Винки - Клиффорд Чейз

эти ощущения, казалось, сверкали внутри него. В нем одновременно что-то накапливалось и сквозь него проталкивалось, медленно и неизбежно. Ему было больно, но не очень. Он почувствовал, как какая-то неизвестная внутренняя часть его торжественно движется. Затем маленький шов на его теле тихо раскрылся, и вот впервые то, что было внутри его, выходило наружу. Он закрыл глаза. В темноте нечто новое, похожее на экстаз, пронеслось по нему, словно огромный грохочущий грузовик в замедленной съемке. И все. Вздрогнув, он повернулся посмотреть на то, что произвел на свет, и заметил в траве коричневую блестящую массу. Он понюхал ее и, отметив, что она немного отдает запахом семян, которые он только что съел, остался доволен собой. Это было намного лучше игры. Затем он привстал на цыпочки и осмотрел улицу, вдоль которой росли деревья с маленькими коричневыми стручками и растянулись желто-зеленые прямоугольники лужаек, один за одним. Ему хотелось оставить свой особенный отпечаток на каждом участке.

Почти все жители окрестностей были стариками, и в жару они благополучно сидели в своих домах или выезжали из автоматических дверей своих гаражей в уже закрытых изнутри роскошных, напоминающих по форме матку, автомобилях с кондиционированным воздухом. Винки съел стручки и сделал свое дело на двадцати пяти лужайках, прежде чем увидел человека. Надвигался вечер, было жарко. Винки очень устал и все же решил продолжать свое занятие, потому как он не знал, чего еще он хотел. По тротуару быстро шла старушка в ярко-бирюзовом махровом спортивном костюме. Винки не обратил на нее никакого внимания и продолжал очищать кожуру с особенно сочного стручка. Краешком глаза он видел, как фигура в бирюзовом продолжала двигаться, и слышал, как громко шуршала только что выстиранная ткань.

— Ей определенно нужно снять это с себя, — довольно сказал про себя Винки, с удовольствием вспоминая свое собственное освобождение от одежды несколькими часами ранее.

Только он успел очистить большое семечко с шоколадным вкусом, похожее на букву «У», и положить его себе в рот, как понял, что старушка не прошла мимо него, а стояла в нескольких метрах от него на тротуаре, уставившись на медведя. Винки повернулся к ней и сердито посмотрел на нее своими широко раскрытыми коричневыми глазами.

— Какой, какой, какой симпатичный, симпатичный, маленький, маленький, — заворковала старушка. Ее монотонный голосок, который, казалось, был старше, чем само время, безмерно взбудоражил Винки. Из-под бирюзовой повязки выбивались ярко-белые, седые волосы, а лицо ее было таким же старым, как и сам Винки. Она вглядывалась в него сквозь огромные очки с толстыми стеклами. Похоже, она не очень хорошо видела. — Что же ты за кроха такая? — Она принялась подзывать его к себе и вытянула вперед руку, будто предлагая еду. — Ты живешь у кого-то дома? Ты еще маленький? Ну, вот и кто же выпустил на улицу такую симпатичную крошку?

Винки чувствовал себя так, будто эти два мира — человек и животное — разорвали его на две части. Монотонное гудение женщины словно тянуло его назад. Забытые воспоминания о колыбелях, куклах, объятиях и крошечных щечках собирались в кучу вокруг его разгневанных, широко раскрытых глаз. Он выронил из лап семечко.

— Что ты, что ты? — пропела седая искусительница. Теперь она опускалась на колени в траву, пытаясь разглядеть, что же представляет собою Винки. — И чей же этот маленький пушистик? Пушистику нужен домик?

Винки знал, кем является и чем занимается в данный момент, и хотя он понимал все это отчетливее, чем когда-либо, его переполняли сомнения и чувство одиночества. Три его желания осуществились, и что теперь? Теперь был он ничей.

— Крошка, крошка, малыш, — ворковал голос. — Ну и что же ты за кроха такая?

Винки хотелось прикоснуться к этим седым волосам и уткнуться носом в это загорелое морщинистое лицо, будто какую-то вещь. Ее молочно-голубые глаза моргали за стеклами очков. Винки понял, что если она подойдет слишком близко, то поймет что он не был ни зверем, ни игрушкой, а чем-то пугающим и странным, чего этот мир еще никогда не видел, — многообразное существо, постоянно изменяющееся, уродливое, созданное самим собой, сшитое из тела, духа и воли, что были дарованы ему.

Старушка осторожно приблизилась еще на шаг, продолжая напевать своим высоким голоском и подзывать его, и то ли страх, то ли печаль, то ли гнев вышли из-под контроля: у Винки невольно вырвался визг, похожий на смех помешанного. Он еще никогда не издавал и не слышал подобных звуков, но вот какими они получились:

— Ииин! Ииин! Ииин!

Старушка в страхе отпрыгнула назад. Винки не двигался, продолжая пристально смотреть на нее, а она повернулась и принялась осторожно, на цыпочках удаляться. Ему почти захотелось вернуть ее, но было уже слишком поздно. Прихрамывая, она бежала в панике, пока не исчезла за углом. С грустью ликуя, он снова издал эти звуки.

Покорившись своей новой судьбе отшельника, Винки направился в лес. Он разглядел его с одного из деревьев, что росли вдоль тротуара, на которое залез для того, чтобы выяснить, отличались ли по вкусу стручки, висящие на дереве, от тех, что валялись на земле. Так он надеялся отвлечься от преследующего его образа старушки. Повиснув на ветке, жуя без особого интереса, он посмотрел сквозь листья и над красной черепичной крышей розового дома увидел бледную вершину голубоватой, покрытой лесом горы. За ней садилось солнце, гора выглядела умиротворенно и свежо на фоне абсолютно ясного, желтого неба. Винки понял, что именно туда он и должен пойти.

Часами он бежал от лужайки к лужайке, пересекая одну серую улицу за другой, увертываясь от машин, прячась от собак и детей. Казалось, он шел в никуда. В тот день осуществились три его желания; неужели у него не возникнет больше никаких? «Я уйду жить в горы, — восторженно повторял он про себя, и то ли полз, то ли шел. — Как настоящий медведь».

Винки так давно был старым, что находился вне какого-либо возраста. Или, по крайней мере, ему не с кем было сравнивать себя. Он был игрушкой одного ребенка, а спустя годы — еще пяти. Каждый из них заново сдавал ему в аренду жизнь, похожую на отсрочку смертного приговора. Но эта цепочка оборвалась — все это происходило много лет назад. После этого Винки измерял свою жизнь количеством тоски. Маленькая тоска, умноженная на десять, составляла большую тоску; в свою очередь, большая тоска, умноженная на двадцать, превращалась в супертоску. После того как Винки пережил супертоску двадцать или даже больше раз, он сбился со счета. Однако это