Цитадель - Арчибалд Кронин

Раз-другой он уловил обращенный на него взгляд Кристин, интимно-дружеский, точно предлагавший ему обменяться впечатлениями, и несколько раз она пыталась придать разговору такой оборот, чтобы Эндрью мог принять в нем участие.

- Мой муж очень интересуется рабочими антрацитовых копей, профессор. Он занялся исследованиями насчет вдыхания угольной пыли.

- Так, так, - сказал, отдуваясь, Челлис, с интересом посмотрев на Мэнсона.

- Правда, мой друг? - продолжала Кристин поощрительным тоном. - Помнишь, ты на днях говорил об этом.

- Все это еще мне самому неясно, - проворчал Эндрью. - Вероятно, ничего не добьюсь. У меня еще недостаточно данных. Может быть, они заболевают туберкулезом вовсе не от угольной пыли.

Он, разумеется, ужасно злился на себя. Ведь этот Челлис мог быть ему полезен. Он, конечно, не стал бы просить его помощи в самой работе, но уже одно то, что Челлис - член Комитета труда, открывало большие возможности. И, непонятно почему, гнев Эндрью обратился на Кристин. Когда они в конце вечера шли домой в "Вейл Вью", он всю дорогу сердито молчал. Все так же безмолвно прошел впереди Кристин в спальню и, когда они раздевались, старался не смотреть на жену, тогда как обычно они в это время весело делились впечатлениями, и он с расстегнутыми болтавшимися подтяжками и зубной щеткой в руке стоял перед Кристин, рассказывая подробно обо всем, что делал днем.

Когда Кристин спросила умоляющим тоном: "Правда, сегодня было весело, милый?", он ответил очень вежливо: "О, да, отлично провели вечер".

Улегшись в постель, отодвинулся на самый край, подальше от Кристин, и когда почувствовал, что она сделала легкое движение по направлению к нему, он притворным храпом, долгим и громким, остановил ее.

На следующее утро все еще не исчезла эта натянутость между ними. Эндрью ушел на работу угрюмый, на себя не похожий. Около пяти, когда они сидели за чаем, у дверей раздался звонок. Это шофер Воона привез целую пачку книг и большой букет нарциссов "павлиний глаз".

- От миссис Воон, - сказал он, улыбаясь, и ушел, дотронувшись до своей остроконечной шапочки.

Кристин воротилась в гостиную, обеими руками неся книги и цветы. Лицо ее пылало.

- Смотри, милый! - воскликнула она взволнованно. - Ну, не мило ли с ее стороны? Прислала мне всего Троллопа. Мне всегда хотелось познакомиться получше с его сочинениями. И какие чудесные цветы!

Эндрью встал и сказал с холодной насмешкой:

- Прелестно! Цветы и книги от супруги феодала! И присланы, я полагаю, для того, чтобы немного усладить тебе жизнь со мной! Я для тебя слишком скучный муж! Я не принадлежу к тем блестящим краснобаям, которые тебе, видимо, так пришлись по душе вчера. Я только самый обыкновенный, рядовой младший врач, будь оно все проклято!

- Эндрью! - Вся краска сбежала с лица Кристин. - Как тебе не стыдно!

- А что, не правда? Я все отлично видел, пока сидел остолопом за этим проклятым ужином. У меня глаза есть. Я вижу, что я тебе уже надоел. Я гожусь только на то, чтобы целый день шлепать по грязи, заглядывать под грязные одеяла да набирать блох. Теперь тебе уже не по вкусу такой неотесанный деревенщина, как я!

Глаза Кристин, полные жалости, темнели на бледном лице. Но она сказала ровным голосом:

- Как ты можешь говорить такие вещи! Я оттого и люблю тебя, что ты таков, как есть. И никогда никого другого не полюблю.

- Так я тебе и поверил! - огрызнулся Эндрью и вышел, хлопнув дверью.

Целых пять минут он укрывался в кухне, шагая из угла в угол и кусая губы. Потом резко повернулся, бросился в гостиную, где Кристин стояла, в отчаянии поникнув головой и рассеянно глядя в огонь. Он налетел на нее, как бешеный, и обнял ее.

- Крис, родная! - прокричал он в пылком раскаянии. - Милая ты моя! Прости меня! Ради Бога, прости. Все, что я говорил, только слова, я этого не думаю. Я просто-напросто сумасшедший ревнивый осел. Я тебя обожаю!

Они порывисто, крепко обнялись. В комнате пахло нарциссами.

- Разве ты не знаешь, что я бы умерла без тебя? - всхлипывала Кристин.

Потом, когда она сидела, прижимаясь щекой к его щеке, он, потянувшись за книгой, спросил сконфуженно:

- А кто такой, собственно, этот малый... Троллоп? Ты бы мне объяснила, родная. Я ведь невежественный болван!

VIII

Прошла зима. У Эндрью прибавилась новая работа - его исследования результатов вдыхания каменноугольной пыли, которые он начал с систематического наблюдения всех шахтеров угольных копей, состоявших в списке его пациентов. Вечера они с Кристин проводили вдвоем и были счастливее прежнего. Кристин помогала ему переписывать заметки, сидя у веселого огня в камине (единственной привилегией врачей этого района было то, что у них всегда имелся большой запас дешевого угля), когда он возвращался с вечернего приема в амбулатории. Они часто вели долгие беседы, и во время этих бесед Эндрью просто поражался образованности и начитанности Кристин, хотя она никогда не выставляла их напоказ. Кроме того, он только теперь разглядел в ней ту утонченность инстинктов, ту внутреннюю интуицию, благодаря которой она так хорошо разбиралась в литературе, в музыке, так верно судила о людях.

- Черт побери, а ведь я только теперь начинаю узнавать свою жену! - говорил он шутливо. - Чтобы ты не слишком возгордилась, мы сейчас урвем полчаса на пикет, и я тебя обыграю. - Играть в пикет они научились у Воонов.

Когда дни стали длиннее, Кристин, ничего не говоря мужу, принялась расчищать сад вокруг дома. У Дженни, их служанки, имелся один-единственный родственник, которым она весьма гордилась, - старый инвалид-шахтер, который за плату десять пенсов в час согласился помогать Кристин. Однажды, в мартовский день, переходя через ветхий мостик, Мэнсон увидел их внизу у ручья, где они энергично штурмовали засорявшие его груды ржавых консервных банок.

- Эй, вы, там, внизу! - крикнул он с мостика. - Что вы делаете? Распугаете мне всю рыбу!

Кристин в ответ на его насмешки только тряхнула головой:

- Погоди, увидишь!

Через две-три недели вся сорная трава была выполота, запущенные дорожки расчищены. Дно ручейка было чисто, берега приведены в порядок. У входа в долину были сложены из валявшихся вокруг камней искусственные скалы. Садовник Воонов, Джон Роберте, часто приходил в "Вейл Вью", принося луковицы и черенки, давая советы. Кристин с настоящим торжеством привела Эндрью за руку к грядкам, чтобы показать первый нарцисс.

В последнее воскресенье марта неожиданно, без предупреждения, приехал их навестить Денни. Они приняли его с распростертыми объятиями, осыпав градом восторженных приветствий. Видеть опять эту приземистую фигуру, это красное лицо со светлыми бровями доставляло Мэнсону давно не испытанную радость. Показав ему свои владения, накормив всем, что только у них имелось, они усадили его в самое мягкое кресло и настойчиво потребовали новостей.

- Пейджа уже нет, - сообщил Денни. - Бедняга умер месяц тому назад, после второго кровоизлияния. И хорошо сделал, что умер.

Он достал свою трубку, щуря глаза с привычным выражением циничной насмешки.

- А Блодуэн и ваш приятель Рис, невидимому, намерены сочетаться законным браком.

- Подходящая пара, - сказал Эндрью с необычной для него горечью. - Бедный Эдвард!

- Да, Пейдж был славный малый. Хороший старый врач-практик, - сказал задумчиво Денни. - Вы знаете, я ненавижу самое это название и все, что с ним связано. Но Пейдж делал честь своей профессии.

Наступило молчание. Все трое думали об Эдварде Пейдже, который все те годы тяжелого труда, что он провел в Блэнелли, среди куч шлака, мечтал о Капри, о его птицах и жарком солнце.

- А у вас какие планы, Филипп? - спросил, наконец, Эндрью.

- Право, еще не знаю... Я что-то заскучал, - сухо усмехнулся Денни. - В Блэнелли все кажется иным с тех пор, как вы оба оттуда сбежали. Пожалуй, прокачусь за границу. Поищу места судового врача, если только меня захочет взять какой-нибудь паршивый грузовой пароходишко.

Эндрью молчал, опечаленный мыслью о том, что этот способный человек, подлинно талантливый хирург, сознательно тратит понапрасну свою жизнь, с каким-то садизмом разрушая самого себя. Но действительно ли жизнь его разрушена? Кристин и Эндрью часто говорили о Филиппе, пытаясь разрешить эту загадку. Они смутно слыхали, что Денни был женат на женщине, принадлежавшей к более высокому кругу, чем он, и она пыталась заставить его приноровиться к условиям врачебной практики в той среде, где не создашь себе репутации, делая блестящие операции четыре дня в неделю, если не будешь охотиться остальные три дня. После того как Денни ради жены пять лет терпел эту жизнь, она отплатила ему тем, что бросила его ради случайной связи с другим. Неудивительно, что Денни зарылся в глуши, презирал условности и ненавидел ортодоксальный уклад жизни. Но, может быть, наступит день, когда он вернется к культурному существованию.