Пока дышу (СИ) - Шимохин Дмитрий

Решив все для себя, обратился к коню:

— Ну что, Буся, давай сменим нашу дорожку. — В ответ услышав лишь фырканье.

Не спеша двинулся по лесной тропе, ступать старался аккуратно, как учил Крий, чтобы ни веточка не поломалась, ни кустик не шелохнулся. А то мало ли, поставил кто на этой чудесной тропке капкан на особо любопытствующих.

— Может и зря волну гоню, а тропка в лес по грибы ходить, — тихо прошептал я, пытаясь себя успокоить, хотя чуйка твердила, что не все так просто.

Откуда у меня чуйка взялась, так в месте моей учебы без нее никак или ходи вечно в синяках, полуголодный. Это первую пару месяцев меня к ужину али обеду звали, а потом, кто не успел тот опоздал, вот и пришлось научится чуять золотой момент, хотя мне кажется такая чуйка и в армии у многих вырабатывается, еще в той жизни встречал людей с ней.

У одного парня чуйка была на деньги, например предложат ему какое-то дело, он призадумается и откажется, а спустя время и действительно не получилось заработать, а в другом и не думая, соглашается и зарабатывает. У другого же чуйка на неприятности, даже разговорился с ним пытаясь выяснить, как же он чует эти неприятности. Как же он мне тогда сказал: «Понимаешь, вот позвали меня как-то в кафе, хотелось пойти, а внутри как будто все противится и морозцем отдает и мысль в башке, не надо туда ходить, неча там делать, а на следующее утро узнаешь, повздорили там с кем-то ребята, да и порезали одного. Не раз меня это чувство выручало, особенно в армейке».

Вот и у меня теперь есть что-то подобное и действительно, как морозцем промораживает, правда не всегда работает или я не всегда к этому чувству прислушиваюсь.

Пройдя по тропе километров десять, а может и двенадцать, я увидел очищенное место для отдыха, а именно полянку, очищенную от кустарника и прочего мусора, со сделанным навесом и приготовленными дровами, а также со старым кострищем, обложенным камнем.

— Интересное место, кто же тебя приготовил? — скинув вещи, я отпустил Бусю и обнажил меч, стал обходить столь удобно приготовленное под ночлег место, интуиция молчала, значит тропой пользуются и место специальное, чтобы лишний раз не светиться на большаке.

Возле одного из столбов лежала солома, за навесом шла тропинка, но уже более узкая.

Пройдя по ней вперед, я обнаружил, что тропа разделялась, а свернув вправо еще через метров пять увидел яму, в общем, свалка с отходами и туалет в одном флаконе.

Вернувшись обратно к развилке, я повернул влево на этот раз тропинка привела меня к роднику.

Стоянка для сна, отхожее место, чтобы запахи не распространялись, али какая еще зараза, родник опять же есть с водой, интересно получается. Напившись из родника — вкусная, свежая, но холодная, — умывшись, вернулся обратно к тропе.

— Ну что, Буся, — обратился я к коню, аккуратно поглаживая животину по морде, — думаю, лучшего места для ночлега и отдыха нам не найти.

Сняв с коня седельные сумки и расседлав, я накинул веревку ему на голову и привязал к стволу дерева, не убежит, стреноживать лошадь не хотелось.

На морду кинул торбу с овсом, сам же занялся костром и приготовлением пищи, за бытовыми мелочами и пролетел остаток дня.

Расстелив свою походную кровать, завалился спать, вырубился махом.

— Деда, а деда, ну на кой мы сюда пришли, неужто дома не могли заночевать? — обратился мальчишечий голос к старику сидящему напротив и чистящему рыбу. — А уху и мамка может наварить.

— А ну цыц, мелочь, со старшими пререкаться взял, вон, воды сходи набери, — и кивнул на деревянное ведро.

Мальчишка мигом схватил ведерко и побежал к озерцу, прошел по тропинке меж тальника, опоясывавшего озеро, влез на деревянный мостик и зачерпнул. Пареньку было лет семь, не больше, яркие голубые глаза, волосы цвета спелой пшеницы и улыбка от уха до уха, можно было сказать, лягушачья, но она его не портила, а наоборот, придавала какую-то красоту, а главное, лицо его было знакомо. Но где я его видел, вспомнить не смог.

Вернувшись, он поставил возле деда ведро с водой:

— Вот, дедушка, набрал.

— Ну, раз набрал, вот, мой зелень, — и дед достал из холщовой сумки зелень.

Пока мальчик аккуратно и со всем прилежанием мыл зелень, дед снял с костра котелок с ухой и поставил на землю, из той же сумки извлек пару больших куриных яиц.

— Ну все, внучок, давай ужинать, — и первым зачерпнул из котелка ушицы.

Трапеза прошла в полном молчании, лишь доносился стук ложек о металлический котелок.

Облизывая ложку, дед с прищуром и с хитринкой посмотрел на внука:

— Ну что, внучок, а теперь поговорим как взрослые сурьезные люди, ты же у меня ужо совсем взрослый.

Мальчишка аж просиял, сделал сосредоточенную рожицу и кивнул.

— Ну так вот, разговор не для чужих ушей, и даже не для папки и мамки, все что я скажу, знать должен только ты и язык держать на замке. Так вот, Матвей, что ты знаешь обо мне и о роде своем? — и старик замолчал, давая мальчику подумать.

— Так, деда, роду мы воинского, тятька в служилых казаках ходит, да и ты старшиной казацким был, щас ты кузнец со своей кузницей и дюже мастеровитый, даже с города к тебе ездят, уважаем в селе у нас, хоть и не староста, но слова поперек тебе никто не скажет, так же тятка рассказывал, что ты османов воевал, — и парнишка задумался, — во в крымской войне.

— Все верно, Матвеюшка, все верно, — с грустью проговорил дед, — только не дед я тебе, а прадед, дед твой как раз на той войне и остался, как ни берег я его.

И дед на минуту замолчал, задумавшись о чем-то своем, старческом.

Наученный горьким опытом, мальчонка понимал, что в такие моменты не стоит тревожить и как можно тише подбросил дров в костер.

— Так вот, Матвей, — дед продолжил, как ни в чем не бывало, — роду мы не простого, пращуром нашим на Руси-матушке был младший жрец Световида, храм которого стоял на острове Руян и когда туда пришли христиане с армией данов и норманов, битва была жестокая и пращур наш, его звали Воислав, смог пережить ту сечу, а после и ушел на Русь, вот от него и идет наш род.

— А кто такой Световид, да и остров Руян, да и отчего наши христиане туда пришли войной-то, а, деда Прохор? — с детской непосредственностью посыпались вопросы мальца.

— А ну тихо, я сказал, — повысил голос старец, — опосля задашь вопросы, а будет их у тебя еще немало. Так на чем я остановился? Пришел он на Русь-матушку, много где побывал, много что делал, непростой он человек был, знанием тайным и силами обладал, и лечить мог, и глаз отвести, и морок создать, грозу призвать, и в волка оборотиться. Много и я умею, — продолжал старик, — да жаль, дед мой стар был сильно и не всему меня научить смог, на стотридцатом годочке и помер, но что сам умею, тому тебя и обучу.

И вот в конце монолога деда я проснулся весь в поту.

Да, давно у меня таких снов не было, с самого начала учебы, почитай. Я все обдумывал разговор деда и внука. И вспомнив лицо паренька, подумал, что где-то я его уже видел, вот только где? Я проматывал всю свою жизнь и пытался вспомнить.

И вспомнил! У бабушки моей дом в деревне был, и видел там фотографию, нет, даже не фотография эта была, а настоящая фотокарточка начала двадцатого века, на ней было два мужчины в казачьей форме енисейской губернии. Так вот один и был Матвей, повзрослевший и возмужавший с такой же лягушачьей улыбкой от уха до уха как и у бабушки моей, а после и у меня была такая же.

И бабушка про него много рассказывала, хоть и не любила его, ну это я уже потом понял, когда вырос, жестокий говорила человек был. Но кузнецом слыл отменным, да и силен дюже, а пьяных и драк не любил, случай был с ним, когда домой из кузни возвращался, на дороге два драчуна кулаками размахивали, так он их за запястья взял, разнимая, да и сломал руки. А и пить мог не пьянея, дома у них ведро стояло с водкой или со спиртом и после работы вернувшись, он мог выпить ковшик из того ведра, видел я тот ковшик, два литра в нем, не меньше. А после лет в шестьдесят или около того ушел в сорок третьем на войну и не вернулся.