что пришло в голову: - На два года, папа.

- И где ты будешь жить эти два года?

- Я... э-э-э...

Он меня поймал. Я не мог оставаться в школе, да и к тому же при таком массовом уходе учеников школа вряд ли просуществует долго. Мы часто слышали, как Учитель рассуждает о возможности уехать из Гонконга и начать все заново в каком-нибудь настолько отсталом в культурном отношении месте, где еще ничего не знают о китайской опере, - к примеру, в Лос-Анджелесе.

- Кон Сан, нарушение уже подписанного соглашения стало бы постыдным, - -сказал отец. - Однако еще позорнее будет, если моему сыну придется ночевать на улице. Я понимал это. Он собирался потребовать, чтобы я расстался с Гонконгом и со своим последним шансом на свободу.

- Я думаю, - продолжал он, - у меня нет иного выбора: я куплю тебе квартиру.

- Но, папа, если я уеду в Австралию, то... - Тут я задумался о том, что он только что прокричал сквозь помехи. - Прошу прощения, связь очень плохая... Мне показалось, ты только что сказал, что собираешься купить мне квартиру?

- Точно, - подтвердил он.

- Не надо!

- Не спорь, - сказал он, и я мог бы поклясться, что он улыбался. Можешь считать это подарком в честь окончания школы.