Метаморфозы душевной жизни.Путь душевных переживаний. 2 часть - Рудольф Штейнер

Когда речь заходит о заблуждении и помешательстве, в душе у каждого возникают образы глубочайшего человеческого горя, и пожалуй, даже глубочайшего человеческого сострадания. И это может по праву требовать освещения всей этой бездны душевной жизни с той точки зрения, какой мы, надеюсь, достигли в ходе этих лекций. Тот, кто привыкает действовать в соответствии с образом мыслей, представшим здесь перед нами, должен надеяться, что с помощью духовнонаучного способа рассмотрения эта печальная сторона человеческой жизни получит некоторое разъяснение. Ибо кто знаком с литературой — я имею в виду не широко распространенную сейчас дилетантскую литературу, а более научную, — тот, рассматривая вопрос с духовнонаучной точки зрения, признает, что эта литература в определенном отношении очень обширна и дает достаточно материала для оценки соответствующих фактов. Но с другой стороны, она не показывает, насколько мало пригодны различные теории, взгляды и привычки мышления нашего времени для обобщения фактов и опыта, предоставляемых научным наблюдением. И именно в этой области действительно можно видеть, что духовная наука полностью созвучна с истинной, подлинной наукой, со всеми научными фактами, результатами и опытом; но можно также и заметить, что на каждом шагу ей приходится находить противоречия между опытом, фактами и тем, как их пытаются объяснить с точки зрения современного научного миропонимания. И хотя мы сможем обрисовать эту область лишь отдельными штрихами, они, возможно, дадут побуждение к познанию в этой сфере и это познание сможет влиться в нашу жизненную практику, чтобы мы всё больше и больше могли разбираться в тех печальных состояниях, которые будут затронуты.

Уже при произнесении слов "заблуждение" и "помешательство", мы замечаем следующее: сознательно или неосознанно словом "заблуждение" мы выражаем нечто, что в корне отличается от значения слова "помешательство". С другой стороны, точное наблюдение душевного состояния, называемого словом "помешательство", может обнаружить проявления, которые выглядят ненамного отличающимися от повышенной степени того, что в обычной, здоровой душевной жизни может в том или ином отношении считаться заблуждением. Однако такие выводы могут завести слишком далеко, так как определенные направления духовной жизни имеют тенденцию стирать границы, постоянно подчеркивая, что, собственно, вовсе не существует четких границ между здоровой, нормальной душевной жизнью и той, которую можно определить словом "помешательство".

Это положение содержит определенную опасность, на что по такому поводу следует обратить внимание. И опасность его не в том, что оно ошибочно, а как раз в том, что оно верно. Это звучит парадоксально, но тем не менее дело обстоит так, что неправильные положения иногда менее опасны, чем правильные: последние могут истолковываться и применяться очень односторонне — поэтому, так сказать, опасность правильного не замечается. Полагают, что если можно привести те или иные доказательства, что нечто является правильным, то этим всё уже сказано. Но следует понять, что каждая правильная мысль имеет свою оборотную сторону и что каждая истина является истиной только для определенных вещей и фактов, и она становится опасной сразу же, как только мы переносим ее на другие области, преувеличиваем ее и полагаем, что она имеет догматическое значение. Поэтому, как правило, недостаточно знать, что существует некая истина, — но при истинном познании важно соблюдать границы, в которых это познание действительно.

Конечно, в обычной, здоровой душевной жизни мы можем усмотреть проявления, которые, переходя определенную границу, предстают как симптомы нездоровой душевной жизни. Всю значимость этого высказывания заметит лишь тот, кто действительно привык рассматривать внутреннюю сторону человеческой жизни. Кто, например, не согласится, что это относится к болезненным душевным явлениям, которые могут быть расценены как помешательство — когда человек не в состоянии к какому — то одному постигнутому им понятию в нужный момент присоединить другое, но продолжает придерживаться первого понятия, причем не отказываясь от него даже тогда, когда ситуация совершенно изменилась, и применяет его там, где оно больше неприменимо, другими словами, действует в соответствии с понятием, которое сначала было правильным, а в дальнейшем уже нет. Кто не согласится, что это может прямо граничить с болезненными душевными явлениями? Да, если это доходит до определенной степени, то является прямым симптомом душевного заболевания! Кто опять же стал бы отрицать, что есть люди, которым не удается продвинуться в своей работе из — за многословия или излишней обстоятельности? Если не умеют освободиться от некоторых представлений, нормальная душевная жизнь подходит к тому моменту, когда нужно говорить не о заблуждении, но уже о начале помешательства.

Возьмем, к примеру, человека с отклонениями в психике, проявляющимися в том, что, услышав поблизости от себя кашель, он воспринимает его не как обычный кашель, но ему кажется, что люди говорят о нем плохо, "ругают" его. Того, кто выстраивает свою жизнь как следствие поступков, подпадающих под влияние подобных иллюзий, будут считать душевнобольным человеком. Но насколько близки к этому определенные проявления обычной жизни, когда, скажем, некто где — то что — то услышал и, обдумав услышанное, полагает, что услышал одно, тогда как в действительности было сказано совсем другое! Или не приходилось ли вам слышать бесконечно повторяющуюся фразу: "Тот или иной сказал про меня то — то и то — то", хотя в действительности ничего подобного сказано не было! Иногда и на самом деле бывает трудно установить, где нормальная душевная жизнь в своем здоровом течении может перейти в нездоровую.

Может показаться парадоксальным, но к определенным мыслям в данной области мог бы побудить следующий пример. Представим себе, что некто с совершенно нормальным восприятием, глядя на аллею, видит ближайшие деревья на соответствующем расстоянии, а отдаленные — всё ближе и ближе друг к другу. И вот он решает связать веревками деревья, стоящие друг против друга, причем чем дальше отстоят от него деревья, тем короче он делает веревки. Это пример того, как из вполне здорового восприятия делается ошибочное заключение. Но здоровое восприятие имеет место даже тогда, когда кто — то предается иллюзиям. Иллюзия — это тоже восприятие. Нездоровое и ущербное возникает в иллюзии только тогда, когда человек принимает ее за такую же действительность, как, например, стоящий передним стол. Только тогда, когда он не может правильным образом истолковать воспринятое, возникает то, что можно охарактеризовать как болезненное. Этот случай, когда некто принимает галлюцинацию за действительность в обычном физическом смысле, можно сравнить с приведенным раньше парадоксальным примером, когда человек укорачивал веревки, собираясь ими связать дальние деревья на аллее. Исходя из внутренней логики, мы не смогли бы найти различия между этими двумя примерами. Но тем не менее как легко из иллюзии сделать ошибочное суждение и насколько сложнее из восприятия аллеи сделать такое же ошибочное суждение! Возможно, кому — то всё это покажется не слишком умным. Однако нужно обращать внимание на эти тонкие различия, иначе нельзя будет продвинуться дальше и увидеть, как часто нормальная душевная жизнь может перетекать в нездоровую.

Теперь в качестве следующего примера можно привести необычное происшествие, случившееся с человеком, чья душевная жизнь считается в высшей степени здоровой и дальновидной. Я хотел бы сослаться на одного немецкого философа, который считается в своей области первым. Этот философ рассказал о следующем своем переживании.

Однажды он разговаривал с одним человеком, и разговор зашел об известном им обоим ученом. В тот момент, когда разговор зашел об этом ученом, у философа возникло представление иллюстрированной книги о Париже, и в следующий момент — сразу после этого — представление о фотоальбоме с видами Рима. При этом разговор об ученом продолжался. Затем вышеупомянутый философ попытался исследовать — как это могло случиться, что во время разговора у него мог всплыть сначала образ иллюстрированной книги о Париже, а затем — фотоальбома с видами Рима. И он объяснил это себе совершенно правильно. Ученый, о котором шел разговор, имел необычную остроконечную бородку. Эта бородка тотчас вызвала в подсознании философа образ Наполеона III, имевшего такую же бородку, а это представление о Наполеоне III, проникшее в подсознание, привело окольным путем от Франции к иллюстрированной монографии о Париже. Затем перед ним всплыл образ другого человека, также имевшего клинообразную бородку, образ Виктора Эммануэля из Италии, и этот образ окольным путем привел от Италии к фотоальбому с видами Рима. Здесь вы видите удивительное нанизывание, можно было бы сказать, беспричинное, беспорядочное нанизывание набегающих представлений, в то время как сознательная душевная жизнь следует совсем за другим. А теперь представьте себе, что человек, в представлении которого в одну секунду возникла бы иллюстрированная монография о Париже, не смог бы удержать нити разговора, а затем ему сразу же представился бы образ фотоальбома с видами Рима, тогда, предаваясь беспорядочным представлениям, такой человек не был бы способен спокойно разговаривать с собеседником, не смог бы удерживать нити разговора и погрузился бы в пучину болезненной душевной жизни, ведущей его от одной бессвязной мысли к другой.