Стихотворения о любви - Эдуард Асадов

Да, всюду, всюду чтут учителей!

Но тут еще иные счет и мера.

И вот букет, размером с клумбу сквера,

Под шум и грохот я вручаю ей!

А ей, наверно, видится сейчас

Батумский берег, чаек трепетанье,

Знакомый профиль в предвечерний час

Синь моря с васильковой синью глаз,

Последнее далекое свиданье.

Вот он стоит, простой, русоволосый,

К тугому ветру обернув лицо.

И вдруг, на палец накрутивши косу,

Смеется: «Обручальное кольцо!»

Сказал: «Вернусь!» Но рощи облетели,

Грустил над морем черноокий взгляд.

Стихи, что красоту ее воспели,

К ней стаей птиц весною прилетели,

Но их хозяин не пришел назад.

Нет, тут не хворь и не души остуда.

И ничего бы он не позабыл!

Да вот ушел в такой предел, откуда

Еще никто назад не приходил…

Шумит в концертном зале Еревана

Прибой улыбок, возгласов и фраз.

И, может быть, из дальнего тумана

Он как живой ей видится сейчас…

Что каждый штрих ей говорит и значит?

Грохочет зал, в стекле дробится свет.

А женщина стоит и тихо плачет,

Прижав к лицу пылающий букет…

И в этот миг, как дорогому другу,

Не зная сам, впопад иль невпопад,

Я за него, за вечную разлуку

Его губами ей целую руку —

«За все, в чем был и не был виноват»…

Вечер в больнице

Лидии Ивановне Асадовой

Бесшумной черною птицей

Кружится ночь за окном.

Что же тебе не спится?

О чем ты молчишь? О чем?

Сонная тишь в палате,

В кране вода уснула.

Пестренький твой халатик

Дремлет на спинке стула.

Руки, такие знакомые,

Такие, что хоть кричи! —

Нынче, почти невесомые,

Гладят меня в ночи.

Касаюсь тебя, чуть дыша.

О господи, как похудела!

Уже не осталось тела,

Осталась одна душа.

А ты еще улыбаешься

И в страхе, чтоб я не грустил,

Меня же ободрить стараешься,

Шепчешь, что поправляешься

И чувствуешь массу сил.

А я-то ведь знаю, знаю,

Сколько тут ни хитри,

Что боль, эта гидра злая,

Грызет тебя изнутри.

Гоню твою боль, заклинаю

И каждый твой вздох ловлю.

Мама моя святая,

Прекрасная, золотая,

Я жутко тебя люблю!

Дай потеплей укрою

Крошечную мою,

Поглажу тебя, успокою

И песню тебе спою.

Вот так же, как чуть устало,

При южной огромной луне

В детстве моем, бывало,

Ты пела когда-то мне…

Пусть трижды болезнь упряма,

Мы выдержим этот бой.

Спи, моя добрая мама,

Я здесь, я всегда с тобой.

Как в мае все распускается

И зреет завязь в цветах,

Так жизнь твоя продолжается

В прекрасных твоих делах.

И будут смеяться дети,

И будет гореть звезда,

И будешь ты жить на свете

И радостно, и всегда!

1984

В звездный час

Как загадочные гномики,

Чуть пробил полночный час,

Сели сны на подоконники

Вдоль всей улицы у нас.

Сели чинно и торжественно,

Щуря мудрые зрачки,

И, раскланявшись, приветственно

Приподняли колпачки.

Попищали, как комарики, —

И конец. Пора за труд!

По волшебному фонарику

Из карманов достают.

Прямо в душу направляется

Луч, невидимый для глаз.

Сновиденье начинается,

То, какое назначается

Человеку в этот час.

У лучей оттенки разные:

Светлый, темный, золотой.

Сны веселые и страшные

Видят люди в час ночной.

Я не знаю, чьим велением

Луч мне светит в тишине,

Только в каждом сновидении

Ты являешься ко мне.

И, не споря, не преследуя,

Я смотрю в твой строгий взгляд,

Будто, сам того не ведая,

В чем-то вечно виноват.

Хоть вина моя, наверное,

Только в том, что все терплю,

Что тебя давно и верно я

До нелепого люблю!

Как легко ты можешь темное

Сделать ярким навсегда:

Снять лишь трубку телефонную

И сквозь даль и мглу бессонную

В первый раз мне крикнуть:

– Да!

В переулок звезды грохнутся

Звоном брызнувших монет.

Дрогнет сердце, полночь кончится,

В окна кинется рассвет.

Удирай же, сон загадочный,

В реку, в облако, в траву,

Ибо в мире самый радостный,

Самый песенный и сказочный —

Сон, пришедший наяву!

1964

Древнее свидание

В далекую эру родной земли,

Когда наши древние прародители

Ходили в нарядах пещерных жителей,

То дальше инстинктов они не шли.

А мир красотой полыхал такою,

Что было немыслимо совместить

Дикое варварство с красотою,

Кто-то должен был победить.

И вот, когда буйствовала весна

И в небо взвивалась заря крылатая,

К берегу тихо пришла она —

Статная, смуглая и косматая.

И так клокотала земля вокруг

В щебете, в радостной невесомости,

Что дева склонилась к воде и вдруг

Смутилась собственной обнаженности.

Шкуру медвежью с плеча сняла,

Кроила, мучилась, примеряла,

Тут припустила, там забрала,

Надела, взглянула и замерла:

Ну, словно бы сразу другою стала!

Волосы взбила густой волной,

На шею повесила, как игрушку,

Большую радужную ракушку

И чисто умылась в воде речной.

И тут, волосат и могуч, как лев,

Парень шагнул из глуши зеленой,

Увидел подругу и, онемев,

Даже зажмурился, потрясенный.

Она же, взглянув на него несмело,

Не рявкнула весело в тишине

И даже не треснула по спине,

А, нежно потупившись, покраснела…

Что-то неясное совершалось…

Он мозг неподатливый напрягал,

Затылок поскребывал и не знал,

Что это женственность зарождалась.

Но вот в ослепительном озаренье

Он быстро вскарабкался на курган,

Сорвал золотой, как рассвет, тюльпан

И положил на ее колени.

И, что-то теряя привычно-злое,

Не бросился к ней без тепла сердец,

Как сделали б дед его и отец,

А мягко погладил ее рукою.

Затем, что-то ласковое ворча,

Впервые не дик и совсем не груб,

Коснулся губами ее плеча

И в изумленье раскрытых губ…

Она пораженно заволновалась,

Заплакала, радостно засмеялась,

Прижалась к нему и не знала, смеясь,

Что это на свете любовь родилась!

1974

Не горюй

Ты не плачь о том, что брошена,

Слезы – это ерунда!

Слезы, прошены ль, не прошены, —

Лишь соленая вода!

Чем сидеть в тоске по маковку,

«Повезло – не повезло»,

Лучше стиснуть сердце накрепко,

Всем терзаниям назло!

Лучше, выбрав серьги броские,

Все оружье ахнуть в бой,

Всеми красками-прическами

Сделать чудо над собой!

Коль нашлась морщинка – вытравить!

Нет, так сыщется краса!

И такое платье выгрохать,

Чтоб качнулись небеса!

Будет вечер – обязательно

В шум и гомон выходи,

Подойди к его приятелям

И хоть тресни, а шути!

Но не жалко, не потерянно

(Воевать так воевать!),

А спокойно и уверенно:

Все прошло – и наплевать!

Пусть он смотрит настороженно.

– Все в кино? И я – в кино! —

Ты ли брошен, я ли брошена —

Даже вспомнить-то смешно!

Пусть судьба звенит и крутится,

Не робей, не пропадешь!

Ну а что потом получится

И кому придется мучиться —

Вот увидишь и поймешь!

Ее любовь

Артистке цыганского театра «Ромэн» Ольге Кононовой

Ах, как бурен цыганский танец!

Бес девчонка: напор, гроза!

Зубы – солнце, огонь – румянец

И хохочущие глаза!

Сыплют туфельки дробь картечи.

Серьги, юбки – пожар, каскад!

Вдруг застыла… И только плечи

В такт мелодии чуть дрожат.

Снова вспышка! Улыбки, ленты.

Дрогнул занавес и упал.

И под шквалом аплодисментов

В преисподнюю рухнул зал…

Правду молвить: порой не раз

Кто-то втайне о ней вздыхал

И, не пряча влюбленных глаз,

Уходя, про себя шептал:

«Эх, и счастлив, наверно, тот,

Кто любимой ее зовет,

В чьи объятья она из зала

Легкой птицею упорхнет».

Только видеть бы им, как, одна,

В перештопанной шубке своей,

Поздней ночью спешит она

Вдоль заснеженных фонарей.

Только знать бы им, что сейчас

Смех не брызжет из черных глаз

И что дома совсем не ждет

Тот, кто милой ее зовет.

Он бы ждал, непременно ждал!

Он рванулся б ее обнять,

Если б крыльями обладал,

Если ветром сумел бы стать.

Что с ним? Будет ли встреча снова?

Где мерцает его звезда?

Все так сложно, все так сурово,

Люди просто порой за слово

Исчезали бог весть куда.

Был январь, и снова январь…

И опять январь, и опять…

На стене уж седьмой календарь.

Пусть хоть семьдесят – ждать и ждать!

Ждать и жить! Только жить не просто:

Всю работе себя отдать,

Горю в пику не вешать носа,

В пику горю любить и ждать!

Ах, как бурен цыганский танец!

Бес цыганка: напор, гроза!

Зубы – солнце, огонь – румянец

И хохочущие глаза!..

Но свершилось! И мрак суровый

Разлетелся! И после зла

Все, кто жив, возвратились снова,

Правда все же пришла, пришла!

Говорят, что любовь цыганок —

Только пылкая цепь страстей.

Эх вы, злые глаза мещанок,

Вам бы так ожидать мужей!