Восточные религии в римском язычестве - Франц Кюмон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В соответствии с сутью язычества понимание некоего божества расширяется по мере того, как растет число его приверженцев. Каждый приписывает ему какое-то новое качество, его характер усложняется по мере увеличения численности его поклонников. Становясь более могущественным, оно стремится подчинить себе богов, которые его окружают, объединив в себе их функции. Те же, чтобы противостоять грозящему им поглощению, должны обладать резко очерченной личностью, очень своеобразным характером. Однако расплывчатые божества семитов были лишены такой отчетливой индивидуальности. У них, не в пример эллинистическому Олимпу, мы не находим хорошо организованного сообщества бессмертных, каждый из которых обладает собственной физиономией, независимой жизнью, богатой приключениями и опытом, и выполняет какое-то особое дело, исключающее все прочие: один — врач, другой — поэт, третий — пастух, охотник или кузнец. Найденные в Сирии греческие посвящения в этом отношении красноречиво лаконичны{279}: обычно они содержат имя Зевса в сопровождении какого-то простого эпитета: (κύριος), «Господин», (ανίκητος), «непобедимый», (μέγιστος), «величайший». Все эти Ваалы кажутся братьями. Каждый из них — персонаж с неопределенными очертаниями, с непостоянными свойствами, и их легко перепутать.
В тот момент, когда римляне вошли в соприкосновение с Сирией, она уже пережила период синкретизма, подобного тому, который мы можем с большей определенностью изучать на примере римского общества. Древняя односторонность и национальный партикуляризм были побеждены. Ваалы крупных святилищ обогатились добродетелями своих ближайших соседей; затем, в продолжение этого же процесса, почерпнули некоторые черты у чужеземных божеств, принесенных греческими завоевателями. В результате их характер стал неопределимым; они выполняли несовместимые функции и обладали атрибутами, которые было невозможно сочетать. Надпись, найденная в Британии{280}, уподобляет сирийскую богиню Миру, Добродетели, Церере, Кибеле и даже зодиакальному знаку Девы.
Таким образом, в соответствии с закономерностью, которой подчинялось развитие язычества, семитские боги стремились стать «всебогами», завладев всеми возможными функциями и отождествившись с природой в целом. Многообразные божества теперь были всего лишь разными видимостями, под которыми распознавалось бесконечное верховное Существо. Оставаясь на практике идолопоклоннической и даже в грубой форме, Сирия тем не менее в теории приблизилась к монотеизму или, если угодно, к генотеизму. В соответствии с абсурдной, но любопытной этимологией имя Хадад объяснялось как «единый, единый» ('ad 'ad){281}.
В политеизме, узком и раздробленном, повсюду обнаруживается смутная тенденция, подталкивающая его к достижению высшего синтеза, но в Сирии астрология придала этим робким в других местах попыткам твердость обоснованного убеждения. Над всем сирийским синкретизмом довлела халдейская космология, обожествлявшая все стихии, но приписывавшая решающее влияние звездам. Она видела мир как огромный организм, все части которого, сплоченные глубоким единством, оказывают влияние и отвечают на воздействие друг друга. Следовательно, можно, как и полагали древние семиты, считать, что божество содержится в водах, в огне молнии, в камнях и растениях. Но самые могущественные боги — это созвездия и планеты, предрешающие ход времен и вещей, а главное, Солнце, которое, управляя хороводом звезд, является царем и главой всех прочих светил и вследствие этого законодателем всего мира{282}. В соответствии с астрономическими доктринами «халдеев» этот раскаленный шар попеременно притягивает и отталкивает другие звездные тела, и из этого восточные теологи делали вывод о том, что, управляя движением небесных сфер, он определяет всю жизнь Вселенной. Они взирали на него как на сгусток божественной энергии, наполняющей мир до самых его пределов. «Разумный свет» — именно он-то и был творцом человеческого ума, и считалось, что Солнце, поочередно удаляющее и приближающее к себе планеты, кроме того, при рождении посылает в тела души, которые их оживляют, а после смерти заставляет последние снова вернуться в свои недра{283}.
Позднее, когда место обитания Всевышнего начали выносить за пределы Вселенной, лучистая звезда, изливающая на нас свой свет, стала чувственным символом высшей силы, источником всякой жизни и всякого разума, посредником между недоступным Богом и людьми, и именно ее по преимуществу чтили массы простого народа{284}.
Таким образом, солярный пантеизм, сформировавшийся у сирийцев под влиянием халдейского звездопоклонства в течение эллинистического периода, при империи навязал себя всему римскому обществу. Очень кратко обрисовав здесь структуру этой теологической системы, мы одновременно рассказали о той последней форме, которую приняло языческое представление о Боге. В этом вопросе учителем и предшественником Рима была Сирия. Единое, всемогущее, вечное, вселенское, неизреченное божество, выказывающее себя во всей природе, самым великолепным и мощным проявлением которого служит Солнце, на этой окончательной формулировке остановилась языческая религия семитов, а впоследствии и римлян{285}. Итак, здесь мы снова говорим о том, каким образом проповедь восточных культов проторяла путь для христианства и предвозвещала его триумф. Астрология, всегда оспариваемая Церковью, тем не менее подготовила умы к принятию тех догм, провозгласить которые суждено было последней.
Глава VI
ПЕРСИЯ
В основе всей истории внутренней Азии в период античности лежит противостояние между греко-латинской и иранской цивилизациями, эпизод великой борьбы между Востоком и Западом, которая никогда не прекращалась в этих странах. На первом этапе своих завоеваний персы распространили свою власть до городов Ионии и островов Эгейского моря; но мощь их экспансии разбилась о подножие Акрополя. Спустя пятьдесят лет Александр сокрушил империю Ахеменидов и принес эллинистическую культуру даже на берега Инда. Через два с половиной века парфянские Аршакиды снова продвинулись почти к самым границам Сирии, а Митридат Евпатор, будто бы потомок Дария, во главе своей персидской знати с Понта вторгнулся в самое сердце Греции. После прилива — отлив; вскоре Римская империя, возрожденная Августом, поставила в своеобразную вассальную зависимость Армению, Каппадокию и само Парфянское царство. Но в середине III в. н.э. Сассаниды вернули Ирану его силу и воспользовались его древними притязаниями. С этого времени и до победы ислама продолжалось долгое
