Фамильные ценности - Магдален Нэб

— Вы знакомы с ним?

— Я не знакома, но Оливия затащила меня на его мерзкую выставку со странными фотографиями Катерины. Девчонка была так глупа, что подумала, будто он заплатит ей как модели, но все, что она получила, — это подписанная им фотография, на которой она запечатлена в балетной пачке.

— Да, я ее видел.

— В самом деле? Ну, тогда вы видели все, на что она способна. Позировать. А бедная Оливия потратила состояние на ее уроки танцев — пять дней в неделю и куча модной одежды для примы-балерины — до тех пор, пока ее вежливо не попросили уйти. Можете представить себе ее танцующей? Точно так же она никогда не могла даже усидеть на лошади! Конюх, который работал у меня несколько лет назад, был обязан учить ее здесь верховой езде. Это его с ума сводило. Вы бы посмотрели на роскошный костюм, который ей купила Оливия! Девчонка приехала и, пока конюх выезжал для нее Пегаса, сидела тут, критикуя его езду! Потом, как только она оказалась в седле, началось: «Я хочу вниз! Снимите меня!» В конце концов Пегас повиновался и сбросил ее в канаву, что избавило нас от дальнейших неприятностей. Не сомневаюсь, что вам также продемонстрировали фотографию, где она сидит верхом.

— Да, я видел ее на стене.

— Очень неестественно держится в седле. Как там американцы говорят? Будто ей ручку от метлы в зад вставили.

— Я, право, не знаток…

— Когда-то я была замужем за американцем. Сначала все было очень мило, но потом он стал настаивать на возвращении домой в Америку, и мы расстались. Он любил парусный спорт. Утонул. Жаль, честное слово. Здесь становится свежо. Могу я вам предложить выпить? Виски? Я позову Сильвию.

— Сильвию?

— Служанку Оливии. Я говорила, что собираюсь привезти ее сюда. Пусть побудет здесь до возвращения Оливии домой. Она, откровенно говоря, абсолютно бесполезна, разве что помогает мне мыть собак. Так виски или что-то другое? Предпочитаете красное вино?

Инспектор отказался и от вина, но ушел в хорошем настроении и разгоряченный, словно выпил. Графиня его немного встревожила, и все же он доверял ей, верил ее сердцу и уму. После разговора с капитаном стоит попробовать убедить ее позволить пометить банкноты, которые она передаст семье, в надежде в дальнейшем проследить их. Такое иногда удается, однако многое зависит от возможностей похитителя, которых в случае с Пудду может быть великое множество, учитывая его связи и контакты в преступном мире. Как тут не пожалеть, что похититель не Салис.

Придя домой вечером, прежде чем появиться на кухне, он принял душ и переоделся. Тереза вздохнула с облегчением. Она всегда с трудом сохраняла самообладание, когда он становился рассеянным и подавленным. И если в такие минуты она спрашивала, что случилось, то он всегда заводил одну и ту же песню о том, что его подчиненных постоянно вызывают на дежурства и заставляют выполнять работу, которая не входит в круг их служебных обязанностей, что Лоренцини приходится в одиночку руководить…

Она начала осторожно:

— Ты неплохо выглядишь. Хорошие новости? Он обнял ее сзади за талию и ничего не стал рассказывать, сказал только:

— Я голоден.

— Ну, это не новость. На ужин бифштекс и тушеная свекла. Есть еще несколько твоих любимых роллов.

Он с удовольствием съел ужин, а после позволил уговорить себя подняться в комнату мальчиков, чтобы провести с Тото воспитательную беседу. Он давно обещал это сделать. Он сказал сыну, что надо больше учиться и меньше полагаться на свои таланты. Речь состояла примерно из трех-четырех предложений, была произнесена торжественным тоном и сопровождалась свирепым взглядом. Инспектор остался собою доволен.

Тото проныл:

— Ну, па-а-ап…

Единственное, о чем инспектор рассказал Терезе перед сном, касалось Тесси, которую, как он считал, усыпили, и вдруг, к счастью, он обнаружил собачку живой и невредимой в доме у графини.

— Так хочется надеяться, что несчастную женщину удастся спасти и она вернется домой. Есть о ней какие-нибудь новости?

— Капитан уверен, что она пока жива. Семья собирается платить, но, кажется, не может собрать всю сумму. Нас родственники вывели из игры, а это может подвергнуть жертву лишней опасности.

— А разве ты не можешь что-то предпринять?

— Нет, пока мы точно не узнаем, где она. И даже тогда это может быть очень рискованно.

Если он не сказал жене о графине Кавиккьоли Джелли, хотя знал, что ей интересны такие люди, то только потому, что тогда ему пришлось бы обсуждать Катерину Брунамонти. Именно из-за нее он не сразу увидел известные ему факты в истинном свете, потому что не в силах был поверить в то, о чем подозревал. А сейчас он не хотел говорить о своих подозрениях.

И все-таки сегодня он спал лучше, чем когда-либо с тех пор, как началось расследование. Его не мучили запутанные сны, он не видел ни собак, ни фотографий, и, хотя утреннее пробуждение было не из приятных, инспектор встретил его со спокойной уверенностью и пониманием того, что делать дальше. Ему придется начать все сначала: выслушивать людей, рассказы которых он уже слышал, только на этот раз ясно понимая подтекст.

Он позвонил ей из офиса и, пока ждал ответа, вспоминал, как увидел ее впервые: она сидела вот на этом стуле очень прямо, голова повернута немного в сторону, напряженная и настороженная, бриллианты мягко сверкали на пальце.

— Алло! — Услышав ее голос, инспектор представил ее высокое белое тело в дверном проеме. «Я знала, что ты передумаешь». Будто отдавшийся в ушах звук этого голоса, холодного, насмешливого, заставил его вздрогнуть. — Кто говорит? — произнесла Катерина.

Он взял себя в руки. Надо действовать внимательно и осторожно. Одно пока было ему неясно: чего она от него-то хотела? «Совершенно чокнутая», — сказала про нее графиня.

Гварначча чувствовал, что немного побаивается ее, потому что сейчас понимал, как трудно, должно быть, ее брату защищать себя или свою несчастную мать от существа столь слабого. Слабого и капризного как малое дитя. Вся беда в том, что она не ребенок, она достаточно взрослая и может навредить. Он говорил с ней короткими фразами, ощущая сильное внутреннее напряжение, и все пытался понять, чего она собирается от него добиться.

— Раз они не хотят, чтобы вы сюда приходили, я ведь могу прийти к вам в участок?

Зачем? Зачем?

— Возможно, не стоит, чтобы вас видели…

— Я ничего не имею против этого. Я сообщила всем, что я единственный человек, который с вами сотрудничает. Если Оливию не спасут, никто не сможет сказать, что это случилось по моей вине.

Вот и ответ. Сохранить деньги и демонстративно помогать карабинерам — значит «никто не сможет сказать, что это случилось по моей вине».

Инспектор почувствовал, что у него похолодело в животе. Голосом, лишенным всякого выражения, он посоветовал ей не задавать домашним вопросов, а только наблюдать и докладывать, если узнает что-то новое.

— Я так и сделаю, — пообещала она, — вот увидите.

— Я хотел бы сказать несколько слов вашему бра… — Он не успел договорить, а она уже повесила трубку.

Инспектор пытался связаться с Леонардо, звонил с небольшими интервалами все утро, но к телефону всегда подходила сестра, и ему никак не удавалось пробиться сквозь ее барьер.

— Он занят другими вопросами, поэтому я контролирую все звонки. Вы не представляете, сколько людей докучает нам все дни напролет.

— Полагаю, они беспокоятся о вашей матери.

— Ну, их слишком много. Телефон всегда занят, когда мне надо позвонить. Это смешно. У некоторых людей совершенно отсутствует здравый смысл.

Инспектор сдался.

Он поговорил с капитаном Маэстренжело в офисе прокурора. Фусарри был насторожен, заинтересован и курил свои крошечные сигары в неправдоподобных количествах.

Капитан выглядел встревоженным.

— Если вы потеряли контакт с сыном жертвы и не верите дочери, каковы наши шансы пометить банкноты? — спросил он.

— Шансы неплохие, — ответил инспектор.

— Кто поможет? — поинтересовался Фусарри. — Кавиккьоли Джелли?

— Да.

— Почему именно она?

— Потому что я ей доверяю. И…

— И?

— Потому что это ее деньги. И единственная надежда когда-нибудь получить хотя бы часть назад.

— Интересно, сколько раз вы с ней встречались?

— Дважды.

Фусарри погасил сигару и потянулся:

— Маэстренжело, не представляю, где вы его раздобыли, но этот человек — гений!

Инспектор насупился. Он привык, что над ним подтрунивают, но сейчас, он полагал, было не время для легкомысленных замечаний. Фусарри поднялся и начал расхаживать взад-вперед по кабинету, с наслаждением разминая руки и ноги, словно готовился к чему-то приятному.

— Я знаю Элеттру всю жизнь, и вы превосходно разобрались в ее характере. Я уговорю ее позволить нам пометить банкноты. Дальше. Наводчик?