В августе жену знать не желаю - Акилле Кампаниле

– Синьор Павони, – сказал он, – на этот раз синьорина все сказала правильно: сын, именно сын.

– Что?! – одновременно завопили Джедеоне и Павони.

Ланцилло опустил голову.

– Я, – сказал он, – научил ее нескольким словам в их правильном произношении.

– О негодяй! – закричал Джорджо Павони.

И бросился на соблазнителя, чтобы прикончить его. Но Изабелла остановила его:

– Папа, – сказала она, – пощади его: он сказал, что хочет драки.

– Наглец! – заорал Павони, стараясь заколоть донжуана.

Однако тот пояснил:

– Девушка хотела сказать: хочет брака. Это одно из тех слов, которым я ее пока не научил, но, если позволите, тут же это сделаю.

– Он составит мое несчастье! – воскликнула Изабелла.

– Счастье, милая, счастье, – поправил Ланцилло. – Давай не будем говорить неправильно. – И добавил сквозь зубы: – Не хватало только этого!

Павони ошеломленно посмотрел на Джедеоне.

– Она неподражаема, – сказал он.

Лицо Джедеоне сделалось землистого цвета. Он встал.

– Андреа, – сказал он, – иди собирай чемоданы. Через полчаса мы уезжаем из этого мерзкого городишки.

И, увидев, что молодой человек поспешно захлопнул какую-то книгу, он вырвал ее у него из рук, бросил взгляд на заглавие, схватил сына за ухо и потащил его в номер. Здесь он закрыл дверь на ключ и стал пинать его ногами, повторяя при каждом самом увесистом пинке:

– Я тебя научу содержать женщин!

И правду сказать, нет ничего хорошего в том, что молодой человек день и ночь изучает секреты науки содержать женщин.

На Джанни Джанни не было лица. Он, можно сказать, еще как следует не закусил, а обед – с позволения выразиться – уже подходил к концу, поскольку Арокле обходил гостей с шоколадными конфетами на подносе.

– Хоть этих наемся, – подумал долгожитель, приготавливаясь зачерпнуть большую пригоршню.

Но глухая старуха смахнула все содержимое подноса в свою тарелку, приговаривая утробным басом:

– Мне надо выкупить еще одного негритенка.

Джанни Джанни встал. Взял шляпу, ни с кем не прощаясь. У дверей сказал про себя:

– Я неплохо пообедал: кастаньеты, ключи, негритенок на выкуп.

Он поднял воротник пиджака и вышел, насвистывая.

– Мама, – закричал синьор Павони, – так ты отнимешь у всех черных богачей их маленьких рабов. Из-за тебя в Африке случится нехватка прислуги.

– По правде сказать, – воскликнула старуха утробным басом, – эти маленькие несмышленыши не заслуживают моих стараний. Я не получила ни строчки благодарности за предыдущую посылку, которая мне стоила трудов всей моей жизни!

Несмотря на это, добрая дама тут же принялась за, дело, энергично разжевывая конфеты. Но она добралась лишь до второй, когда вошел Арокле, явно взволнованный, и сказал ей:

– Там вас спрашивает какой-то господин.

– Меня? – переспросила дама, когда поняла, в чем дело.

Ее не спрашивали уже больше двадцати лет.

– И кто это? – прибавила она с удивлением.

– Какой-то негр.

Все обменялись изумленными взглядами.

– Негр?

– Негр, негр, что тут удивительного? – сказал Арокле. – Вы никогда не видели негра?

– А ты уверен, что это негр? – спросил Ланцилло. – На каком языке он говорит?

– Согласитесь, уж негра-то я отличу?

– Он хоть сказал тебе, как его зовут?

– Мбумба.

Мбумба… Мбумба… имя перешло по цепочке, но никому не было известно.

– Никогда о таком не слышал, – воскликнул Павони. И, обратившись к Арокле, распорядился: – Ну тогда пусть войдет.

Несколько секунд спустя в сад вошел гигантского роста мавр и, поклонившись сотрапезникам, с протянутыми руками пошел к глухой старухе – которая, скажем попутно, была объята неописуемым ужасом. При этом негр рек:

– Позвольте поблагодарить вас, синьора, за безграничную любезность, которую вы проявили, столь щедро…

XVII

Когда, сорок лет назад, сострадательная синьора Павони приступила к своему человеколюбивому делу, известив об этом, как и положено, Комитет по координированию важной и деликатной деятельности по Освобождению Негритят при Помощи Станиолевых Оберток от Шоколадных Конфет, последний, согласно сложившейся практике, поторопился предназначить ее будущую посылку в пользу одного из стольких негритят, которые в дебрях дикой Африки ждут своего освобождения благодаря доброму сердцу наших дам (пусть знают об этом те легкомысленные из них, которые, попивая чай, бездумно выбрасывают станиолевые обертки от шоколадных конфет). Выбор Комитета пал на маленького Мбумбу, премиленького мавритенка, бойкого и непоседливого, который, с тех пор, как узнал об этом деле, пребывал в радостном нетерпении ввиду предстоящего освобождения. Каждый день при раздаче почты он спрашивал:

– Пришла посылка? – с волнением ожидая пакет, который должен был открыть новую эпоху в его жизни. Его маленькие товарищи по рабству сгорали от зависти, зная, что час его освобождения близок, а он между тем, чтобы не терять времени даром, занялся изучением итальянского языка.

И вот, случилось так, о чем уже шла речь, что синьора Павони пожелала в одиночку завершить свое благое дело, но, несмотря на все усилия, сбор оберток шел не так быстро, как того хотелось бы, особенно маленькому негритенку. Так проходили годы в сердце Африки, а объявленная посылка все не поступала. Маленькие товарищи по рабству Мбумбы злорадно хихикали, когда видели каждый день, как он медленными шагами возвращается с почты: снова ничего. А тем временем другие негритята, которым были впоследствии назначены посылки со станиолевыми обертками от других добросердечных дам, один за другим освобождались, и в конце концов Мбумба остался единственным негритенком, томящимся в рабстве. Но в ожидании освободительного пакета он рос на глазах, и уже совсем потерял надежду получить посылку, как вдруг однажды утром прибыл курьер, размахивая каким-то листком и крича издалека:

– Пляши, кум Мбумба, пришла посылка!

Может, кому-то покажется странным, что в сердце дикой Африки можно встретить курьера-негра, который выражается таким образом. Но это находит свое объяснение. Все знают, что в Италии среди многочисленных литературных лагерей имеются два, участники которых различают писателей на основе своеобразного критерия; иными словами, они различают писателей не потому, что те хорошие или плохие, романтики или приверженцы классицизма, блондины или брюнеты, как это было бы логично, но просто потому что пишут на темы, касающиеся исключительно городской жизни, либо на темы из жизни деревни. Эти лагеря, каждый из которых, заметим попутно, насчитывает по несколько сот тысяч сторонников, смертельно ненавидят друг друга. За несколько лет до событий, составляющих предмет нашего повествования, потерпел крушение вблизи побережья Африки корабль, груженый итальянскими романами и новеллами, принадлежащих перу наших писателей-деревенщиков. И кто знает, сколько произошло бы несчастий, если бы это были произведения бытописателей городской жизни. Но к счастью, как мы уже сказали, то были книги писателей противоположного лагеря, и весь вред ограничился следующим: негритянский почтальон жадно прочитал эти произведения, чтобы получить представление о хваленой белой цивилизации, и взял за образец почтальонов или курьеров, в них изображенных, полагая, что они действительно существовали; а между тем всем известно, что эти могучие образы лишь являются плодом яркого воображения наших представителей деревенской прозы.

Во всяком случае, почтальон с озера Чад был единственным письмоносцем в мире, который издалека махал конвертами по адресу получателя, крича при этом: «Пляши, кум Такой-то, тебе письмо!» – как об этом сообщают в вышеупомянутых произведениях. К великому сожалению почтальона негра, в его племени не было никого по имени Оресте, а то бы он кричал, размахивая письмом: «Пляшите, кум Оресте» и все остальное. А в часы досуга, ближе к вечеру, сидя на берегу большого озера Слоновьих Бивней, наш добрый почтальон мечтал. Он грезил, что в его племени есть человек по имени Оресте, что у этого Оресте есть сын по имени Антонио, что этот Антонио, уменьшительно – Тонио, пошел в армию, долго не писал, отчего старик-отец сильно переживал, и вот наконец однажды пришло письмо от Тонио. И вот тогда!..

Среди пальм и дюн вокруг великого молчаливого озера, вечернею порой добрый почтальон далеко улетал в своих грезах, забываясь: внезапно он вскакивал и в тишине полного одиночества, размахивая воображаемым конвертом, кричал:

– Пляшите, кум Оресте! Пришло письмо от вашего сына Тони из армии!

Итак, когда почтальон принес весть об освобождении, бедный Мбумба уже не был негритенком; мало-помалу он вырос в гиганта-негра исполинских размеров. Тем не менее, он закричал:

– Свободен! Наконец свободен!

Разжегши костер, он исполнил вокруг него танец радости, попрощался с друзьями и уехал к свободе, к жизни.