Аномалия Шарли (ЛП) - Форд Ша

— Эй… эй! Прекрати это! — закричал третий голос. — Ты хочешь, чтобы эти уроды нашли нас?

Лязг прекратился.

— Они все мертвы, — сказал второй мужчина.

— Ты этого не знаешь. Что Маурья всегда тебе говорит?

Раздался тяжелый вздох.

— Если видишь три, их шесть.

— Верно. А так как слишком темно, чтобы проверить, как насчет того, чтобы просто перестать подавать им сигнал?

Значительная пауза.

— Они… думаешь, они едят людей?

— Возможно, — сказал первый мужчина. — Их еда на вкус такая, будто задница является первым ингредиентом.

Все трое залились смехом. Их смех не плоский, как у Нормалов, и не счастливый, как у Ральфа. Это был резкий, почти угрожающий звук. Он следовал той же каденции, что и жестокость.

Это напомнило мне Говарда.

Мужчины продолжали в течение нескольких минут. Они говорили обо всех кристаллах, которые были у уродов, и о том, как эти уроды были такими глупыми, что оставили свои фонари включенными на всю ночь. Голова кружилась — наполовину от нехватки воздуха, наполовину от растерянности.

Неужели эти люди думали, что Нормалы были… неправильны?

— Странно, однако, что они истекают кровью, — сказал первый мужчина, как только смех утих. — Держу пари, если их разрезать, внутри у них будут те же части, что и у нас.

— Снаружи они выглядят одинаково, — сказал третий мужчина. И я практически слышала ухмылку в его голосе, когда он это говорил. — Но да, я понимаю, о чем ты говоришь — зачем беспокоиться, верно?

Первый мужчина хмыкнул.

— Это не имеет никакого значения…

Лязг!

Кто-то снова ударило торговый автомат, и почти сразу я услышала звук потасовки.

— Что я тебе говорил о том, чтобы не бить по этой штуке?

— Я просто хочу знать, что там! А если это что-то хорошее?

— Нет! Там просто больше той дрянной еды…

— О, пусть стреляет, — фыркнул первый мужчина. — Это единственный способ открыть его.

— Да? — сказал второй мужчина.

— Конечно, малыш, — ответил третий мужчина, и в его голосе снова появилась ухмылка. — Просто стой прямо там и целься в засов.

— Хорошо.

Пауза, щелчок, а потом громкий хлопок.

Что-то ударило по торговому автомату с такой силой, что я ощутила жар на плече. Мое тело дернулось вбок, и полки провели новую линию через мою левую бровь. Я вскрикнула от внезапной боли, но меня никто не слышал.

Снаружи закричал второй мужчина:

— Ах! Я… я истекаю кровью! Это ударило меня!

Двое других мужчин разразились новым потоком гогочущего смеха. Они продолжили в том же духе, пока второй мужчина взывал о помощи.

— Джексон! — рявкнул кто-то.

Смех сразу утих.

— Да, Босс? — сказал третий мужчина, Джексон.

— Что здесь происходит? — этот новый голос принадлежал женщине. Ее слова были такие же ясные и без акцента, как и у мужчин, но несли в себе властный оттенок. — Наша задача — взять все, что сможем, а затем вернуться на базу.

— Мы пытались ограбить эту машину, Босс.

— Тридцать секунд или меньше, — прорычала она. — Столько времени нужно, чтобы что-то взломать. Если это нельзя взломать до тридцати, то это не стоит нашего времени. Собери своих людей и приготовься убираться…

— М-Маурья! — выдохнул второй мужчина. — Я… меня подстрелили. Мне нужен медик. Уф, кровь не останавливается.

Пауза, затем Маурья сказала:

— Заткни его.

— Чт…? Нет!

Хлоп!

Я услышала что-то, похожее на стук студенистой жижи о землю, и крик прекратился.

— Ну, вот вы знаете… у него действительно было что-то между ушами, — сказал Джексон.

— А разве он не был твоим, ммм, другом? — крикнул первый мужчина.

Я практически слышала, как Джексон пожал плечами, когда он ответил:

— Да, но он мне надоел. Он никогда не затыкался, понимаешь, о чем я?

Раздалось больше смеха, за которым последовали стук и шарканье. Кто бы ни были эти люди, их было много — не менее двадцати, а то и больше. Я ожидала, что они вернутся к торговому автомату. С таким количеством им было бы довольно легко оторвать его от машины. Тогда все, что им нужно было сделать, это вынести его на улицу и дождаться восхода солнца.

Я бы так и сделала, будь я ими.

Но они были не как я, и они, похоже, не понимали, как вывести автомат из «броненосца». Вместо этого они провели около часа за раскопками вокруг лагеря — точно грабили все оружие и снаряжение полиции. Это были самые полезные вещи. Потом они, вероятно, пойдут за водой. А потом едой…

Мой желудок урчал, напоминая мне, что я потеряла обеденный паек. Меня окружали суперы. Целая полка тюбиков со вкусом курицы впивалась мне в спину. Я видела их краем правого глаза. Слева от себя я видела сияющую серебристую дымку бутылок СуперСока.

Отлично.

Теперь у меня пересохло во рту.

Я попыталась двигаться — тихо, потому что они все еще бродили снаружи. Кандалы на моих запястьях торчали ровно настолько, чтобы попасть под край полки. Я втянула живот до упора, прижалась спиной к металлу позади меня так, что останется синяк. Но я все еще не могла пошевелиться настолько, чтобы освободить руки.

Все, что мне удалось сделать, это наклонить голову под таким углом, что кровь из пореза брови попала мне в глаз.

Я была так сосредоточена на попытке выдавить достаточно слез, чтобы смыть кровь, что мне потребовалось несколько минут, чтобы понять, что лагерь затих. То ли мародёры ушли, то решили лечь спать… хотя близилось утро. Наверное, было около трех.

К счастью, многочисленные жалобы моего тела отвлекли меня. Из меня сочилась кровь как минимум в трех местах, болели все суставы. Те немногие мышцы, которые не горели от скручивания, пульсировали так, будто у меня под кожей завелись кузнечики. Пот дразнил все остальное медленными зудящими линиями.

Мой дискомфорт занимал меня некоторое время. Я попыталась пошевелиться, и мне стало только дискомфортнее. Потом я плакала несколько минут — от боли и сильного расстройства. Но плач не принес мне пользы. Он никогда не помогал. Я не знала, что все могло стать еще хуже.

Прошел еще час… может, два. Тело онемело: ничего не дергалось, не болело. Это была просто масса кожи и костей, плавящихся в какую-то гротескную лужу на дне торговца. Меня держал только тот факт, что некоторые части меня не могли стекать между полками.

Жара была невыносимой. Постоянной, густой. Я чувствовала себя одной из тех ярко-красных гранул внутри «SuperSweet»: хрупкая, безвкусная штука в липкой массе. Я лишь смутно осознала, когда эта картинка всплыла в моей голове, что пачки позади меня начали портиться.

Это были очень тонкие вощеные пачки, которые сохраняли свою форму только при определенных температурах. Их нужно было достать из холодильника и съесть одним глотком. «Зажмите и пейте!» — так было написано на тюбике, прямо под буквами, которые говорили, что это за вкус.

Но теперь тепло внутри машины привело к тому, что тюбики обмякли, и эта слабость подвергла «Супер» воздействию тепла. Когда они начали таять, они расширялись, тюбики натянулись по швам.

Я вздрогнула, когда первый взорвался. Было похоже на тот раз, когда Ральф подумал, что было бы здорово подсунуть свой пакет с ланчем к моему уху. И я сделала то же, что и тогда: вздрогнула с такой силой, что врезалась головой в стену.

Порез на лбу снова разошелся. Кровь потекла по моей щеке неровной линией. Когда она коснулась моих губ, я на секунду ощутила вкус курицы. Но вкус стал кислым. Он свернулся на задней части моего языка, я подавилась. Я выплюнула все изо рта, отдышалась и снова сплюнула. Я не прекратила, пока мой язык не стал пустыней.

Мои волосы пропитал испорченный «Супер». Я ощущала, как он прилипал к коже головы.

Следующий час я вздрагивала от нерегулярных взрывов позади меня. Тюбики один за другим лопались, изрыгая туман испорченного «Супера» по всей внутренней части машины. Первые десять секунд были самыми ужасными: липкие, влажные и тревожно теплые. Запах рвоты и гниющего мяса витал облаком. Это было как проезжать мимо раздувшейся туши в жаркий летний день, за исключением того, что я не могла проехать мимо нее.