Доктор Данилов в морге, или Невероятные будни патологоанатома - Андрей Шляхов

Когда Владимир закончил жаловаться, открыли вторую бутылку.

— Вот поэтому я до сих пор и не женюсь, — проговорил Полянский. — Насмотришься со стороны, и вся охота пропадает. Нет, прав был старик Сократ, когда сказал о женитьбе: «Как ни поступай, все равно пожалеешь».

— Его за эту фразу отравили? — пошутил Данилов.

— Не помню… Знаешь, если хочешь – можешь пожить у меня.

— Зачем это? — от удивления Данилов даже слегка протрезвел. — У меня есть где жить…

— Ну, может не стоит раньше времени расстраивать Светлану Викторовну, — замялся Полянский. — Вдруг у вас все еще наладится…

— Не исключено, — без особой веры подтвердил Владимир, — но жить у тебя я не буду. Разве что сегодня заночую.

— Давай! — оживился Полянский. — У меня как раз есть несколько новых фильмов.

— Под которые так сладко спится, — добавил Данилов.

— Я вспомнил хороший тост, — Игорь наполнил стопки, взял свою и встал.

Данилову тоже пришлось подняться.

— Есть такая красивая грузинская пословица, — тоном заправского тамады начал Полянский. — Вот она… Бадрижанс ром пр… прд… патрэ…

— Давай сразу перевод, — попросил Данилов.

— Что-то вроде «наличие крыльев заставит запеть и баклажан». Красиво сказано, верно?

— Красиво.

— Так давай пожелаем друг другу, чтобы у нас всегда были крылья, побуждающие нас петь! — провозгласил Полянский, поднимая свою стопку чуть ли не к потолку.

— Давай! — поддержал Владимир.

Пословица ему понравилась – тем более что каждый сам для себя решает, какие крылья побуждают его петь.

Глава четырнадцатая

Ультиматум

— Близится наше расставание, — сказал доцент Астраханцев, притворно огорчаясь так, будто ординаторы приходились ему родными детьми. — И мне хочется напоследок порадовать вас чем-нибудь особенным, таким, чтобы надолго запомнилось. А может, и пригодится когда. Вспомните старика добрым словом, мне будет приятно.

— Да мы благодаря вам буквально переполнены незабываемыми впечатлениями, — в тон ему ответил Данилов.

Он сознавал, как от него разит перегаром, немного этого стеснялся – надеялся только, что ко времени приезда в фитнес-клуб последствия вчерашнего сидения у Полянского несколько выветрятся.

— И до старика вам еще очень далеко, — добавила Ира. — Но это не повод не вспоминать вас добрым словом.

— Да будет вам, — поскромничал довольный Астраханцев. — Столько всего хотелось вам показать, но, к сожалению, не оказалось под рукой нужных трупов. То есть, что это я несу? Не к сожалению, а конечно же к счастью! Да, да – к счастью. Кое-что вы еще увидите, но сначала давайте-ка вспомним воздействие высоких температур на человека. Что является непосредственной причиной смерти в первые часы и даже в первые сутки, в подобном случае?

— Ожоговый шок, — ответил Данилов.

— Доводилось видеть? — спросил доцент.

— Да, всяких, вплоть до «боксеров».

Сгоревшие во время пожара трупы сгибаются, подворачивая под себя руки и ноги – как боксеры в оборонительной стойке. Под воздействием высокой температуры свертывается мышечный белок, мышцы сокращаются. Природа сделала мышцы-сгибатели сильнее мышц-разгибателей.

— А признаки прижизненности ожогов перечислить можете?

— Попробую, — ответил Данилов. — Ожоги слизистой оболочки рта, глотки, гортани, трахеи вместе с отложениями копоти на ней и, что более показательно – в мелких бронхах и альвеолах. Наличие карбоксигемоглобина в крови. Артериальные тромбы в поврежденных областях…

— А еще? — Астраханцев картинно зажмурился.

— Сохранившаяся кожа на складках в уголках глаз, образующихся при их зажмуривании, — вспомнил Данилов.

— Добавите что-то? — Астраханцев обратился к Ире.

— Копоть в сосудах…

— А еще? — Астраханцев не утерпел и ответил сам: – Наличие ожогов первой и второй степеней указывает на прижизненные повреждения, так как на трупе могут образовываться только ожоги третьей и четвертой степеней. Вспомнили? То-то же! Это просто. А вот с поисками следов внешнего насилия на обгоревшем трупе порой приходится повозиться. Но пойдемте в секционную – лучше один раз увидеть, чем семь раз услышать.

— Прямо жалко уходить отсюда, — негромко сказала Ира Данилову на лестнице.

— Поступали бы сразу к нам! — услышал Астраханцев. — Мы с радостью принимаем умных и красивых женщин.

Ира зарделась и ничего не ответила.

У сильно обгоревших трупов есть одно преимущество: они не пахнут разложением. Только гарью. Это, конечно, тоже весьма неприятный запах, прилипчивый до ужаса, но ее нельзя сравнить с гнилостной вонью, которую испускает труп, пару недель пролежавший в тепле.

Возле двери в секционную доцент остановился и предупредил:

— Вскрытие не совсем обычное, обгорел у себя на даче полковник из министерства, поэтому вы будете только смотреть.

— Вопросы по ходу задавать можно? — уточнил Данилов.

— Нужно! Без вопросов нет учения.

Обугленный до черноты труп был уже вскрыт. Руки и ноги его вытянулись вдоль туловища. Извлеченный, но еще не иссеченный мозг лежал на другом столе. В воздухе ощутимо пахло гарью.

— А почему он не в позе боксера? — вырвалось у Иры.

— Думаю, что так с ним удобнее работать, — в глазах доцента мелькнули веселые искорки. — Обратите внимание, — Астраханцев указал на длинный разрез на правой руке трупа, — прежде, чем выпрямить конечности, следует внимательно осмотреть их на предмет повреждений. В том числе и переломов. При переводе из позы боксера в позу покойника неизбежно возникнут те или иные повреждения, совершенно не относящиеся к делу. Переломы костей, разрывы кожи, очень похожие на резаные раны, или даже ампутации. Тела, подвергшиеся действию высоких температур, чрезвычайно хрупки.

Врач, проводящий вскрытие, взял у своего помощника двадцатимиллилитровый шприц с длинной иглой и воткнул иглу в красно-синюшное сердце трупа. «Тот же внутрисердечный укол», — подумал Данилов. Поршень плавно пошел назад. Шприц наполнился густой на вид темно-красной кровью.

— На наличие карбоксигемоглобина, — пояснил Астраханцев. — Можно в принципе и из аорты набрать. На гистологию берем большое количество срезов с ожоговой поверхности из разных мест, по возможности – граничащие с неповрежденной кожей. — Для чего, догадываетесь?

— Чтобы найти прижизненные изменения и отличить их от похожих посмертных? — предположил Данилов.

— И не забудьте с той же целью отправить на гистологию срезы с поверхности корня языка, а также тканей глотки, гортани, трахеи и бронхов, — подал голос врач, проводивший вскрытие. — Для поиска копоти и оценки изменений слизистой оболочки.

— Что требуется от врачей других специальностей при производстве судебно-медицинской экспертизы? — спросил Астраханцев.

— Внимание к изменениям и тщательное взятие образцов на исследование, — чуть ли не хором ответили Данилов и Ира, услышавшие этот вопрос далеко не в первый раз.

Пока изучались извлеченные из трупа внутренние органы, Астраханцев то и дело задавал вопросы:

— Главный признак прижизненного полостного ранения помните?

— Нет, — ответил Данилов.

— Что-то связанное с обугливанием ближнего к ране органа? — не очень уверенно предположила Ира.

— Не связанное с обугливанием, а… — Астраханцев умолк, но правильного ответа не услышал и продолжил: – А резкое уменьшение в размерах. Под действием высокой температуры орган как бы съеживается…

Покойник, лишенный всего содержимого, равнодушно лежал на секционном столе.

— Слушаю я вас, — хмыкнул судебный эксперт, — и час от часу становлюсь умнее.

— Бот и хорошо! — порадовался за коллегу Астраханцев.

— Ты им еще про осмотр места происшествия расскажи.

— Ну это лишнее, захотят – прочтут сами. Верно, коллеги?

— Верно, — согласился Данилов.

«Только осмотра места происшествия мне не хватало», — подумал он. После разговора с Еленой на сердце лежал тяжелый камень, а сейчас еще добавилось похмелье. Зато вчера вечером в гостях у Полянского было хорошо, иначе и быть не могло, ведь рядом сидел искренний и понимающий друг. Жизнь казалась простой, хотя и немного нервной штукой, и Владимир был уверен в том, что скоро все наладится. Сложится, склеится, устроится самым наилучшим образом, вернется на круги своя и так далее. Сегодня же поутру вместо розовых очков на глазах были черные.

Елене удалось сделать главное: заронить в душу, а точнее, в разум Данилова, зерно сомнения в правильности принятого им решения. Это не просто огорчало, а бесило Владимира. Ему непросто было решиться изменить свою жизнь, и ему не хотелось снова переживать этот процесс. К тому же Данилов всю жизнь старался быть последовательным: коней на переправе не меняют, отмерил семь раз – режь, не задумываясь!