Экспедиция к предкам - Александр Борисович Свирин

Хорошо, что в своем бреду он плохо владел руками, иначе всем нам тут же наступил бы конец. Но Каген не растерялся. Без всяких церемоний он дернул Александра Петровича за ногу. Ученый потерял равновесие и упал. Мы мигом ухватили его за руки и держали их так, пока он не перестал вырываться. Постепенно его безумный взор стал более осмысленным, он успокоился и удивленно сказал:

— Почему мы здесь?.. Разве еще не конец?

Мы объяснили, как обстоят дела, и для поддержания духа начали расспрашивать о Древнем Китае. Но он ответил только на один вопрос — сказал, что мы попали как раз в то время, когда правитель одного из китайских княжеств — ван по имени Цин Ши — после многолетних интриг и невероятно жестоких войн подчинил себе всех других ванов, назвался хуанди, что означает — император, и создал Китайскую империю. Это произошло за 220 лет до нашей эры…

А затем на Александра Петровича опять нашло. С диким криком: «Да здравствует создатель Поднебесной империи!» — он снова попытался сорвать с себя шлем. Однако на этот раз удерживать его нам пришлось недолго — через минуту он выбился из сил и погрузился в беспамятство.

— Не будем здесь оставаться, — сказала Нкале. — Чтобы не чокнуться прежде времени, нам необходимо находиться среди людей и следить за какими-нибудь событиями. Перекинемся во дворец к этому… императору!

Перекинулись…

Золотые драконы извивались на обтянутых тяжелым шелком стенах тронного зала дворца. По углам дымились треножники с благовониями. У дверей, словно каменные истуканы, застыли вооруженные воины. А в самом центре зала, на роскошном троне из слоновой кости, золота и серебра, с ног до головы затянутый в черный шелк восседал император… Узкое худое лицо. Жестокий неподвижный взгляд…

Мы оказались в зале в самый разгар работы — Цин Ши хуанди выслушивал донесения своих чиновников-мандаринов и отдавал им распоряжения. Сидящий у подножия трона писец записывал его повеления черной тушью на белом шелковом полотне. Длинный рулон этого полотна был намотан на две палочки, вроде тех, к которым прикрепляются игрушечные флажки. С правой палочкой писец разматывал чистый шелк, а на левую наматывал написанное. Писал же он тонкой кисточкой, рисуя вычурные иероглифы поперек полотнища сверху вниз так, что они выстраивались в вертикальные строчки.

Ждущие своей очереди чиновники безмолвно толпились в самом дальнем конце зала, около входных дверей, позади стражи. Тот, которого вызывали, проходил сквозь стражу и, склонившись почти до земли, раболепно приближался к трону. Не разгибаясь и не поднимая головы, стоя примерно в десяти шагах от трона, он докладывал свое дело и, выслушав приказ, пятился задом обратно. Стража расступалась, чиновник становился на свое место. Вызывался следующий…

Так мы выслушали доклады о строительстве дамб на реке Янцзы, о расчистке старых и проведении новых оросительных каналов, о неурожае риса и страшном голоде в провинции Гуандунь, где люди начали поедать друг друга, о нападениях гуннов, о кровопролитном усмирении крестьянских восстаний в различных частях страны, о бунте рабов и каторжников, строящих Великую Стену, о новых налогах на железо и соль, о развитии шелководства, о строительстве почтовых дорог… Можно сказать, за те несколько часов, которые мы провели в этом зале и были еще в состоянии что-то соображать, мы здорово вошли в курс дел китайского императора. Но самого интересного дела мы, наверно, так никогда бы и не услышали, если бы не потрясающее открытие, которое внезапно сделала Нкале…

Не помню, говорил ли я, что все мы четверо, попав в этот зал, оказались лежащими на ковре, перед подножием трона. Как раз на том пространстве, которое отделяло Цин Ши от тех, кто ему докладывал. И вот Нкале исчезла. Только что она была здесь — и вдруг пропала. Сперва мы решили, что она просто зашла за трон, пока мы слушали доклад о почтовых дорогах. Но когда мы позвали ее и не получили никакого ответа, а затем не нашли ее и за троном, страшная догадка осенила нас. Да, эмвешка окончательно повредилась — она унесла Нкале без нас. Мы разделены и обречены на гибель… И тут вдруг мы услышали ее голос:

— Спокойно, мальчики! Слушайте меня внимательно… Я — гений!

— Рехнулась! — сказал Каген. — Сейчас же признавайся, куда ты спряталась, и выходи!

— Нет! Сначала вы должны согласиться с тем, что я — гений!

— Не надо спорить с безумной, — сказал я Кагену. — Хорошо, Нкале, ты — гений. Иди сюда.

— Нет, пусть Каген тоже признает!

Но Каген молчал. Внезапно он подскочил к трону и, схватив императора за лежащую на подлокотнике правую руку, начал тянуть ее вниз. Мне стало жутко. Неужели и Каген?!. Ведь мы уже столько раз убеждались, что все, за исключением нас самих, в этом мире минувшего было для нас бестелесным. Мы могли видеть и слышать, но взять ничего не могли. А Каген держал императора за руку и тянул так, словно тот оказывал ему сопротивление. Или я тоже сходил с ума?!.

— Помоги же мне! — рассердился Каген. — Я не могу с ней справиться!

Он тянул изо всех сил, и тут я увидел, что правая рука Цин Ши хуанди начала раздваиваться… Одна — большая — так и продолжала покоиться на подлокотнике трона, а другая — меньшая — была в руках Кагена, и он за нее тянул. Я кинулся вперед, и вдвоем мы стащили Нкале с трона, на котором сидел император. Усики ее шлема были выдвинуты.

— Ну и что? — сказала она, когда мы отпустили ее руку. — Все равно вам придется признать, что у Нкале светлая голова. Чтобы победить жажду и голод, нужно только совместить себя с тем, кому не хочется ни пить, ни есть… Вот и все!

— Но как ты додумалась?

— А никак. Просто мне захотелось посидеть на троне.

— И теперь тебе не хочется пить?

— Хочется. Даже еще сильней. Но когда я сидела там, мне не хотелось. Перед тем как идти сюда, император попил и поел.

— Самообман, — сказал я. — Сколько можно так… совмещаться?

— Пусть даже пять минут!.. Но продержаться это поможет, — возразил Каген. — Признаю твою гениальность, Нкале! Пусть каждый выберет себе человека. А на трон посадим Александра Петровича.

Втроем мы перетащили ученого на трон, совместили его позу с позой