Жажда. Роман о мести, деньгах и любви - Алексей Колышевский

Когда Мемзер вскользь упомянул о своей принадлежности к тому небольшому кругу мировых банкиров, он не лукавил. Сыграло свою роль тщеславие. Там, стоя за кафедрой, он вдруг захотел, чтобы его сию секунду начал боготворить этот обреченный молодой человек, этот мальчик, для которого Мемзер придумал страшную, невероятную участь. В конце концов, хочется того или нет, но старость подступила совсем близко. Необходимо подумать о том, как избежать ее, – любой ценой. Пусть и ценой жизни этого мальчишки, который слушает его, открыв рот. На Мемзера снизошло наваждение: он сделался сентиментальным, ему вдруг захотелось поведать племяннику свои сокровеные тайны, и, забывшись на мгновение, он вдруг представил юношу своим наследником, идейным сподвижником. Но нет, разумеется, никаким наследником тот никогда не станет. Однажды Мемзер уже пережил трагедию, после которой мысль о наследниках стала для него почти невыносимой.

То, что случилось с его ребенком, стало для Мемзера глубочайшей личной драмой, и хотя он, человек титановой воли, смог удушить в себе боль утраты, сделать это окончательно у него не получилось. Родители отправили Рене в Гарвардский колледж, там работал тогда младший брат Мемзера, и считалось такое соседство студентки с дядей за благо. На деле же ученому мужу до своей племянницы особенного дела не было. Она была свободной птичкой. Где тут уследить? Всякий, кто был студентом, знает о веселой студенческой жизни от сессии до сессии, и Рене веселилась на полную катушку: ее связи были сомнительны, ее репутация постепенно становилась все небезупречнее, ее успехи в учебе сменились неудачами. Когда же Мемзер, понадеявшийся на младшего брата как на неусыпного стража морали и рассудительности, спохватился, когда он нашел свою дочь, с безразличным лицом сидящую на полу в комнатке студенческого общежития, и руки ее – о боже! – руки были все в следах от инъекций героина, было уже слишком поздно. Его дочь Рене стала законченной, безнадежной наркоманкой, сумасшедшей, и была обречена на пожизненное содержание в одной из закрытых частных лечебниц Мэриленда.

Жена Мемзера погибла при невыясненных обстоятельствах еще в восьмидесятом году – газетчикам была озвучена версия самоубийства, но лишь Мемзер точно знал истиную причину ее смерти: Клара принимала сильные транквилизаторы, при которых исключен алкоголь. Однажды она забыла об этом, и откачать ее так и не смогли. Рене тогда исполнилось шесть с половиной, и жениться повторно Мемзер не стал.

То, что для обычного человека подчас означает крах всей жизни, тяжелейшее потрясение, коллапс: смерть жены, патологическая наркомания единственного ребенка, – лишь укрепило Мемзера, сделав его характер отменно жестким. Поместив Рене в клинику для наркоманов, Мемзер вылетел в Нью-Йорк и встретился с раввином любавичской общины Соломоном Кедровичем.

– Садитесь, прошу вас, – Мемзер был одним из крупных жертвователей, и раввин встретил его отменно предупредительно, пригласил к столу. Мемзер едва заметно поморщился: у раввина в квартире пахло отчего-то стоматологическим кабинетом, а запах этот Мемзер ненавидел, как и многие, с детства.

– Да, да, – сокрушенно вздохнул раввин, который на самом деле был весьма проницательным, как и положено раввину, человеком. Его черный лапсердак висел на худеньких плечах, а небольшая, словно у цесарки, голова на столь же длинной шее была булавкой воткнута в казавшийся чересчур широким ворот белой рубашки. И рубашку, и лапсердак раввин Кедрович регулярно обновлял в магазине распродаж «21 век», что был когда-то возле заменитых «Близнецов», да и теперь, когда «Близнецы» погибли, а вместо них лишь огромная яма, магазин с маленькими, справедливыми ценами на модное барахло все еще на своем месте.

– Что вы себе думаете, господин Мемзер? Мой сосед через стенку имеет практику. Он дантист, у него в квартире четыре кресла с лампочками, и все они заняты с утра до позднего вечера! А вытяжка? Она же абсолютно не работает, и весь, простите меня, тухес несет мне, словно чешую с одесского рыбного базара! И знаете, сколько я говорил ему за это, господин Мемзер? Я ему говорил русским языком: «Шлойме, почините вытяжку, мне нечем дышать!» – а он? Вы себе не знаете, что он мне ответил. Он сказал: «Ребе, молитесь и дышите ртом!» Пусть сгорят огнем его зубные клещи!

Раввин Кедрович еще посетовал, напоил своего гостя чаем со сладостями и спохватился: он так и не спросил, с чем тот пожаловал. Поспешив исправиться, Кедрович открыл было рот, но Мемзер его опередил:

– Ребе, вы знаете, у меня большое горе. Да... Моя жена померла, ребе, а дочь все равно что померла. Она больна, она никогда не сможет родить мне внуков.

Кедрович сразу сделался очень серьезен, втянул худую шею свою в плечи, совсем по-птичьи нахохлился и тихо ответил:

– Вам нужен честный совет или вы настроены на душевную мастурбацию? Я мог бы сейчас долго говорить с вами о Нем, – раввин поднял глаза к потолку, – но лучше я вам за Него отвечу. Я знаю, что Он хочет.

– Валяйте, ребе. Не надо мастурбации, я уже достаточно натер себе сердце, оно кровоточит, ребе, оно саднит, словно стертая пятка.

Кедрович закрыл глаза и весь словно окаменел. Мемзер даже хотел потрепать его по плечу, протянул руку, но раввин открыл глаза и произнес:

– Бог вам ничего не скажет. Ничего не посоветует. Не просите его ни о чем.

Мемзер, который так и застыл после его слов с протянутой рукой, с трудом разогнулся, постоял немного, ожидая, что раввин, может быть, еще что-нибудь скажет. Что-нибудь, вселяющее надежду. Но Кедрович молчал. Он был честным раввином, он говорил с Богом, он не мог переврать его слова, даже несмотря на размер мемзеровых пожертвований.

Мемзер вышел от раввина на лестничную площадку, хлопнул дверью и прислушался. За дверью соседа-дантиста Шлойме работал зубной бур. Кедрович отрешенно мешал сахар в остывшем чайном стакане, этажом выше плакал ребенок. Это был дом еврейской общины, мужчины здесь носили маленькие шапочки-кипы, а женщины рано толстели и часто беременели.

Мемзер постоял немного, прислушиваясь, снял свою кипу, бросил ее на пол и пнул на манер футбольного мяча. Вызвал лифт... Больше Мемзер никогда не ходил к раввину.

Было очень много работы, вокруг всегда порхал сонм разнообразных женщин, у Мемзера имелось, чем усмирить свою физиологию. К тому времени он вышел из совета директоров «Ваковии» – слишком обременительным для него оказалось совмещать должности – и окончательно перебрался в Вашингтон, поближе к месту своей постоянной работы. В Федеральном резерве он получил пост вице-президента по экспансии, от него ждали новых предложений, проектов, и Мемзер не подвел. В нескольких словах его работа заключалась в следующем: сообщество Федерального резерва – несколько крупнейших банков – время от времени запускало печатный станок, производя основной продукт американского экспорта – доллар. То количество долларов, которое ходило внутри самих Штатов, было лимитировано и не превышало определенной цифры. За этим внимательно следили: Америке не нужна инфляция, и ее все еще удается удерживать на самом незначительном уровне. Производимые же огромные количества преимущественно сотенных бумажек предназначались для остального мира, для всех тех стран, которые разрешали на своей территории свободное хождение американских денег. Пусть это всего лишь секрет Полишинеля, но торговать сотенными всегда выгоднее: себестоимость американской купюры любого достоинства равна пяти центам, а когда на ней нарисована цифра «сто» – это чистый заработок в две тысячи процентов. Столько не заработаешь нигде, оружие и наркотики превращаются в детский лепет по сравнению с тем, что было придумано в недрах Федерального резерва во время закрытых заседаний Ротшильдов, Морганов, Рокфеллеров, потомков всех тех, кто создал когда-то ФРС. Мемзер колесил по всему миру как частное лицо, но принимали его, притом инкогнито, на самом высоком уровне. Разведка, в том числе советская, дышала на его счет ровно, так как доподлинно было известно, что Мемзер Жорж Леопольдович – бывший эмигрант, ныне американский бизнесмен, к спецслужбам отношения не имеет, а к таким со времен Арманда Хаммера у нас относились спокойно. Поэтому зачем препятствовать встрече бывшего соотечественника, а ныне бизнесмена, скажем, с Горбачевым? Ну встретились, ну поговорили, глядишь, ширпотреб какой-нибудь пришлет Америка или рецептом «Фанты» поделится детишкам на радость. На самом деле уже тогда, в конце восьмидесятого года, когда стало понятно, что беспомощный Брежнев протянет от силы несколько месяцев, американские банкиры всерьез нацелились на все еще крепкий Советский Союз: время смены лидера всегда самое сладкое для государственных переворотов.

После встречи с Горбачевым Мемзер выступил перед наследниками миллиардных состояний с обстоятельным докладом. Приводить его целиком не имеет никакого смысла, но суть сводилась к следующему: