Падение Софии (русский роман) - Елена Хаецкая

— Тьфу ты, — проговорил я. — Ступай, умойся. Идем, я попрошу Планиду — даст тебе молока.

Кухарка встретила нас неприветливо. Дымящаяся папироса, зажатая у нее в зубах, зашевелилась.

— Планида Андреевна, умоляю, перемените гнев на милость! — шутливым тоном начал я, воображая, будто это наилучший путь к суровому сердцу старого морского волка. — Видите сами, несчастный инопланетянин обижен и побит.

Кухарка выплюнула папиросу в особое ведерко с водой, где уже плавало множество окурков, похожих на дохлых мальков.

— Начинку для пирогов привели, барин? — осведомилась она хрипло. — Ну хорошо, краснорожая жаба, — обратилась она к фольду, — полезай-ка в мясорубку, принеси пользу обществу.

Фольд дружелюбно стрекотал и цокал, а Планида разразилась смехом.

— Дайте ему молока, что ли, — сказал я совсем уж будничным тоном.

— Да он весь дом объел, — сказала кухарка. — И жрет, и жрет. Витольд только и знает, что обеды ему таскать. Я говорю ему: «Разоришь хозяина-то со своими экспериментами», а он отвечает, что эксперимент, мол, скоро уж закончится. Ему, мол, виднее, разорит или нет. Я уж предлагала отдельно варить, из объедков. Этому-то, — она сверкнула взглядом в сторону фольда, — ему же все равно, что жрать, лишь бы желудок набить. Дикарь, одно слово.

— Просто дайте ему молока, — сухо произнес я. — И пусть умоется.

— Может, еще сопли ему подобрать? — крикнула Планида мне в спину.

Я хотел было оборвать дерзкую бабу, но зловещий призрак купцов Балабашниковых тотчас всплыл перед моим мысленным взором, и я, не сказав больше ни слова, удалился из кухни.

Настроение было испорчено. Я вернулся было к чтению, однако и здесь меня ожидало разочарование. Занимательные эпизоды экспедиционной жизни временно закончились. Следующие страницы Беляков посвятил описанию жуков и тараканов. Я рассеянно пролистал два письма, сплошь изрисованных портретами каких-то членистоногих растопырок.

Мои досуги прервало появление незнакомого человека. На вид ему было лет тридцать с небольшим. Широкий лоб мыслителя, античный нос героя, еще более античный подбородок покорителя женских сердец и вообще атлетическая фигура — незнакомец, прямо скажем, производил сильное впечатление.

— Прошу прощения за бесцеремонность, — заговорил он выхоленным баритоном, который вызвал у меня еще больше неприязни к чужаку. — Слуга ваш, должно быть, уже доложил. Странно, что он не вышел ко мне с сообщением, что вы ожидаете, а между тем мое дело не терпит отлагательств.

— Слуга ничего не доложил, — сказал я. — Он заика. Я ничего не разобрал из его так называемого доклада.

Я сверлил чужака взглядом, изо всех сил давая ему понять, что ему здесь совсем не рады. Мысленно же я молился о том, чтобы Планида задержала фольда на кухне. Не хватало еще для довершения картины, чтобы инопланетянин возник сейчас в комнатах!

— В таком случае позвольте отрекомендоваться лично, — произнес незнакомец. — Порскин, следователь по особо важным делам. Конон Порскин, — повторил он.

Я помертвел.

— По каким делам Конон? — переспросил я глупо.

— По особо важным. Следователь, — подчеркнул Порскин.

Я покраснел. Порскин глядел на меня снисходительно. Он спросил:

— В какой комнате удобнее разговаривать?

— В любой, — ответил я, озабоченный только одним: увести вторженца как можно дальше от кухни. — Хотя бы в гостиной. Весьма будет удобно.

— Потребуется стол, — выдвинул новое требование Порскин.

— Желаете откушать? — спросил я, лихорадочно соображая, как быть дальше.

Наверняка следователь уже оповещен о том, что в кухне у меня хоронится инопланетянин. Я бы на его месте точно догадался. Подозрительных инопланетян и бандитов в романах всегда прячут на кухне.

— Но ведь не на кухне же… — прибавил я, в отчаянии понимая, что сейчас выдаю себя с потрохами. — Вам лучше подадут в гостиную. «Чистых» гостей у нас на кухне не принято… У нас приличный дом, и вполне имеется несколько гостиных. Даже несколько, — особо подчеркнул я, как бы окончательно переводя мысль с кухни на гостиную.

Порскин хмыкнул. Вероятно, он привык, что его появление оказывает на людей самое неожиданное воздействие, и никакому лепету уже не удивлялся.

— Собственно, стол понадобится не кухонный, а письменный, — пояснил он.

Я длинно, с облегчением, выдохнул.

— У меня не было еще случая говорить со следователем, — объяснил я. — Отсюда все эти несуразицы. Прошу извинить.

Порскин не ответил.

Мы поднялись наверх, в мой любимый кабинет с книгами. Порскин деловито уселся за стол, вынул лист бумаги и приготовился писать. Он писал много и молча, как это делают иногда врачи. Потом вдруг поднял ко мне лицо.

— Вы, конечно, уже поняли, о чем пойдет речь?

Я криво пожал плечами. Это можно было расценить и как «да», и как «нет».

— Бесчинства и разбои некоего Матвея Свинчаткина возбудили наконец активность властей. Мы сильно надеялись на то, что этот бандит либо погибнет, либо выйдет на поверхность там, где его удобнее будет схватить, однако ни того, ни другого до сих пор не случилось.

— Ясно, — кивнул я, опять холодея. По лицу моего гостя я пытался определить, подозревает он меня в чем-то или просто собирает сведения. Сам я ощущал себя виновным с головы до ног.

Между тем Конон Порскин продолжал бесстрастно:

— Было принято решение изловить его в естественной для него среде обитания, то есть прямо на месте. Сейчас я собираю сведения о нем самом и образе его действий. Вы как местный житель, неоднократно проделывавший путь отсюда и до Петербурга, могли подвергаться грабежам со стороны означенного Свинчаткина.

— Да… — вымолвил я. — Было. Один раз.

— Было? — хищно насторожился Порскин. — А почему вы не заявили?

— Не видел никакого смысла, кроме неизбежной волокиты… У меня почти никакого багажа при себе не имелось, и денег тоже. Он забрал только теплые вещи — пальто, носки… коньяка взял фляжку…

— Зимовать собирается, — сквозь зубы выговорил Порскин и сделал заметку у себя в бумагах. — Что-нибудь еще можете вспомнить?

— Разговаривал вежливо.

— Угрожал?

— Он не выглядел опасным, — сказал я, подумав. — Не производил такого впечатления.

Порскин отложил перо и уставился на меня.

— Господин Городинцев, — медленно произнес следователь по особо важным делам, — вы отдаете себе отчет в своих речах? Только прислушайтесь к тому, что вы говорите! Опаснейший преступник, бандит, возглавляющий целый боевой отряд злодеев, грабитель с большой дороги не кажется вам опасным. Это по меньшей мере странно.