Журнал Наш Современник №8 (2003) - Журнал Наш Современник

На самом деле введению войск в ЧССР предшествовали консультации с основным нашим соперником — США. Вот что сообщил об этом на переговорах 26 августа Л. И. Брежнев (в записи З. Млынаржа): “Итоги Второй мировой войны для нас незыблемы, и мы будем стоять на их страже, даже если нам будет угрожать новый конфликт”. Он совершенно недвусмысленно заявил, что военное вторжение в Чехословакию было бы предпринято ценой любого риска. Но затем добавил: “Впрочем, в настоящее время опасности такого конфликта нет. Я спрашивал президента Джонсона, признает ли и сегодня американское правительство в полном объеме соглашения, подписанные в Ялте и Потсдаме. И 18 августа я получил ответ: в отношении Чехословакии и Румынии — целиком и полностью, обсуждения требует лишь вопрос о Юго­славии”.

Все остальное было лишь эмоциями и сотрясением воздуха. Те, кто ссылается на “нормы международного права”, которые СССР якобы нарушил в августе 1968 года, “забывают” сказать, когда эти нормы были приняты. Может быть, с точки зрения Хельсинкского акта Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе 1975 года Советский Союз кое-что и нарушил, но в 1968-м действовали другие нормы: Ялтинского и Потсдамских соглашений 1945 года. А по этим соглашениям, страны “восточного блока”, с одной стороны, и Западная Германия и Италия, с другой, обладали, по сути, ограниченным суверенитетом, так как входили в сферы влияния союзников по антигитлеровской коалиции. Об этом и шла речь в переписке Брежнева и Джонсона.

Миф седьмой. Советский Союз повел себя как слон в посудной лавке, применив силу там, где нужны были осторожность и терпение.

Советский Союз, напротив, терпел необычайно долго. Это объяснялось тем, что Брежнев после теплой встречи с Дубчеком в январе 1968 года поверил ему и защищал перед другими членами Политбюро. Когда же его надежды не оправдались, стало ясно, что Дубчек — это его личная ошибка, причем из разряда серьезных. А признавать свои ошибки Брежнев не любил. Поэтому с марта по август велись долгие, тяжелые переговоры с участием руково­дителей других союзных компартий. В конце июля отношения так обострились, что потребовалась “фронтальная” встреча двух Политбюро прямо на границе, в маленьком клубе на чехословацкой станции Чиерна-над-Тисой. Чехи на этой встрече вели себя вызывающе. Особенно отличался некто  Ф. Кригель, совер­шенно не скрывавший своих антисоветских убеждений. Когда же П. Шелест запальчиво объявил, что этот “галицийский еврей” для него не партнер, деле­гация КПЧ демонстративно покинула зал и больше в него уже не возвращалась. Брежневу пришлось, забыв про гордость, идти через границу к Дубчеку в его вагон. После трудного разговора договорились о новой встрече — в Братиславе, с представителями других союзных компартий. Я видел чешскую хронику об этой встрече. Брежнев со своим Политбюро появился в зале раньше Дубчека, что довольно странно, учитывая, что они — гости. Делать Брежневу было нечего, он курил (сигареты “Новость”), беседовал о чем-то с Косыгиным, пялился на корреспондентов. Наконец вошла делегация КПЧ. Чехи даже и не подумали поздороваться с гостями: спокойно расселись с непроницаемыми лицами.

На заседании приняли документ общего характера с обязательными в таких случаях заверениями в нерушимости социалистического лагеря. Негласно делегация КПСС договорилась с чехами «прекратить полемику». Но, как писал А. Александров-Агентов, “в тот же самый вечер, когда окон­чилась работа “шестерки”, на одной из центральных площадей Братиславы был организован грандиозный митинг “в защиту Дубчека”. Выступая с балкона перед десятками тысяч людей, Смрковский произнес истерическую речь, подогревая настроение масс против СССР и его союзников, и для пущего эффекта разорвал на себе рубашку при свете мощных прожекторов”.

17 августа Брежнев написал письмо Дубчеку, в котором доказывал, что антисоветская, антисоциалистическая пропаганда в ЧССР не прекращается и что это противоречит договоренностям, достигнутым в Чиерне и Братиславе. Дубчек на это письмо не ответил. А 18-го Брежнев получил уже известное нам письмо от Джонсона. В ночь с 20 на 21 августа страны Варшавского договора ввели в Чехословакию войска.

Закономерен вопрос: а что же во всей этой истории — не мифы, а реаль­ность?

Это, по-моему, показал дальнейший ход истории стран соцлагеря. Если бы в августе 1968 года СССР и его союзники не ввели войска в Чехословакию, случилось бы то же самое, что случилось в ЧССР после “бархатной революции” 1989 года. В конечном счете Прага вступила бы в НАТО. “Социализм с человеческим лицом” везде — в Польше, Венгрии, Румынии, ГДР, Болгарии, Литве, Латвии, Эстонии — заканчивался одним и тем же. Только едва ли можно сказать, что у НАТО, куда они так рвутся или уже вступили, “челове­ческое лицо”. А ведь именно об угрозе разрушения европейской и мировой системы безопасности руководители КПСС настойчиво предупреждали руководителей КПЧ с марта по август 1968 года. Кто здесь прав, а кто виноват? У великой державы — своя правда, у маленькой страны — своя. И вместе им, видимо, трудно сойтись.

Николай Бурляев • Летопись “Золотого витязя” (Наш современник N8 2003)

Николай Бурляев

Летопись “Золотого Витязя”

Сколько раз на протяжении одиннадцати лет жизни “Золотого Витязя” я думал о необходимости ведения летописи фестиваля! Вполне осознавая значение Всеславянского кинофорума для истории культуры России и мира, я понимал, что пожалею однажды, когда придет пора вспоминать, а память, по своему обыкновению, многого уже не сохранит...

Вот и настало время восстанавливать летопись “Золотого Витязя” по крупицам. Начнем по порядку...

1992 год

Шестой год “перестройки и демократизации”. Вокруг развал великой страны, великого кинематографа. Читаешь сводную киноафишу — и здесь разгул демократии, от одних названий оторопь берёт: “Поджигатели”, “Бабник”, “Охота на сутенёра”, “Бомж”, “Клещ”, “Саранча”, “Шкура”, “Дрянь” “Фуфло”, “Псы”, “Шакалы”, “Живодёр”, “Метастазы”, “Только для сумасшедших”, “Кома”, “Шок”, “Палач”, “Автопортрет в гробу”, “Катафалк”, “Распад”, “Нечистая сила”, “Бес”, “Бля”, “Сатана”, “Нелюдь”... — приехали! Государство выпустило из рук кинематограф, а свято место пусто не бывает, на кинорынок пришёл грязный торгаш.

Всюду тотальное предательство, торжество иуд, продающих державу, разворовывающих дом, торгующих во храме искусства.

Радио “Свобода” не стесняясь вещает на русском языке с лёгким картавым акцентом: “Цель перестройки состоит в том, чтобы приблизить русских к западным стандартам... в том, чтобы произошла мутация русского духа. Нужно русских выбить из традиций ”.

...Несколько лет назад “прорабы перестройки” Горбачёв и Яковлев вызвали в Кремль председателя Госкино СССР Ф. Т. Ермаша и потребовали от него план перестройки кинематографа. Тот возразил, что система кино­производства и кинопроката отлажена идеально (что приносит 6 миллиардов рублей ежегодной прибыли), являясь второй после водки статьей государст­венного дохода. Ермаша сняли, поставили более “современного” руково­дителя.

Обезумевшие от вседозволенности секретари Союза кинематографистов СССР и обслуживающие их “киноеды” неистово ринулись выполнять заокеанскую программу: добить, вытеснить из кинематографа лидеров традиционного национального кино: Бондарчука, Кулиджанова, Ростоцкого, Озерова, Чухрая... Принялись разворовывать студии и разваливать систему кинопроката. Кинулись снимать фильмы в соответствии с новым принципом: “Ассу в массы — деньги в кассу”.

Сколько было раздумий и бессонных ночей, неуклонно подводивших меня к необходимости создания в России нового кинематографического предприя­тия, ориентированного на национальные традиции и высокие идеалы. Я понимал, что условий для осуществления моей затеи нет практически никаких. Буквально все против нас, против подобного начинания. Но есть в человеке тайная сила, влекущая его вперёд даже во времена всеобщего умопомра­чения. “Есть упоение в бою и бездны мрачной на краю... Всё, всё, что гибелью грозит, для сердца смертного таит неизъяснимы наслажденья, бессмертья, может быть, залог, и счастлив тот, кто средь волненья их обретать и ведать мог”, — так восклицал Пушкин. “Есть чувство Правды в сердце человека...” — говорил Лермонтов.

Прежде чем взяться за дело, я посетил Троице-Сергиеву лавру. Приехал, не надеясь на благословение своего кинематографического начинания, зная о негативном отношении Церкви к нынешнему кинематографу. Однако, выслушав меня, старец неожиданно благословил: “Попробуй. Если не получится — уходи”.

В начале 1992 года я создал Киноцентр “Русский Фильм”. Средств на счёте нет, снимать фильмы — никакой возможности. Решил для сбора кинематографистов-единомышленников организовать кинофестиваль. И снова бессонные ночи — я пытался увидеть будущий фестиваль, наметить основные его принципы... Искал название... девиз...