Нежный бар - Дж. Морингер

— Секу, — сказал я, поднимая стул с пола.

— Она вплыла в дверь. Собственной персоной. Красавица. Десять баллов. Нет, мать твою, одиннадцать с половиной. В летнем платье. Губы накрашены. Такая красотка!

Чарли снова сел. Загасил сигарету, которая уже почти потухла. Закрыл глаза, смеясь про себя. Он снова был там, в придорожной гостинице, с Пат. У меня возникло чувство, что я нарушаю их уединение.

— Прямо за ней, — прошептал он, — входит ее муж. Она — замужем. Муж выслеживал ее несколько недель. Недель, Джей Ар. Думал, что она ему изменяет. Но она не изменяла. Хотя собиралась. Со мной.

— Ты его знал?

— Кого?

— Мужа.

— Джей Ар, ты не слушаешь. Это был самый перепуганный сукин сын, который когда-либо ходил по этой земле. Именно из-за него в «Джонз Бич» больше нельзя распивать спиртное. Но это другая история. Муж садится рядом с Пат и говорит бармену: «Налей им выпить за мой счет». Потом говорит: «Чаз, если бы это оказался кто-то другой, его бы уже не было в живых». — Он замолчал. — Через полгода Пат развелась. С тех пор мы с ней вместе. Извини. Опять грамматическая ошибка. Мы были вместе. Пока…

Часы над плитой тикали так, будто кто-то стучал ложкой по кастрюле. Дядя Чарли закурил еще одну сигарету. Он курил с закрытыми глазами, и ни один из нас не произнес ни слова, пока молчание не стало невыносимым.

— Мы тогда хорошо провели время в «Шиа», — сказал я.

Дядя открыл глаза и посмотрел на меня, явно не понимая, о чем я.

— Мы ее не могли найти. Помнишь?

— Ах да. — Дядя Чарли вздохнул. У него из ноздрей, как у дракона, вылетели два длинных клуба дыма. — Теперь мы ее никогда не найдем.

Я умудрился сказать именно то, чего говорить было нельзя.

— Она любила «Пабликаны», — сказал дядя Чарли. — Она любила смеяться — она все время смеялась, и когда мне казалось, что она уже не может больше смеяться, она приходила в «Пабликаны» и смеялась в два раза больше. И она обожала Стива.

— А что Стив?

— Пора закругляться. — Чарли встал и снова уронил стул.

Я снова его поднял.

— Сколько тебе лет? — спросил дядя.

— Пятнадцать. Мне будет…

— Это прекрасный возраст. Господи Иисусе, какой прекрасный возраст! Оставайся таким навсегда. Не взрослей!

Я провел его по коридору, и он обнимал меня за шею. Стоя в дверях, я наблюдал затем, как дядя в одежде залезает под одеяло. Он лег на спину и уставился в потолок.

— Джей Ар, Джей Ар, — произнес он. Он продолжал повторять мое имя, как будто в воздухе летали Джей Ары, а он их считал.

— Спокойной ночи, дядя Чарли.

Но когда я закрывал дверь, оказалось, что ему нужно сбросить еще один груз с души.

— Кто убил Джей Ара? — воскликнул дядя. — Наверняка брат его снохи. Никто не ненавидел Джей Ара больше, чем Клифф.

17

ШЕРИЛ

— Кто-то должен сделать из тебя мужчину, — устало сказала Шерил. — Похоже, мне придется взять это на себя.

Это произошло летом 1981 года, перед началом моего выпускного года в школе. Мы ехали на поезде на Манхэттен, где Шерил нашла мне работу клерком в юридической фирме, в которой сама работала секретаршей. Я озадаченно посмотрел на нее. Я посылал матери реальные деньги, поддерживая в ней надежду, что скоро стану адвокатом, — разве это не доказывало, что я уже в достаточной мере стал мужчиной? В шестнадцатилетнем возрасте я определял свою сущность той компанией, в которой вращался, и, поскольку я ежедневно ездил на Манхэттен, это означало, что я общаюсь с сотнями мужчин. Следовательно, в силу сложившихся обстоятельств, как говорили в нашей фирме, я был мужчиной.

Нет, едва ли, возразила Шерил. В ее понимании мужчина — не состояние души, а определенные поступки. Только что закончив колледж по специальности дизайн интерьеров, Шерил была помешана на внешнем виде. Как ты одеваешься, что ты носишь, куришь и пьешь — именно эти внешние факторы определяют внутреннюю сущность человека. И не важно, что я чувствовал себя мужчиной, — я не вел себя как мужчина и не выглядел как мужчина. «И тут я тебе помогу», — пообещала Шерил.

Шерил переехала в дедушкин дом тем летом, как раз перед моим приездом. (Она копила деньги на собственную квартиру, пытаясь сбежать от вечно кочующей матери.) Я жил вместе с Шерил, ездил с ней на поезде и работал, и мне приходилось выслушивать регулярные лекции о том, как стать мужчиной. Положительной стороной было то, что Шерил привлекала толпы мужчин, желающих сесть рядом с нами в поезде. Темно-русые волосы и дерзкий узкий нос делали ее похожей на молодую Ингрид Бергман.

Кто-нибудь другой давно бы вспылил от бесконечных наставлений Шерил. Встань прямо. Заправь рубашку. Что мы будем делать, чтобы развить твою мускулатуру? Но я подчинялся всему, что она говорила, не задавая вопросов, потому что Шерил, похоже, понимала, как устроен мир. Например, она была единственным человеком, который обратил мое внимание на то, что за три секунды до появления поезда появляется третий рельс, и она первой предупредила меня, что третий рельс нельзя трогать ни в коем случае. «Он как я, — объяснила она, — всегда под напряжением!» Никто, кроме Шерил, не мог показать мне, как правильно читать газету в переполненном поезде — сложить пополам вдоль и перелистывать по полстраницы за раз, чтобы не беспокоить сидящих рядом. И что еще важнее, Шерил объяснила, что газета, которую я читаю, — вывеска, декларирующая мой социальный статус, доход, происхождение и коэффициент интеллектуального развития. Работяги читают «Дейли ньюс». Домохозяйки читают «Ньюсдей». Психи читают «Пост».

— Дедушка читает «Пост», — возразил я.

Сестра покосилась на меня, будто говоря: «Еще будут глупые вопросы?»

Мы стояли на переполненной платформе, и Шерил указала на мужчину в пятнадцати футах от нас.

— Видишь того парня?

Прислонившись к фонарному столбу, там стоял бизнесмен в темно-сером костюме, похожий на старшего и более симпатичного брата Кэри Гранта. Я много раз видел, как он входил в «Пабликаны», и всегда восхищался его элегантностью.

— Обратил внимание, что он читает?

Он читал «Нью-Йорк таймс», свернутый вдоль.

— Аристократы и большие шишки читают «Таймс», — сказала Шерил. — Даже если это скука смертная.

Я не стал объяснять Шерил, что мне нравится читать «Таймс» и что одним из самых приятных моментов в новой работе для меня были полчаса в поезде, когда я мог почитать эту газету. Мне казалось, что «Таймс» — чудо, шедевр, мозаика из минутных биографий. Я жаждал информации о мире — я нигде не бывал и не знал никого, кто путешествовал, — и мне казалось, что «Таймс», как и Йель, специально придумана для невеж вроде меня. Кроме того, газета «Таймс» показывала мне, что жизнь можно разделить на разные события. Это удовлетворяло мое навязчивое стремление к порядку, к миру, разделенному на черное и белое. Все безумство мира было рассортировано по семидесяти страницам, каждая из которых состояла из шести тоненьких колонок. Я делал все, что мог, чтобы скрыть от Шерил свою любовь к «Таймс», — сестра верила, что настоящие мужчины читают «Таймс», но только безнадежные зануды получают от этого удовольствие. Но у Шерил был зоркий глаз. Она заметила, как я помешался на «Таймс», и стала звать меня Джей Ар — Любитель Сенсаций.

Двумя главными критериями для испытания мужского характера Шерил считала женщин и алкоголь. То, как вы реагировали на них и как вы с ними справлялись, в конечном счете определяло ваш коэффициент мужественности. Я рассказал ей о Лане, девчонке из Аризоны, которая была на несколько уровней выше меня в школьной иерархии. У Ланы были грязно-русые волосы, — как по цвету, так и по чистоте. Она мыла их не каждый день, что придавало ей дерзкую сально-сексуальную привлекательность. Пряди плетьми болтались у нее по плечам, когда она шла по коридору, как кадет выставив вперед грудь. Ее грудь, как я заверил Шерил, никогда не двигалась, и еще она носила коротенькие шортики, открывающие верхнюю часть ее длинных карамельных ног.

— Если бы ее нога была Соединенными Штатами, — рассказывал я Шерил, — то видно было бы все вплоть до Мичигана.

В конце концов Шерил надоело слушать мои рассказы о Лане. Не видя ее, заявила она, невозможно определить, стоило ли мне так истекать слюной. А вот что касалось виски, тут Шерил было что сказать. Она любила выпить и с удовольствием обучала меня этому искусству. Каждый вечер после работы мы заходили в грязный бар на задворках Пенн-стейшн, где из-за дыма и темноты все были похожи на Чарльза Бронсона, поэтому бармены никогда не спрашивали, сколько мне лет. Шерил угощала меня парой кружек холодного пива, а потом мы покупали большой пластиковый стакан джина с тоником на обратную дорогу. К тому моменту, когда мы выходили на Пландом-роуд, наши ноги не очень уверенно ступали по тротуару.