Зачарованные смертью - Светлана Алексиевич

Даже не помню когда, но рано, по-моему, в пятом классе, он решил:

- Буду испытателем машин. Нет ничего красивее, чем авторалли.

Но у него болели почки, он просыпался утром с глубокими подковами-отеками под глазами (могла ли я, пережившая войну, видевшая кровь и смерть, пьяневшая и засыпавшая от голода на ходу, родить здорового ребенка!). Врачи утешали, мол, парень слишком быстро растет, у него клетчатка рыхлая, вот слезы и застаиваются... Он уже поступил в училище, на отделение автослесарей, чтобы изучить машину до последнего болтика. Заканчивался второй год учебы, когда резкая боль в левой почке в один день уложила его в постель - гидронефроз. На рентгеновском снимке не просматривалось ни кусочка здоровой ткани. Я была в отчаянии, пока мы не попали к старому профессору, совершившему чудо: он оперировал несколько часов и спас почку. Через три-четыре года сын был бы совершенно здоров...

Жили мы на одну мою зарплату и его маленькую пенсию, едва хватало от получки до получки. Но тут, у кого-то переодолжив, в чем-то себе отказав, я сделала ему подарок - мотоцикл. Пусть самый дешевый, но мотоцикл - его мечта, его сон, его желание. Мчаться, двигаться, лететь!

- Мама, я так долго пролежал в постели и просидел в кресле, - говорил он, - что мне не семнадцать лет, а сто.

И вот тут первый звоночек... Звонок... Знак беды...

Уехал, и нету, нету. Постою на балконе, поброжу по квартире: где он, что с ним? И зачем я купила ему эту страшную красивую игрушку? Может, попал под машину, врезался во что-нибудь. Мотоцикл легкий, как мячик, подобьют, сомнут в кулек. Где он? Что с ним? Поздно ночью слышу во дворе шум (у нас второй этаж - рядом). Выглядываю: мой сын что-то тяжелое тащит на себе, да это же его мотоцикл!

- Ты сам целый? - выбегаю навстречу.

- Мама, они бьют...

- Кто? Что?

- Мама, бьют... Я ничего не нарушил, и права у меня были с собой. Останавливает милиционер и приказывает ехать в отделение. Посадили в камеру, а сами кромсали, ломали мотоцикл. Волок его на себе через весь город. Зря волок - теперь ему место на свалке.

Утром пришли его друзья. Я слышала, как они просвещали, учили:

- Ты что, с луны свалился? Мент останавливает - даешь ему полтинник. Зарплата у них маленькая, понимаешь?

Через какое-то время еще звонок... Знак...

Пошел к товарищам в общежитие. Там сидел милиционер. Учинил допрос, обыск, заставил даже носки снять. Ничего не найдя, все равно записал имя, адрес: утром в таком-то часу явиться в отделение милиции... Для профилактики...

И опять я услышала:

- Там бьют, мама... Туда только попади... Ребята такое рассказывают...

День рождения. Восемнадцать лет. Радостный, веселый ужин.

- Договоримся сразу и навсегда, - был его тост с фужером лимонада, -0я человек взрослый. Ищу работу. Никаких звонков и ходатайств. Теперь я все сам.

Устроился водителем в таксопарк. В первые же дни украли магнитофон. Пообещали научить, как выпивать стакан водки одним духом и трехэтажному мату - посвящение в профессию. В субботу затемно бежал на черный рынок за запчастями, покупал их на собственные - на мамины - деньги.

Не выдержал, поделился со мной:

- Мама, .как же можно так жить? Все воруют, обманывают!

Умная, идейно подкованная мама возмутилась:

- Потому что все молчат. Мы все всегда молчим. Ты должен выступить на собрании!

- Спасибо за совет, - сказал он через несколько дней. - Выступил. Аплодисментов не было. После собрания подошел начальник: "Ты у нас сильно грамотный, твою мать. Пиши "по собственному желанию", твою мать, или такую статью впаяем, что в тюрьму сядешь, твою мать!" И через час рассчитали. Еще должен остался - тридцать четыре рубля "за пережог горючего".

Я в это время работала на областном радио, "воевала" за справедливость, писала книгу о детях войны. Я уже признавалась, что война была самым сильным впечатлением моей жизни. Не для меня одной, для всех. О войне много писали, говорили, ставились фильмы, спектакли, балеты. Она как бы все еще оставалась нормой, мерой вещей. Сотни, тысячи могил в лесах, у дороги, посреди городов и деревень напоминали и напоминали о ней. Воздвигались новые памятники, монументы, насыпались скифские курганы Славы. Постоянно поддерживалась высокая температура боли... Я думаю, что она делала нас нечувствительными, и мы никак не могли возвратиться назад, к норме. Теперь вспоминаю, как в рассказах бывших фронтовиков меня поражала одна, все время повторяющаяся деталь, то, как долго после войны не восстанавливалось естественное отношение к смерти - страх, недоумение перед ней. Представлялось странным, что люди так сильно плачут над телом и гробом одного человека. Подумаешь: один кто-то умер, одного кого-то не стало! Когда еще совсем недавно они жили, спали, ели, даже любили среди десятков трупов знакомых и незнакомых людей, вспухавших на солнце, как бочки, или превращающихся под дождем и артиллерийским обстрелом в глину, в грязь, разъезженную дорогу. Я сама помню, как сразу после войны ехала в трамвае, и вдруг крик, кричала женщина, у нее срезали с плеча сумочку. Она настигла и схватила за рукав грязного. оборванного мальчишку: "Помогите! Держите! Вор! Вор!" Его стали все бить. пинать, еще пару минут - и растерзают. У меня подпрыгнуло от радости сердце, когда я увидела в этой вершащей дикий суд толпе молодого офицера, в форме, с орденами: спасет, защитит! То, чему я стала свидетелем, до сих пор бросает меня в дрожь. Он подтянул мальчишку к себе, взял его за руку и переломил ее, как палку... И вытолкнул из трамвая... Никто не закричал: ни толпа, ни мальчишка...

...Он лежал, прикрытый белой косынкой... И эта черная оборванная звезда... Я такие раны только на войне девочкой видела...

...Сколько было мальчишеской гордости, сияния в глазах, когда его взяли на работу инкассатором в Госбанк:

- Там такие ребята, мама. Бицепсы - во! А главное - теперь ни один гаишник не имеет права остановить мою машину! Понимаешь?! А то махнет палочкой - и гони полтинник. Унижайся.

Вдруг стало реальным наше самое желанное: он будет здоров, через три-четыре месяца врачи пообещали снять с диспансерного учета. Исчезли подковы-отеки, глаза стали большими и голубыми. Теперь он поступит в институт на заочное. Что за испытатель машин без образования, это не баранку обыкновенную крутить. Была у нас мечта недоступная - цветной телевизор. Повезло, взяли в кредит без предварительного взноса. Он смотрел свои любимые авторалли...

Мы были бы счастливы, если бы не один наш разговор...

- Ты всегда меня учила, - начал он этот разговор, - читай, думай. Вот я и думаю. Мои ребята вернулись из армии. Их не узнать. Они там такое видели, пережили, что готовы убивать всех подряд. У нас с тобой интересно получается: живем в одном доме, ты - на светлой стороны, а я - на темной. Ты пишешь очерки о славных тружениках. тебе вручают почетные грамоты и цветы. Ты заходишь в жизнь с парадного входа, а я с самого нижнего этажа, с подвала...