Не будь дурой, детка! (СИ) - Козырь Фаина

Егорова узнавали. К столу стали подтягиваться люди, чтобы поздороваться. Полресторана. Не меньше. Лев Борисович Даринку не скрывал и всем с удовольствием представлял ее как свою девушку. Ее придирчиво рассматривали, а иногда искренне удивлялись, узнавая. Даринела Александровна? Это вы? Неужели? В ответ на узнавание девушка радостно расширяла глаза и изображала бурный восторг. В общем, пока ждали ужин, Горянова чувствовала себя на лобном месте. Все как всегда, словно с работы и не уходила. Когда принесли еду, поток ходоков к барину еще не иссяк, но теперь, к счастью, у Даринки появилось занятие, и девушка с удовольствием погрузилась в медленное аппетитное смакование. Серебряным ножичком да по тарелочке. Повар все — таки здесь был великолепный. Главное, — напоминала себе девушка в перерывах между кусочками, — нужно не забывать вовремя кивнуть или улыбнуться. И будет все в порядке! Зачем портить настроение такому галантному кавалеру?

Однако Даринку хватило только на полтора часа. Ровно. Она встала, официальная версия — чтобы припудрить носик. Егоров, который последние пять минут уже кидал на нее настороженный взгляд, прерывая диалог с очередным знакомым, спросил:

— Дарина, все хорошо?

Та абсолютно искренне удивилась:

— Конечно! — и добавила ласково: — Я скоро. Очень.

Такси приехало через три минуты. И Горянова, не таясь, вышла в парадную. Уже в машине она набрала Егорова, но тот не ответил, тогда Даринка отправила сообщение: «До дома доберусь сама. Спасибо за ужин». Ответ пришел мгновенно, но только не от Егорова, а от однокурсницы, с которой общалась когда — то очень давно и постольку — поскольку: «Горянова, ты крута! — писала та, разбавляя текст восторженными смайликами всех мастей. — Захомутать Гору! Вау! Вау! Вау!»

— Наконец-то ты пришла, настоящая слава! — и Горянова устало выключила телефон.

Она очень хотела верить, что тишина ей теперь обеспечена. Благословенная тишина. Все — таки женщины — существа наивные. Ничему их жизнь не учит. Приехав домой, Даринка только и успела, что легкий душ принять, как в дверь настойчиво позвонили. И Горянова до последнего пыталась себя убедить, щелкая замком, что это мифический дядя Коля из пятой квартиры пришел денег занять на опохмелку.

Егоров был зол, теперь это было видно невооруженным глазом. И в дом Горяновой он вошел, как ходят следователи на место преступления: резко, привычно и бесцеремонно. Обувь была снята, пиджак полетел на крючок.

— Куда идти?

Даринка рассмеялась, был у нее ответ, заготовленный, из двух слов и пяти букв, но Егорову он вряд ли понравился бы. От этой мысли или оттого, что у нее впервые за долгое время гости нарисовались, девушка решила быть снисходительной. Или жалко ей стало мужика, на ночь глядя приехавшего к ней то ли прощение просить, то ли скандал устраивать.

— Если чай будешь, то пойдем на кухню, — выдохнула Горянова, незаметно для себя переходя на ты.

Егоров посмотрел на нее тяжело, но стало понятно — мужик успокоился. На уютной Даринкиной кухне, теперь полной ярких вязаных салфеток, всяких разных тарелочек с орнаментом в армянском стиле и с цветами на окне, он расположился по-хозяйски: лицом к двери.

— Красиво у тебя, — сказал он, оглядывая кухню, и сразу добавил без перехода: — кофе угостишь?

Немного непривычно звучал его низкий голос в Даринкином пространстве.

Горянова усмехнулась:

— Неа!

Егоров замолчал, вглядываясь в невозмутимое Даринкино лицо, а потом все — таки уточнил осторожно:

— Не заслужил?

Горянова рассмеялась:

— Ну ты ведь не собака, чтобы выслуживаться, — и тут же добавила примирительно: — нет у меня кофе, Лёва, не держу! К тому же, я тебя на чай звала… Будешь?

Егоров медленно кивнул. Очень скоро на столе появились Даринкины любимые дулевские чашечки, завился красивый парок над ними и на столе уже приятно расточали аромат ванили аккуратные бисквитные ломтики, что Горянова пекла для Ольки.

— Я тебя чем — то обидел? — Егоров не стал юлить.

Даринка присела напротив, вдруг поразмыслив не вовремя, куда это подевались и разочарование, и усталость сегодняшнего дня?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Я тебя чем — то обидел? — Егоров повторил вопрос тем своим особенным тоном, который прям — таки располагал к ответам.

Даринка медленно сделала глоток чая и прямо посмотрела на Егорова.

— Ты не обидел меня, Лёва, но… — Горянова собиралась с мыслями… ну как объяснить, что все не то? Как?

Егоров наблюдал за ней очень внимательно и напряженно.

— Я давно не ухаживал за девушкой, Дарина, — прервал он затянувшееся молчание. — И чем я тебе не угодил? Мне казалось, что девушки любят хорошие дорогие рестораны. Что в этом плохого? Я понимаю, что ты другая, но…

Горянова покачала головой:

— Я не другая, Лев, прекрати! Обычная, такая же, как и все. И я тоже не против хороших ресторанов. Но, видимо, просто сегодня не сложилось. Не знаю, почему. Может, потому что с этим рестораном очень многое связано в моей жизни не самого лучшего…

— Что? — мрачно свел брови Егоров.

— Так и есть. И потом, я на работе так устаю от улыбок, светских разговоров, лицемерия, поэтому в редкие минуты отдыха предпочитаю немного другую обстановку. А ты… ты сегодня был мужчина весьма популярный. И я так думаю, что не только сегодня…

— Та-а-а-к, понятно… — Егоров с шумом встал из-за стола, — прости… — и стремительно направился к выходу, у двери, обернувшись, почти приказал: — проводи меня!

Растерявшаяся Даринка, не успевшая облечь в слова все, что чувствовала, поднялась. Егоров оделся так же быстро, как и раздевался.

— Ну, будем прощаться? — очень сурово это прозвучало.

— Конечно! — кивнула Горянова. — Всего доб…

Она не успела договорить. Неожиданно резко Егоров прижал ее к себе, крепко ухватив за затылок, и поцеловал. Его мягкие губы ласкали Горянову властно, настойчиво, но и так нежно одновременно, не давая ей размышлять. Они были такими теплыми, эти его губы. И такими сумасшедшими. А самое главное — неподдельное мужское желание трудно с чем — либо перепутать. И это сбивающееся дыхание, и это мощное напряжение во всем теле и эту невероятную силищу, вжимающую в себя. В общем, упоительно целовал девушку Егоров. Когда он оторвался от нее, Даринка много чего подумала, и вообще, малодушно хотелось продолжения, если честно…

— Я исправлюсь… — сказал он раскрасневшейся и тяжело дышавшей девушке, уходя.

А Горянова не ответила, потому что не понимала, как вообще можно сейчас уходить.

Глава 22

Ночью Даринка не спала. Думала, ворочалась, вспоминала, размышляла. Первый раз в жизни она пыталась строить отношения разумом, не сердцем, хотя, надо было признать, Егоров как мужчина был ей весьма приятен. Иначе с чего бы это возникшее желание продолжить начатое им вчера? А? С чего? Хотя, год воздержания и не на такое толкнет… Да… Жаль, что с Олькой вчера так и не удалось поговорить: лишь только вышли из Гродинки, как супружник Завирко нарисовался и сорвал подругу — видите ли, ее утренний анализ крови чего — то оказался не очень хорошим, нужно было срочно обсудить это с врачом. И послушная Олька умчалась вдаль.

Держать себя в руках днем Горяновой всегда помогала работа, та самая, которая даже лучший лекарь, чем время. Но что делать теперь? Ночью? Когда тяжелые мысли не дают покоя. Даринка всегда резко и категорично принимала решения, всегда знала, где ее человек, где нет, но сейчас она была в смятении. Разум редко бывает прав, если сердце сопротивляется. И вот вопрос: чего оно сопротивляется, это ее сердце? Ведь решение принято. Лев Борисович был самой настоящей бабской мечтой. Это Горянова понимала весьма отчетливо. Каменная стена. Вот прям мужик — мужик: конкретный, надежный, прямой. Вот, правильно. Мужик без двойного дна. Человек, рядом с которым женщине не нужно ничего решать. Не нужно ничего делать, кроме ее, женского дела: дома, кухни, детей. Тетушка Ануш сейчас бы уже выбирала дату регистрации брака и место для грандиозного праздника, справедливо решая, что лучшего выбора ее девочка сделать не могла.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})