Игорь Святославич - Сергей Алексеев

«Плакав над ним, как по брате своем», Мстиславич сказал тезке: «Этого нам уже не воскресить, но вот, брат, Бог и святая Пречистая врагов наших победили, однако же бегают они неподалеку, а Чернигов пуст. Так что ты, брат, тут уже не стой, а снарядись, возьми брата своего и иди в Чернигов, а я тебе помощь подготовлю. Будь же до нынешнего вечера в Вышгороде». Мстиславичи отрядили на помощь Изяславу Давыдовичу Романа Ростиславича (зятя Святослава Ольговича). Скоро уже Изяслав вошел в Чернигов, похоронил брата и сел на княжеском столе.

Между тем Ольговичи переправились через Днепр выше Заруба и скоро достигли Городца. Летописец отмечает, что Святослав Ольгович был чрезвычайно грузен, а потому при бегстве «утрудился» так, что дальше идти не мог. Но он, конечно, хотел сам завладеть Черниговом, а потому спешно отправил туда Святослава Всеволодовича. Только доехав до Десны, Святослав узнал о происшедшем — и повернул обратно, послав дяде весть: «Не езди сюда, а поезжай в Новгород (Северский. — С. А.). Сюда уже въехали Изяслав Давыдович и Роман Ростиславич». Передохнувший к тому времени Ольгович «побежал к Новгороду»{129}.

Владимирко, узнав о поражении свата, повернул на Галич, тем более что в его земли вторгся Мстислав Изяславич с венгерским отрядом. Великий князь же, отпустив в Смоленск брата Ростислава, двинулся с оставшимся войском на Юрия. Тот, запертый в Городце и потерявший почти все силы, вынужден был согласиться на мир. Он обещал остаться в Городце всего на месяц, после чего удалиться в Суздаль при условии, что Переяславль останется за его сыном Глебом. Вячеслав и Изяслав настояли и на том, чтобы Юрий отказался от союза со Святославом Ольговичем.

Последний, узнав об этом, решил помириться с новым черниговским князем. Святославы, дядя и племянник, встретились и отправили к Изяславу Давидовичу общее посольство: «Брате, мир стоит до рати, а рать до мира. А ныне, брат, мы братья друг другу, так что прими нас к себе. Отчин у нас две — одна моего отца Олега, а другая твоего отца Давыда. Ты, брате, — Давыдович, а я — Ольгович. Ты же, брате, прими то, что отца твоего Давыда, а что Ольгово, то нам дай. Так и поделимся». Изяслав согласился. Поскольку границы владений Давыда и Олега с точностью неизвестны, неясно, какие именно территории возвратил Изяслав по договору, но понятно, что речь шла о северских и вятичских землях, которые Ольговичи и в прежние годы упорно отстаивали как свою «отчину»{130}.

Юрий между тем, как и опасался Изяслав, не пожелал уходить на север согласно уговору. Киевская рать снова двинулась к Городцу, причем Мстиславич призвал чернигово-северских князей присоединиться к нему. Явились Изяслав Давыдович и Святослав Всеволодович, а Святослав Ольгович прислал «помощь». После многодневного штурма Юрий, наконец, согласился исполнить условия договора. Передав Городец сыну Глебу, он отправился в свое княжество. По пути он остановился в Новгороде-Северском у Святослава, и сваты немедленно возобновили союз. Святослав принял гостя «с честью великой» и снабдил в дорогу припасами.

Было очевидно, что война не прекратилась и Святославу, раз он по-прежнему заодно с Юрием, вскоре придется вновь вступить в нее. То, что на новгород-северского князя смотрели как на одного из вождей враждебной Мстиславичам партии, неожиданно подтвердилось уже ближайшей зимой. В Полоцке восставшие горожане свергли князя Рогвол ода Борисовича, зятя великого князя, и возвели на престол минского князя Ростислава Глебовича. Ища союзников и покровителей на случай мести Мстиславичей, «прислали полочане к Святославу Ольговичу с любовью, чтобы иметь его отцом себе и ходить в послушании его, и на том целовали крест»{131}. Впрочем, Изяславу, занятому войной с Галичем и ожидавшему нового натиска с севера, было не до того. Так что Святослав неожиданно для себя на время распространил свое влияние на северо-запад Руси, войдя в число сильнейших ее правителей, которым присягали на верность слабейшие.

Вот в такой год появился на свет князь Игорь Святославич. Немало поэтических образов может возникнуть, если размышлять над обстоятельствами его рождения. Будущий герой «Слова» родился в походе, и первыми звуками внешнего мира, услышанными им, вполне могли быть пение рогов и ржание боевых коней… Правда, мы не можем быть уверены в том, что Святослав действительно взял беременную жену в поход, хотя летопись как будто свидетельствует именно об этом. Княгиня, должно быть, сопровождала мужа до Чернигова, где ее можно было оставить в безопасности. На войну Святослав супругу все-таки не брал (в прошлый раз она оказалась в гуще событий, поскольку бежала с мужем из его стольного града Новгорода-Северского). Должно быть, после поражения она вместе с младенцем оказалась в руках Изяслава Давидовича, хотя летописцы об этом и не упоминают. Несомненно, княгине ничто не угрожало — хотя бы потому, что Изяслава сопровождал ее (или ее мужа) зять Роман Ростиславич, а сам Изяслав не собирался ссориться с Ольговичами. Но пребывание княгини и новорожденного княжича в Чернигове дает дополнительное объяснение и попытке Святослава Ольговича быстрее захватить отчий престол, и его скорому примирению с Давыдовичем. Впрочем, столь же вероятно, что, поскольку война затягивалась, княгиня с сыном вернулась в Новгород-Северский, как только оказалась готова к переезду.

Мы очень хорошо осведомлены о ходе политических и военных событий того времени. Благодаря подробным записям летописцев, особенно киевских, перипетии внутренних смут, внешних войн, дипломатических интриг могут быть восстановлены буквально по дням. Естественно, благодаря этому раскрываются и характеры действующих лиц — через дела, а не через оценки. Последние могут оказаться весьма неожиданными — как в случае с «добрым и кротким» Владимиром Давыдовичем. Дела же князей, особенно в пору распрей, представляются довольно однообразными и характеризуют их не с лучшей стороны. Перед нами предстает череда властолюбцев, честолюбцев, клятвопреступников, узурпаторов, к тому же циничных и лицемерных демагогов — эти качества, в большей или меньшей степени, были присущи всем тогдашним правителям. Поминутно уповающий и ссылающийся на Божью помощь Изяслав Мстиславич производит на нас несколько иное впечатление, чем на современников, веривших, что его временные успехи и вправду объяснялись небесным Промыслом… Впрочем, сам этот Промысел у летописцев оказывается скорее похож на античный фатум, благосклонный сегодня к одним, а завтра к другим. Поскольку замараны клятвопреступлением оказывались практически все участники распри, поражение любого выглядело как справедливая кара. И все князья стремились вступить с Богом в «личные», «вассальные» отношения, привлечь Его на свою сторону — благочестием, строительством церквей и монастырей…