Пища богов (пер. Тан) - Герберт Уэллс

Не знаю, что бы он стал делать, если бы не мог гулять по полям, простиравшимся на многие мили. Там он и пропадал по целым дням, ломая ветки с деревьев и составляя из них непомерной величины букеты, пока ему это не запретили, ловя овец и расставляя их правильными рядами, из которых они тотчас же разбегались (над чем он от души смеялся), пока ему это не запретили, копая громадные ямы и норы, пока ему не запретили и это тоже.

По полям, таким образом, он доходил до холма, господствующего над Кестоном, не далее, потому что там начинались уже огороды, из которых местные жители выгоняли его отчасти из-за свойственной ему прожорливости, а отчасти и из-за фигуры, наводившей страх на всякого встречного и поперечного. Они охотились на него с бичами и травили собаками. Я слышал даже, что раз или два по нему стреляли дробью из охотничьих ружей. В противоположном направлении он доходил до самого Хиклиброу, потому что оттуда, с горы, мог издали видеть Лондон, Чат и Дуврскую железную дорогу. Но подойти поближе к последней ему не удавалось, так как повсюду были устроены загородки с большими досками, надпись на которых гласила: „Не переходить за ограду“. Надписи этой он прочесть не мог, но боялся ее инстинктивно.

Проезжая в это время по железной дороге, пассажиры часто видели его сидящим около известковых ям на горе. Поезда, очевидно, вызывали в нем приятные эмоции: при виде их он иногда махал своей громадной ручищей и что-то кричал.

— Дубина порядочная! — замечал при этом кто-нибудь из пассажиров. — Один из гигантских детей, вскормленных „Пищей для рекламы“. Говорят, сэр, ни на что не годен. Немногим лучше идиота, и прямо-таки разоряет приход.

— Родители-то, кажется, очень бедны?

— Живут за счет местной землевладелицы. Нищие, собственно говоря.

Весь вагон обыкновенно толпился у окон.

— Хорошо, что прекратили наконец это безобразие, — замечал какой-нибудь глубокомысленный джентльмен. — Каково было бы кормить несколько тысяч таких субъектов, а?

— Совершенно верно! — отзывался другой такой же джентльмен.

2

Много было у юного Каддльса и горя. Взять хотя бы, например, неприятности с рекой.

Научившись у спендеровского мальчика делать коробки из целого газетного листа, он стал пускать их вдоль по речке, а когда они исчезали под мостом, проходившем по границе Айбрайтского парка, то бежал к броду, где и ловил их.

Но ведь бежать-то приходилось через Торматовское поле! Подумайте только! В каком положении оказывались свиньи Тормата, которым всякое движение было запрещено! Наконец, ведь брод находился как раз перед окнами Айбрайтского замка — под носом леди Уондершут! Приятно это, как вы думаете: смотреть на грязную, смятую бумагу да на мальчишку в восемнадцать футов ростом, сломя голову бегущего среди стада испуганных свиней?

Пользуясь безнаказанностью, юный Каддльс даже отваживался на маленькие инженерные предприятия. Выкопал, например, порт для своего бумажного флота, потом задумал устроить канал, каким-то образом затопивший погреб леди Уондершут, наконец, запрудил речку!

Он перегородил ее поперек землей, которую перетаскал на старой двери от сарая (уж и трудился же он, должно быть!), вот вода и повернула на примыкающий к замку питомник деревьев, причем смыла мисс Спинкс с ее мольбертом и лучшей из акварельных картинок, когда-либо написанных этой замечательной художницей. Сама мисс Спинкс осталась, впрочем цела; она только промокла чуть ли не до пояса и убежала в дом, но мольберт и картина действительно были смыты и унесены. Из питомника вода повернула в огород, размыла его и через зеленую калитку вступила в переулок, по которому докатилась до оврага, а затем пошла опять по первоначальному руслу.

Сам испуганный последствиями своей затеи, юный Каддльс целых два дня и две ночи не показывался домой.

Вернулся он только тогда, когда уже не в силах был бороться с голодом и выдержал такую бурю упреков и брани, которая гораздо более соответствовала его размерам, чем что-либо другое, выпавшее на его долю в родном гнезде.

3

Тотчас же после этого происшествия леди Уондершут, озабоченная примерным наказанием виновного, издала указ.

Впервые указ этот был сообщен ее дворецкому, и так внезапно, что последний даже подскочил от неожиданности. Он убирал тарелки после завтрака, а она смотрела в окно, выходящее на террасу, с которой кормили оленей.

— Джоббет! — сказала вдруг ее милость повелительным тоном. — Этому малому пора самому зарабатывать себе на хлеб.

И она скоро доказала как Джоббету, так и всем прочим в поселке, не исключая самого Каддльса, что умеет настоять на своем.

— Дайте ему какую-нибудь работу, — сказала она викарию. — Труд есть предназначение мистера Каддльса.

— Так же, как и всякого человека, я полагаю, — подтвердил викарий.

— Вот и я всегда говорю то же. Праздность есть мать всех пороков, и дьявол найдет работу для праздных рук, если мы их не займем чем-нибудь. По крайней мере, во всем, что касается низших классов населения, я всегда держусь такого правила по отношению к младшим горничным. Ну, что мы заставим его делать?

Найти дело для юного Каддльса оказалось довольно затруднительным. Перебрали множество занятий и остановились пока на службе посыльного: Каддльсу поручено было разносить письма и телеграммы, когда требовалась особая скорость, а кроме того, он таскал и посылки в большом мешке, нарочно приспособленном для этого.

Каддльсу нравилось это занятие, на которое он смотрел как на игру, а Кинкль, управляющий леди Уондершут, видя, как легко он справляется с тяжелыми посылками, предложил поставить его на ломку известкового камня около Хиклиброу. Эта блестящая идея приведена была в исполнение и, по-видимому, окончательно решила этот трудный вопрос.

Каддльс стал работать в известковых ломках, сначала играя, как ребенок. Потом, привыкнув, он не хуже взрослого рабочего копал, колол, нагружал вагонетки, отвозил их куда следует, вообще чуть ли не один, собственными силами, разрабатывал отдельную каменоломню.

Говорят, что Кинкль сделал из него весьма полезного рабочего для леди Уондершут, и при том дарового, если не считать издержек на пропитание (что не мешало ее милости отзываться о Каддльсе как о гигантском паразите, живущем на ее иждивении).

В ту пору своей жизни Каддльс носил блузу, сделанную из мешка, кожаные панталоны и деревянные башмаки на железной подошве, а на голове — старую коническую соломенную покрышку с улья, но чаще ходил простоволосым.