Вертолетчик - Игорь Фролов

Запустились, полетели. Сели в Турагундях, выключились. Через час, при запуске, борттехнику пришлось проделать ту же процедуру в обратном порядке — запустить свою аишку, выдернуть предохранитель (два удара током, несмотря на тряпку), вставить его в родное гнездо.

Потом опять была посадка на 101-й площадке — и опять выключились, дожидаясь подвоза раненых из 12-й дивизии, и опять на запуске борттехник трясущимися руками вынимал злокусачий предохранитель.

— Хороший полет получился, полезный, — сказал капитан К.. — У дикого животного породы «борттехник» был выработан условный рефлекс к порядку.

Но, конечно, он ошибался. Дикое животное твердо знало, что все случившееся — результат присутствия на борту несчастливого капитана К.

Каждый полет в Чагчаран, на сопровождение Ми шестых с грузами был мучением для «восьмерок». Ползли на высоте 4000 метров, прямо над снежно-скальными вершинами, на которых встречались не только горные козлы, но и отряды вооруженных людей. Чуть ниже, в горных распадках стояли в укрытиях зенитные горные установки и крупнокалиберные пулеметы ДШК,[17] поэтому вертолетам приходилось тащится по самым вершинам. И самое обидное — не было возможности вступить в бой, даже если заметил, что по тебе работает какой-нибудь энтузиаст джихада. Даже минутная задержка съедала драгоценные литры топлива. Полная заправка с двумя дополнительными баками позволяла долететь до Чагчарана (почти 400 км!) и вернуться обратно — но едва-едва. Встречный ветер и прожорливая печка уже заставляли думать о дозаправке в Чагчаране, чтобы не упасть в горах на обратном пути. Дозаправка же заключалась в том, что керосин (недостающих литров 300–400) таскали ведрами с Ми-6 или тем же ручным способом «доили» своего, более экономичного напарника.

Страдания компенсировали чистым горным снегом, — им набивали большие армейские термоса, чтобы по прилете заварить цейлонский чай или «Липтон» с бергамотом на нормальной, не хлорированной, воде. Ну и, конечно, огромные сумки с югославским печеньем и конфетами тащили в чагчаранские дуканы и сдавали там по максимальной цене (следствие труднодоступности высокогорного рынка). Как правило, эти продукты не были собственностью летчиков — товар добывали наземники, имеющие больше связей с магазином. Перед вылетом они прибегали на стоянку и просили летчиков сдать их товар по максимуму.

Борттехник Ф. в первый же «чагчаран» понял стратегию шмекерского рейса («шмекерить» на летном жаргоне — вести торговые операции). После двух с половиной часов тряски над морозными скалистыми вершинами, ухода от трасс ДШК (развернулись, но огневой точки не нашли — уже в следующие рейсы выяснилось, что пулеметы стояли в землянках с откатывающейся крышей), беготней от борта к борту с полными ведрами керосина, а потом и поездки в дукан, где мальчик при пересчете пятисот пачек конфет старался обсчитать борттехника — после всего этого обратный полет протекал в раздумьях с применением бумаги и карандаша. Борттехник прикидывал, сколько процентов с выручки стоит этот опасный рейс. Если одна пачка конфет принесла 26 афошек, то не будет ничего зазорного сказать, что сдал по 25. Нет, по 24. Через полчаса полета приемлемым казалось 22. Еще через час, когда обогнули место, где их обстреляли, — 20. Когда пара приземлилась с невырабатываемым остатком топлива в 50 литров, и хозяин сумки прибежал за своими деньгами, борттехник Ф., воняющий снегом и керосином, отдал ему пачку, перетянутую розовой резинкой, со словами:

— Сдал по 17.

И, глядя на вытянувшееся лицо торговца, пояснил:

— А ты что хотел? Сам сказал — по максимуму, но Ми шестые весь рынок затоварили. Вот это на сегодня и есть максимум. Хотел я одну афошку с пачки за труды взять, да постеснялся тебя грабить.

Когда борттехник Ф. подсчитывал вырученную прибыль, к нему на борт заглянул лейтенант Л. Увидев рассыпанные на скамейке купюры, поинтересовался — откуда столько?

— Заработал, — важно ответил борттехник Ф.

Он коротко изложил борттехнику Л. схему получения прибыли.

— И, главное, все законно и морально. Это плата за наш риск. Наземник пригрелся возле магазина, ящиками конфеты берет, а нам — две пачки в одни руки!

— Вот, блин! — сказал лейтенант Л. — А я вообще ничего не беру с них. Но они, между прочим, неблагодарные свиньи — сдашь товар, отдаешь деньги, а они даже сто афошек не предложат на бакшиш.

— Вот и бери сам — все в твоих руках.

— Нет, так все же нельзя. Не могу я товарищей обирать.

— Еще один Феликс, блядь! — разозлился борттехник Ф. — А ты знаешь, какой бог покровительствует летчикам? Меркурий, он же бог торговли и обмана! Не зли его!

Через два дня после этого разговора борттехник Л. полетел в Чагчаран. На полпути его борт был обстрелян из ДШК, но вертолет без проблем (немного потряхивало) долетел до Чагчарана, и только на земле экипаж увидел, что в лонжероне лопасти зияет дыра величиной с кулак. Пришлось летчикам заночевать в чагчаранском гарнизоне в ожидании комплекта лопастей, и борттехник Л. вернулся в Шинданд только вечером следующего дня. Войдя в комнату, он сказал:

— Я становлюсь все более суеверным. В ближайший же рейс принесу жертву Меркурию…

На следующий день борт лейтенанта Л. поставили на Фарах.

— Что кому привезти, заказывайте, — сказал он.

Лейтенант М., временно летавший на ВКП (воздушный командный пункт), и потому временно не имевший доступа к дуканам, вручил ему 850 афошек и попросил купить кроссовки.

Борттехник Л. улетел.

Он вернулся после обеда, вошел в комнату и с порога кинул на кровать лейтенанта М. сверток:

— Примерь, вроде твой размер.

Лейтенант М. развернул бумагу, взял одну кроссовку, примерил на правую ногу.

— В самый раз. Спасибо, Толик!

— Погоди благодарить, — сказал, улыбаясь, лейтенант Ф. — Ты вторую примерь.

Лейтенант М. взял вторую кроссовку, поднес ее к левой ноге и сказал:

— Еб твою медь!

Обе кроссовки были на правую ногу.

— Феликс, да у тебя ноги разные! — расхохотался лейтенант Ф.

— Вот сука дуканщик, наебал! — вскричал лейтенант Л., заливаясь густым румянцем. — Да я этого козла расстреляю в следующий раз!

— Кончай придуриваться, все свои, — сказал лейтенант Ф. — Уж мы-то знаем, что ты просто смахнул с прилавка в сумку две кроссовки сразу. Я сам первый раз так сделал. Естественно, на прилавке все на одну ногу. Нужно смахивать одну в одном дукане, а другую — в другом. В следующий раз смахни две левых — и будет целых две пары дармовых кроссовок.

— Дерьмовых, — поправил мрачный лейтенант М.

— Ладно, Феликс, — сказал, не сдаваясь, лейтенант Л. — Деньги ты больше не давай, я тебе на свои куплю.

— Еще бы, твою медь! — сказал лейтенант М.

— Повторяю — меня наебали!

— Это все Меркурий шутит, — примиряюще сказал лейтенант Ф. — В следующий раз отыграешься…

Как-то прапорщик К., узнав, что на следующий день летит в хлебный Фарах, с вечера загрузил на борт товар — цветной телевизор, сумку конфет, сумку печенья, несколько упаковок голландского газированного напитка Si-Si (типа Фанты) и сверток из нескольких зимних бушлатов. Дверь, как полагается, закрыл на ключ, и опечатал личной печатью.

Рано утром, когда стоянку приняли у караула, К. пришел первым. Видимо, он хотел, перед тем, как сдать товар, полюбоваться на эту гору сокровищ и еще раз подсчитать прибыль. Он открыл вертолет, поставил стремянку и поднялся на борт. Через несколько секунд послышался гневный рев, переходящий в жалобный вой. Прапорщик выскочил из вертолета, обежал вокруг, приседая и заглядывая под днище, кинулся к контейнеру, открыл его, закрыл, плюнул и сел на землю, схватившись за голову.

— Что с тобой, знаменосец? — спросил проходивший мимо борттехник Ф. — Неужто вынесли все, что нажито непосильным трудом?

— А ты откуда знаешь? — К. вскочил на ноги и с нехорошим подозрением уставился на лейтенанта. — Видел, кто это сделал?

— Да ничего я не видел. Просто, раз прапорщик плачет, значит, потерпел материальные убытки. И много взяли?

— Весь товар — и мой и не мой. Но как?! Печати и на двери и на створках нетронуты, блистера изнутри закрыты. Как, Фрол? Как они просочились? — и К. затряс лейтенанта за плечи, брызгая слезами. — Это караул, я знаю. Я их выслежу, курков вонючих, я их утрамбую!

Потекли трудные дни дознания. Прапорщик рвал и метал, проводил допросы с пристрастием, но караульные только невинно пожимали плечами. К. лежал в засадах и крался безлунными ночами, вследствие чего однажды чуть не был застрелен все тем же чутким караулом. К. исхудал и почернел от тщетности своего расследования и от размера нависшего долга. Справляться приходилось своими силами — жаловаться вышестоящему начальству на то, что караул украл с борта боевого вертолета телевизор, сумки с конфетами, упаковку казенных бушлатов и еще много чего, не относящегося к боевым действиям, было бы глупо. Особист только и ждал, чтобы найти кого-нибудь, кто загнал дуканщикам в Турагундях передвижную дизельную электростанцию, — а лучшей кандидатуры, чем прапорщик и не сыскать…