МЖ-2. Роман о чиновничьем беспределе - Алексей Колышевский

– И что же? – тихо спросила она.

– Сатана – это сгусток человеческого страха. Боятся все, поэтому Сатана почти существует. Он есть лишь для того, кто боится. Ты боишься, значит, ты продолжаешь верить в Сатану. Недаром Иисус сказал, что самым тяжким пороком человечества он считает трусость. Он имел в виду как раз отношения труса и Сатаны, ведь трус верит в то, чего он боится, следовательно, верит в Сатану. Скажи мне, ты все еще боишься?

Она промолчала.

4

Видели ли вы когда-нибудь, как поджимает хвост собака? Как орел превращается в воробья? Как тигр становится крысой? Я увидел все это в Лоре, увидел в одно мгновение, увидел ее «жалкость» оттого, что я выдернул батарейки ее веры из ее черного сердца. И оно, конечно, не стало чище, потому что черное нельзя отбелить, но оно перестало болеть, и я испугался, что совершил непоправимое и теперь не смогу добиться своей цели. Но мысль моя, разогнанная в мозгу, словно атомная частица в коллайдере, уже не могла остановиться и работала столь быстро, что я чувствовал себя на вершине духа. Это непередаваемое ощущение победы окончательной, это неописуемое чувство, когда ты понимаешь, что одной лишь речью ты смог подчинить себе человека полностью. Я уверен, что то же самое чувствовал Гитлер, стоя перед ревущей толпой. Он присутствовал при рождении нового мира, он сам был новым миром для сотен тысяч мудаков внизу. Но я-то не мудак, я далеко не мудак, и я знаю, что сказать этой девочке, из которой я только что достал ее батарейки.

Она была в отчаянии, она закрыла лицо руками, и ее демонический наряд, превратившись в груду лохмотьев, лежал на вытертом ковре. Я разбил ее веру, я лишил ее счастья, я должен был дать ей надежду его вернуть, чтобы добиться своего.

Любил ли я ее хоть немного? И да и нет. Множество хитрых женщин делали меня жертвой своих каверз. Руся в Молдавии подставила меня под бандитские стволы и сбежала с моим миллионом. Клаудия оказалась не намного честнее ее. Моя первая жена просверлила мне мозг насквозь. Пусть я покажусь мстительным ублюдком, но Лора ответит мне за все их коварство… Стыдно признаваться себе в таком, наверное, я похож на маньяка-импотента. Никакого гусарства, никакого благородства по отношению к женщине, не так ли?

В моей жизни уже давно нет места любви. Я забыл, что она такое. Я не тоскую в разлуке и не люблю в тоске. Мою грудь не томит это надсадное и непередаваемое чувство, и поэтому я несчастен и одинок. Я ничего не хочу говорить о своих чувствах к жене. Мне с ней было хорошо и удобно, но я уехал, куда глаза глядят. Все. Этого достаточно. Закрытая тема. Мне вот этого не хватало: секса, бродяжьей жизни, новизны… Может, это и есть любовь? Но как я могу любить такую дрянь, как эта Лора? Ведь она – это же в буквальном смысле черт знает что! Но почему мне так стыдно перед своей женой? Значит, я люблю ее, раз стыдно? Значит, люблю. Значит, это и есть любовь. Просто я не подогреваю ее алкоголем, как раньше, а алкоголь – это хороший способ вспомнить о своей любви. Знаете, о чем говорят два мужика за бутылкой? Вот об этом и говорят. О том, кто из них кого любит. И нет никаких разговоров слишком уж откровенного толка, а уж если речь идет о женах, то никто из собутыльников вообще не станет болтать ничего такого. В пьяном разговоре жена – Мадонна. Ну, или сука конченая, но это совсем другая история, к любви отношения не имеющая. А поболтать «о бабах» все-таки хочется, а то вроде получается, что находишься не в теме по этому вопросу. Поэтому всплывают притчи о любовницах, новеллы о зависаниях и отжигах с телками и все тому подобное, зачастую содержащее изрядную примесь вранья или же в чистом виде им являющееся. Мой племянник Женя, считающий себя знатным ебарем, не пил, ибо качок и боксер, но постоянно норовил рассказать о каких-нибудь физиологических подробностях своих многочисленных партнерш. Чего он этим добивался, я не знаю, но мне всякий раз становилось гадко слушать про «волосню», «минет с зубами», «пуканье пиздой» и тому подобное. Есть то, о чем просто не нужно говорить, потому что к любви это отношения не имеет.

Мне ни с кем и никогда не было так хорошо в постели, как с Лорой. Но для окончательного формирования любви одной постели недостаточно. Я не чувствовал, что она хоть что-то готова дать мне, поделиться со мной чем-то таким, что пошло бы мне впрок. Она, конечно же, не умеет готовить… Черт! Да что я вообще несу?! Чему поддался? Она – мое оружие, и самое время привести это оружие в боевое состояние. Я не стану охотиться на ее папашу с гранатометом и ожидать, когда меня застрелят его детективы. Я сделаю иначе. Я убью его Лорой, и я знаю, как я это сделаю.

Я смотрел на ее скорчившееся, охваченное сомнениями тело. Казалось, все, что было ей теперь нужно, – это направление и команда. Она потеряла свою веру, она утратила инициативу, она разуверилась в том, что двигало ее подобно адскому паровому котлу. И тогда я обнял ее (о, как она прильнула ко мне), погладил по голове и поцеловал ее волосы, провел рукой по ее лобку, и она затрепетала, и тогда я сказал:

– Не стоит отчаиваться. Мы создадим новую религию. Мы с тобой сами станем детьми Бога, и нам поверят. Мы поведем за собой сотни тысяч мудозвонов и обогатимся за счет их пожертвований. Мы будем купаться в шампанском и трахаться на подстилке из лепестков роз. Твой папаша отсосет. Он никогда тебя не увидит, потому что я сделаю тебя свободной, моя дорогая. Я верну тебя туда, где ты была счастлива, где ты упивалась властью, и оттуда мы начнем. Я тот, кто нужен тебе именно сейчас, и присно, и вовеки веков, потому что мы никогда не умрем, мы будем жить вечно, как жив вечно Иисус. Мы назовем нашу церковь церковью Наслаждения. Ты станешь ее патриархом, папессой, верховной жрицей, вавилонской блудницей – мне насрать, как ты решишь назваться…

Я перевел дух:

– Как тебе моя идея, Лора?

Она провела своим невероятно длинным языком по моей шее и сказала:

– Она просто охуительна.

Сладкие весенние баккуроты

1

Ровшана и Джумшута привезли в дальнее имение Масионжика и поселили в бетонном подвале гостевого дома. Подвал, а вернее сказать, цокольный этаж, если и напоминал тюрьму, то невероятно комфортабельную. Помимо всех удобств здесь была ванна с гидромассажем, бильярдный стол, две спальни, гостиная с телевизором и домашним кинотеатром и бар, заполненный исключительно водкой «Журавли». Когда их бросили на пол, словно дрова, то мерзавцы принялись было молиться вслух, но, к их удивлению, никто не торопился их убивать. Наручники сняли, их осмотрел врач, наложил на сломанное ребро Ровшана шину (дикарь повредил его, когда кувыркался «Ауди»), и парочку заперли в подвале без всяких объяснений. Трижды в день им спускали корзину с едой. Ровшан и Джумшут решили, что попали в рай, только не в такой, который для правоверных, а в тот, что для неверных.

– Дев гурий нету, Ровшан, – поцокал языком Джумшут, – зато много водка есть.

– Много водка есть, – подтвердил Ровшан и тоже поцокал языком, – будэм водка жрать.

О чем говорили между собой эти две жертвы аборта? Почти ни о чем. Среди тем, которые они обсуждали, фигурировало бабло, проклятые гяуры, белые телки, анаша, гашиш и кто из них более успешно нагадил сегодня рано поутру. Вот и все. К своему заключению они отнеслись со спокойной тупостью, и если страх поначалу заставлял их сердца проваливаться в пятки (особенно во время автокатастрофы), то теперь, после водворения в подвал, он сильно притупился, хотя временами и пытался разбавить адреналином жидкую от «Журавлей» кровь. Быт дикарей хорошо умел описывать какой-нибудь Фенимор Купер, или Луи Буссенар, или, на худой конец, старик Жюль Верн. Так что за красивыми и пестрыми, словно колибри, экзотическими сказками пожалуйте к ним, а я в таких делах не мастак, я пишу то, что есть на самом деле, а на самом деле все так и было: подвал, два уголька в заточении, «Журавли» и телевизор.

А вот что касается Ивана Ивановича и Ефима Самойловича, то между ними за распитием все тех же (дались они мне) «Журавлей» происходил следующий диалог:

– Все же что ты думаешь, Иван, насчет сеченовских дальнейших поползновений?

Коваленко поморщился. Конкуренция между его ведомством и ведомством генерала Пети была притчей во языцех, поэтому Сеченова он ненавидел, но вместе с тем уважал, понимая, что тот выше его по всем статьям на целую голову. Выше-то выше, ан чурбанов-то и просрал! Хотя странно все как-то…

– Странно все как-то, – вслух повторил свою мысль Коваленко, – с одной стороны, мы с тобой знаем про интерес Сеченова к этому делу. Я же рассказывал тебе – помнишь? – что он на место преступления прислал своего холуя Кленовского. А с другой стороны? Ну, хотел бы он заполучить себе этих твоих скотов, так и действовал бы официально, через свои прочные связи с ФСБ. Ему ведь только палец поднять, и их от самой казахской границы и до Москвы сопровождала бы дивизия спецназа. Тут, как я думаю, реальны два варианта: либо старый лис затеял какую-то очень искусную мышиную возню, а он мастер на такие дела, либо он и впрямь не при делах и его этот вопрос вообще не интересует. В последнем я, конечно же, сомневаюсь, уж больно старательно Сеченов показывает, как он не хочет лезть в это дело. А ведь его отношение к тебе известно, и я ему, – Коваленко сплюнул в пепельницу, где исходил последними струйками дыма окурок его сигары, – симпатизирую, как ты знаешь. Если бы не наша старая вражда, то я бы…