Игрок 1. Что с нами будет? - Дуглас Коупленд

— Водопровод не работает, — говорит Рейчел своим ровным, безо всяких интонаций голосом. — Макс, сними с себя всю одежду. Сейчас же. Брось ее на пол, но осторожно, чтобы не поднимать пыль. А потом мы пойдем в подсобку и попробуем промыть тебе кожу. Там должны быть запасы воды. Одежду Макса не трогать. Потом мы ее уберем в пакеты. Карен, Рик, вымойте руки.

Пока Рик льет газировку на руки Карен, Берт ворчит, лежа на полу:

— А мне вот никто не оказывал такого королевского приема, как этому парню.

На что Карен отвечает:

— Нет, тебе — нет.

Рейчел берет свою сумочку, достает упаковку таблеток, вынимает несколько штук и вкладывает в руку Максу.

— Вот, примешь это.

— Это что?

— Пропанолол. Бета-блокатор. Блокирует выработку адреналина, что, в свою очередь, сокращает выработку воспоминаний и, таким образом, уменьшает посттравматический стресс.

— Что? — Рик смотрит на Рейчел, как на медведя-гризли, едущего на одноколесном велосипеде.

Рейчел продолжает:

— Зубчатая извилина теряет способность удерживать воспоминания в мозгу. Солдаты, воюющие в Ираке, принимают его постоянно. Я ношу с собой упаковку на случай, если вдруг у меня случится какой-нибудь срыв на публике.

— А он безопасный? — спрашивает Рик.

— Да, безопасный.

Макс глотает таблетки, запивая остатками газировки, которые Рик сцедил из автомата в стакан. Макс продолжает раздеваться, но его движения получаются резкими и неуклюжими — из-за притока адреналина и страха. Карен видит у него на руках и ногах пятна химических ожогов, похожих на воспаленные язвы. Когда его шорты падают на пол, слышится глухой стук. Наверное, в одном из карманов шортов лежит айфон, в котором есть парочка фотографий Карен, сделанных в самолете — судя по ощущениям, сто лет назад, но на самом деле сегодня утром. Для Карен этот стук знаменует официальное окончание ее прежней жизни и начало новой — в мире, существующем в состоянии перманентного отключения электроэнергии. Вечный Лагос, бесконечный Дарфур. Мир, в котором люди едят «печенья-гадания», но не заморачиваются на чтении предсказаний. Мир, в котором индивидуальность не значит почти ничего. Мир, где люди — не более чем фишки от «Скрабла», только пустые, без букв. Упаковочная пенопластовая крошка. Салфетки в «Макдоналдсе».

Карен решает, что, как только выдастся случай, она попросит у Рейчел парочку этих волшебных таблеток. Буквально в прошлом месяце, в разговоре с доктором Ямато, Карен пошутила, что вот было бы здорово, если бы кто-нибудь изобрел таблетки под названием «10 сентября»: принимаешь такую таблетку, и тебе начинает казаться, что 11 сентября никогда не случалось. А теперь Карен нужна таблетка, которая заставила бы исчезнуть весь двадцать первый век — все это неотвратимое будущее. Доктор Ямато сказал, что Земля не предназначена для шести миллиардов людей, которые носятся туда-сюда как угорелые, радуясь жизни. Земля предназначена для двух миллионов людей, которые в поте лица добывают ростки и коренья.

— Какой вы добрый, — заметила Карен.

А доктор Ямато, раздражительный после трехдневного симпозиума по биполярным расстройствам, сказал:

— Карен, не исключено, что в конечном итоге вся история человечества окажется просто розыгрышем. Может быть, человеческий индивидуализм — это жестокая шутка, сыгранная над людьми. Просто дурацкая мысль, попавшая в голову Господа Бога на восьмой день творения.

Карен тогда рассмеялась. Она рассмеялась!

Рик забирает у Люка дробовик и остается следить за Бертом, а Люк и Карен ведут хромающего Макса в подсобку.

— Где ты был, когда начались взрывы? — спрашивает Карен. — Как ты добрался сюда? Ты был с семьей? Где они все? Почему ты один?

Макс, стоящий в одних трусах, говорит:

— Мы взяли в прокате машину и ехали в город.

Люк говорит:

— Здесь нет воды. Ни простой питьевой, ни газировки. Вообще никакой. Только растаявший лед из генератора.

— Давай, что есть.

Карен возобновляет беседу с Максом:

— Вы ехали в город во взятой в прокате машине.

— Да. Ехали в город. С папой. И с сестрой.

— А где твоя мама?

— Она нас бросила. В прошлом году. Сбежала со своим тренером. Я не знаю.

— Прости.

— Да мне все равно. Наша машина была последней. После нас машины уже никому не давали. У этих ребят из проката вдруг сделались такие странные лица. Я глянул на их монитор, и там было написано большими буквами: АВТОЗАПРАВКИ ЗАКРЫТЬ. БЕНЗИН НЕ ПРОДАВАТЬ. А потом: АВТОПРОКАТЫ ЗАКРЫТЬ. АВТОМОБИЛИ НЕ ВЫДАВАТЬ. Ой! — кричит Макс, когда Люк выливает ему на голову талую воду. Вода пахнет тефлоном и медью. — Ощущение, как будто меня всего покусали осы. — В уголке его правого глаза дрожит слеза.

Люк хватает бутылку водки, наливает немного в пластиковый стаканчик, разбавляет кока-колой и сует стаканчик в руку Макса.

— На, выпей.

— И что было потом? — спрашивает Карен.

— Ну, далеко мы не уехали. Полиция перегородила все автострады, ведущие в аэропорт. Люди словно с ума посходили. Десять тысяч человек пытались вернуться в аэропорт, чтобы улететь домой. Только я не понимаю, какой в этом смысл. О чем они думали?! Все равно ведь все рейсы были отменены. Топлива больше нет. А потом к нам подошел один дядька и наставил на нас пистолет, а его друг начал откачивать бензин из нашей машины. Там рядом был полицейский. Два полицейских. Но они вообще ничего не сделали. Тот дядька стоял, целился в нас из пистолета, второй дядька сливал бензин, а потом этот первый заставил папу бросить ключи от машины в топливный бак, чтобы мы не смогли никуда уехать на том бензине, который еще оставался.

Люк осторожно приподнимает левую руку Макса и промывает ее талой водой.

Карен спрашивает:

— А потом?

— А потом были взрывы.

— Что взорвалось, не знаешь?

— Не знаю. Никто не знает. Мы увидели облако, оно двигалось в нашу сторону. Мы пытались бежать. Но оно нас догнало. Как раз когда мы добрались до отеля.

— А других мест, чтобы спрятаться, не нашлось?

— А где было прятаться — под эстакадой? Это же химикаты! Я пытался зайти в отель, но дверь была заперта. Почему они заперлись? Почему никого не пускают?

Люк с Карен лишь пожимают плечами.

— А где твой папа? Сестра? — спрашивает Люк.

— Не знаю. Мы разделились. Было совсем ничего не видно. Из-за этого химического тумана. И глаза разъедало — вообще не открыть. И воздух был такой плотный. Даже не крикнешь. Ничего не слышно. Как в бурю. Я… я не знаю, где они. — Теперь Макс плачет. — А я вас узнал, — говорит он Карен. — Вы — та красивая женщина из самолета. Я вас сразу узнал, как только вошел, хотя я почти ничего не вижу.

В подсобку заходит Рейчел с бутылкой и новой свечой.

— Нашла вот немного воды. Пойду еще поищу.

Рейчел уходит, и Люк говорит:

— Макс, ты уж потерпи. Надо смыть с тебя все, что можно.

— Ага.

Пока Люк поливает Макса из бутылки, Карен смотрит по сторонам и замечает рубашку и брюки — сменную форму бармена, которую Рик держит в подсобке, на вешалке в уголке.

— На вот, надень, — говорит Карен, передавая рубашку Максу. — Ты весь дрожишь.

— Спасибо, — говорит Макс. — Я что-то замерз.

Макс кое-как надевает рубашку, но когда пытается натянуть брюки, ткань раздражает его обожженную кожу, и он вскрикивает от боли. Карен садится на перевернутый ящик и говорит:

— Макс, присядь тут со мной. Люк, пожалуйста, принеси айфон Макса. Он должен быть в кармане шортов.

Макс садится рядом с Карен и обнимает ее за шею.

Карен вспомнилось, как она обнимала Кейси в больнице пять лет назад. Впервые с тех пор, как дочке исполнилось пять или шесть. Обнимать своего ребенка — это было приятно. Дети мягкие. Теплые. Чувствуешь, как бьется их сердце. Там, внутри.

— Я теперь навсегда ослеп? — спросил Макс.

— Нет, солнышко, — сказала Карен. — Зрение восстановится. Все будет хорошо. Скоро весь этот ужас закончится, и ты вернешься домой.

Макс сидел, положив голову Карен на грудь. Он был совсем большой мальчик — еще не юноша, но уже почти.

— Я совсем не имел в виду то, что сказал.

— А что ты сказал?

— Что мне все равно. Насчет мамы. Потому что мне не все равно.

— Я знаю, Макс.

— Она просто уехала, бросила нас. Как же так можно… думаешь, что человек тебя любит, а он берет и бросает тебя, как будто ты для него — ничто?

— Так часто бывает. Такая вот у людей темная сторона.

— Я ужасно по ней скучаю, а она даже не отвечает на мои письма. Притворяется, что не знает, как работать с электронной почтой. А потом отправляет мне эсэмэс совершенно случайно. Перепутала номер. Пишет, что ей замечательно отдыхается на пикнике. Хотя сама в это время обещала прийти на концерт к сестре. Сестра играет на скрипке.