Наезд - Владимир Спектр

Коля вытащил бумажник и зашелестел бумажками.

– У меня штука только, – сказал он.

Я сунул руку в карман и отсчитал из некогда плотной пачки недостающие две тысячи.

– Да ладно, – сказал налоговик, с хрустом разжевывая куски свинины, – решим мы вашу проблему. Спецназ подтянем. Давайте стрелу с вашим Женей забьем.

Встреча с Женей произошла спустя всего пару дней. Ранним утром мы, вместе с Иваном Александровичем, Михаилом и полковником войск особого назначения МВД Гороховым, приехали в бывший когда-то нашим офис. На всякий случай Горохов, нервный тип, с лицом серийного убийцы и редкими спутанными волосами, прихватил с собой четырех бойцов из своего отряда. Похожие друг на друга, словно братья, стопроцентно славянского вида богатыри остались ждать нас в «джипе» на улице.

– В моей барсетке – скрытая видеокамера, – сказал Горохов своим бойцам. Еще неделю назад он был в Чечне, руководил поимкой какого-то особо опасного полевого командира. Глядя в его бегающие, горящие темным огнем глаза, я подумал о том, что станет с нашим городом, когда, наконец, война закончится, последнему террористу пропоют отходную и все эти Гороховы окажутся здесь без привычного дела. Без свиста пуль, грохота взрывов и запаха крови.

– Сигнал будет поступать на монитор. Следите за обстановкой в оба. Чуть что – валите к нам.

Он хмуро осмотрел нас и обратился к Михаилу:

– Ты банку-то оставь, – имея в виду джин-тоник, которым тот опохмелялся.

– Зачем это? – проявил Михаил неожиданную твердость. – Не оставлю. С ней даже лучше.

На входе в офис дежурили менты. Они долго проверяли наши документы и переговаривались с кем-то по рации, прежде чем пустить нас. Наконец мы вошли, сотрудников нигде не было видно, только испуганная Даша нарочито делово шуршала бумагами. Неожиданно, из темного коридора, ведущего в кабинет совета правления, навстречу нам вышел Николай Зайцев. Он был все в том же сером костюме. Правда, на этот раз вместо галстука его могучую шею облегала черная шерстяная водолазка.

– Чего вам? – спросил он угрюмо.

Вперед вышел Михаил и протянул ему руку:

– Мы договаривались с Женей потолковать, – сказал он. Весь его невзрачный облик: допотопный двубортный костюм, отвислые унылые усы, словно приклеенные к верхней губе, банка джин-тоника в левой руке – так и сквозил какой- то нелепой грустью.

– А вы кто? – Зайцев нехорошо усмехнулся.

Михаил убрал протянутую руку и откашлялся. Отхлебнул из банки и вытащил сигареты.

«Вот уж не думал, что крышевые менты курят Salem», – прошептал я Казаку на ухо. Мой друг вздрогнул и недоуменно посмотрел на меня.

– Мы являемся представителями соучредителей фирмы, – сказал Михаил. Негромко, но четко, а главное, очень спокойно.

– Ага, – хмыкнул Зайцев.

– Моя фамилия Борисенков, – продолжал меж тем Михаил, – я работаю в ГУБОПе…

– Проходите, – прервал его Зайцев, – там поговорим.

Он махнул рукой в сторону темного коридора и, не дожидаясь, пошел по нему довольно быстро.

– Блядь, – пробормотал Горохов, – если там так темно, то на мониторе ни хуя не видно будет.

– В кабинете совета правления светло, – сказал Казак. Он вздохнул и провел рукой по своим редеющим волосам. Я видел, что мой друг крайне напряжен. Да я и сам был на грани. Я посмотрел на Лобатого. Налоговик выглядел спокойным и уверенным в себе.

– Это, значит, Коля Зайцев, – сказал он скорее утвердительно, нежели вопросительно.

Мы вошли в кабинет. За время, прошедшее с момента нашего изгнания, в нем ничего не изменилось. Та же светлая мебель из IKEA, карта Москвы на стене, стенд с диаграммой роста продаваемости рекламных поверхностей. За столом, перед жидкокристаллическим монитором новенького компьютера сидел Женя. Он хмуро разглядывал свой перстень, надетый на мизинец правой руки, изредка протирая его рукавом клетчатого пиджака. По правую руку от него сидел мужчина средних лет. На мужчине был свитер грубой вязки, и я подумал бы, что это Gucci, если бы не кое-какие неряшливости с точки зрения общего стиля. В конце концов, я пришел к выводу, что это ручная домашняя работа. Связала этот свитер, к примеру, его пожилая мамаша исходя исключительно из соображений удобства и тепла. Чем не пример жизненности моды, о которой давно ползут слухи, что она мертва?

– Лошкарев, – представился мужчина, слегка привстав и кивнув, не обращаясь ни к кому в отдельности.

– Видал? – зашипел мне на ухо Казак. – Это тот следак с Петровки, что мне повестки слал!

Я вгляделся в лицо Лошкарева. Большой лоб, зачесанные назад темно-русые волосы, голубые, какие-то детские глаза, аккуратная бородка. Это была внешность человека, склонного к парафилии. Не думаю, чтобы это была запретная перверсия, скорее всего, что-нибудь мирное и простое, вроде эксгибиционизма или геронтофилии.

Женя оторвался от перстня и изобразил подобие улыбки:

– Присаживайтесь. Я Евгений Викторович Кораблев. В чем суть вопроса?

Пару минут все были заняты выбором места. Когда, наконец, мы расселись, слово взял Иван Александрович.

– Я – Лобатый, – сказал он довольно грозно, – сотрудник налоговой полиции, а это, – и он указал на сидящих рядом Михаила и полковника Горохова, – сотрудник Управления по борьбе с экономическими преступлениями Борисенков и полковник спецназа Горохов.

– И чего? – Женя спросил довольно пренебрежительно.

Я увидел, как у Горохова надулась вена на шее и заходили желваки. Лобатый и Борисенков меж тем выглядели совершенно спокойными.

– Что же вы себя так ведете нехорошо? – спросил Иван Александрович, смотря на Женю в упор и обращаясь именно к нему. – Узурпировали власть в фирме, ребят застращали, грозитесь физической расправой и деньги требуете?

– Кто им грозил? – встрял Зайцев. Он так и не присел, все это время стоял у двери, чуть покачиваясь с мысков на пятки, засунув руки глубоко в карманы своих брюк.

– Никто у них ничего не узурпировал, – сказал Женя, – они как были соучредителями, так и остались! Получат в конце квартала причитающуюся долю прибыли… если она будет, конечно.

– Помимо этого, – подал голос со своего места Лошкарев, – против ваших подопечных заведено дело о хищениях в особо крупных размерах и мошенничестве. Так что вы сначала десять раз подумайте, прежде чем за них впрягаться.

– Заведено против ребят дело или нет, это еще вопрос, – сказал Лобатый, – мы проверим. Однако в наше время и против безвинного можно дело состряпать. Был бы человек, а дело всегда найдется. Мы здесь, чтобы попытаться разрулить ситуацию мирно, ясно?

– Деньги пусть принесут, вот и будет мирно, – вновь подал голос Зайцев.

– Слышь, авторитет, – хранивший до сей поры молчание полковник Горохов неожиданно поднялся со стула и сделал несколько шагов в сторону Зайцева, – ты тут понты не прошибай. Никто в штаны не наклал, ясно? А на любое ваше действие будет противодействие. И я вам в таком случае не завидую. Он отвернулся от Зайцева и посмотрел на Женю.

– Вот ты, коммерсант, – обратился Горохов к нему, – куда ты лезешь? Ведь сам под каток попадешь и другим геморроя нарисуешь! Думать же надо!

– Я ничего беззаконного не предпринимаю, – Евгений поднялся со своего места и кинул взгляд на Лошкарева, как бы призывая того в помощники.

Лошкарев тоже встал. Следом поднялись и Иван Александрович с Михаилом.

– Если так, то вам нечего бояться, – сказал Лобатый, – но я на вашем месте все же попытался бы мирно это дело урегулировать. Мы предлагаем спокойно, не торопясь, посмотреть, что у фирмы есть на сегодняшний день, и, если дальнейшее ваше сотрудничество невозможно, то также спокойно обсудить возможности его прекращения. Поделить фирму в соответствии с законом и долями…

– Вы делаете шаги, мы тоже, – Михаил в который раз отхлебнул из банки джин-тоника, – и кто знает…

– Все! – было видно, как Женя зол. – Хорош! Разговор закончен, до свиданья!

– То есть, иными словами, ты сейчас нас на хуй посылаешь, да? – Горохов рассвирепел не на шутку. Его бледное одутловатое лицо покрылось красными пятнами.

– Никто здесь никого никуда не посылает, – Лошкарев попытался сгладить ситуацию, – просто у нас дела, больше говорить не можем.

– До свиданья! – еще раз повторил Женя. Немного спокойнее, чем в первый раз.

Я давно уже привык, что каждое утро который год начинается с ощущения усталости. Вечер кончается тем же. Изо дня в день, из месяца в месяц. Постоянное чувство обиды, тревоги и ненависти по отношению к какому-то смазанному образу врага.

Вот показалось, что это и есть враг, прямо перед тобой, в светло-сером клетчатом пиджаке и белой рубашке, расстегнутой чуть ли не до пупа. Казалось, облик врага, наконец, конкретизировался, приобрел черты реально существующего человека. Я часто во сне видел его, упитанного, довольного собой и жизнью. Во сне я хотел его убить, как, впрочем, и наяву. Однако во сне я имел возможность перейти к действию. Ведь в настоящей жизни от мечтаний до действий сотни километров, миллионы слов, замыслы и планы, рассуждения и нравственные метания, переживания, советы и страх. Где вероятность того, что мечты станут реальностью? Она ничтожна. Во сне между мечтами и действиями нет препятствий, ты позволяешь себе жить так, как хочешь, а не так, как предписано. Ты наконец-то отвергаешь догмы и законы, навязанные религией, общественным мнением, политкорректностью. Артур, что ли, Шопенгауэр говорил, что жизнь и сновидения – страницы одной и той же книги. Я все чаще вижу себя революционером, ведь революция как явление обладает скрытой и мрачной притягательностью. Для меня человек, принимающий революцию, как единственную религию, это тот, кто не погряз в равнодушии, тот, кто посвятил себя борьбе. Избавить мир хотя бы от одного Евгения Викторовича, очистить мир от никчемного существа, коптящего небо и растрачивающего драгоценную жизнь лишь на удовлетворение естественных потребностей, ступая при этом по сгорбленным спинам рабов!