Врата Атлантиды - Андрей Николаев

— Я редко работаю по заказам, ты же знаешь.

— Угу… А тетка жутковатая, — Леня кивнул на рисунок Хельгры. — Я бы с такой не лег. Ну, ладно, — он хлопнул в ладоши, — не пора ли нам поднять, так сказать, бокалы и содвинуть их разом?

— Да я поработать собрался, — неуверенно сказал Корсаков.

— А друга проводить?

— Ну, если только проводить. Кстати, расскажешь, что с тобой было. В общих чертах я знаю, но…

— Расскажу, хоть воспоминания не из приятных.

Как всегда, Леня позаботился обо всем: в пакете были водка, коньяк, виски и две бутылки «Швепса». Внизу лежал мокрый пакет с квашенной капустой. Корсаков вывалил капусту в миску, покропил подсолнечным маслом.

— Лучку добавь, — Леня, сидя в кресле, наблюдал, как Игорь накрывает на стол, — колечками чтобы тоненькими. Потянуло меня что-то на капустку. Знаешь, в Англии ее не найдешь. А картошка есть? — спохватился он.

— Есть, — Корсаков достал тарелки, поставил на стол хрустальные рюмки в надежде, что из рюмок напиться будет труднее.

— В мундирчике ее свари и на стол, — Шестоперов поскреб друг о дружку забинтованными ладонями. — А мы пока, того, разомнемся.

Он взял бутылку водки и попытался отвернуть крышку. Пробка скользила в бинтах. Корсаков отобрал у него бутылку, открыл, разлил по рюмкам. «Анюта меня убьет», — подумал он.

— Я буду сидеть в кресле, — объявил Леня, — так, что двигай стол сюда.

Игорь подвинул стол, передал гостю рюмку.

— Ну, со свиданьицем! — Шестоперов неловко взял ее, подмигнул.

Они чокнулись. Водка была тепловатой, и Корсаков поспешил запить ее «швепсом». Леня крякнул, подцепил вилкой капусту и, запрокинув голову, отправил ее в рот. Помыв картошку, Игорь поставил ее вариться и присел к столу.

— Ну, рассказывай, кто тебя отделал?

— Не знаю кто, — проворчал Леонид. — Я уже спать собирался — целый день работал. Позвонили в дверь, я с дуру открыл, а мне с порога в пятак… Очнулся — сижу, к креслу привязанный, а они вокруг стоят. Трое. Морды закрыты такими кожаными масками на молниях… ну, видел наверное. И давай меня спрашивать… Слушай, налей еще. Я как вспомню, так меня колбасить начинает.

Игорь налил ему водки.

— А что спрашивали?

— Про тебя спрашивали. Давно ли знаю, какие у нас отношения… я возьми, да и брякни: любовь у нас. Ну, уроды, шуток не понимают. Как начали меня охаживать. Спрашивали, где ты коньяк взял, где живешь. Ну, я темнить не стал — вижу, что дело плохо. Ты уж извини, Игорек, но заложил я тебя с потрохами, — Шестоперов виновато развел руками.

— А-а-а, ерунда! Где я живу, весь Арбат знает, да и откуда коньяк взялся — тоже не велика тайна.

— Я так и подумал. Еще про какие-то карты спрашивали. Ну, тут я пожалел, что про карты ничего не знаю. На этих вопросах они мне пальцы и поломали, суки. А потом устроили погром, как в еврейском гетто: шкафы все перебрали, матрас порезали. Даже стены простукивать взялись, да старший остановил их. Ну и напоследок огрели меня по голове какой-то палкой — в газету завернута была, не разглядел. Я и вырубился. А очнулся уже когда «скорая» приехала. События описаны в романе «Черное таро». Слушай, что это за карты были?

Корсаков попробовал ножом картошку, слил воду и поставил кастрюлю на стол.

— Леня, в этом деле чем меньше знаешь, тем спокойней спишь. А может, и дольше живешь.

— Да ладно тебе темнить, — возмутился Шестоперов. — Мне из-за тебя по башке дали…

— А могли и убить. Про банкира своего слышал?

— Про Максима Михайловича? — Леня помрачнел. — Слышал. Что, те же отморозки, что и со мной, беседовали?

— Конкурирующая фирма. Так что езжай в свой Лондон, лечи руки и малюй картины. А в это не суйся. Я весной думал, что все закончилось, а выходит, только начинается.

Шестоперов задумался, опустив голову.

— Я-то уеду, а ты как? Знаешь что, поехали вместе, а? Раскрутишься потихоньку, начнешь бабло зеленое рубить, поди плохо?

— Я не один, Леня, — сказал Корсаков, — а она не поедет. Да и мне нельзя уезжать — не стоит оставлять за спиной недоделанные дела. Я по уши влез, и теперь этот узел надо рубить, иначе житья не будет.

— Жаль. Ну, давай хоть напьемся напоследок.

Корсаков задумался на мгновение и махнул рукой:

— А давай!

Он достал стаканы и наполнил их на две трети водкой. Вынув из кастрюли картошку, обжигаясь, дуя на пальцы, почистил и передал Леониду. Тот неловко взял ее своей клешней, обмакнул в соль. Игорь почистил картошку себе, взял стакан.

— Ну, Игорек, удачи тебе. Если что — звони. Номер телефона я оставлю. Ну, денег надо будет или с визой посодействовать. Договорились?

— Договорились.

Глухо звякнули стаканы, плеснулась водка. Корсаков в три глотка проглотил водку, откусил картошки, подхватил капусту. Леня не отставал.

— Вот это по-нашему, — одобрил он. — Чуть не забыл: я когда мужиков о тебе спрашивал, там еще какой-то дед ошивался. Стремный такой, небритый. Ребята ему залепили, что ты в Измайлове работаешь, он и укатил.

— Что за дед? — насторожился Игорь.

— В плаще каком-то дореволюционном, седой, волосы в хвост резинкой перехвачены.

— А-а, черт, это же Рогозин.

— Кто это?

— Тренер мой бывший. Сто лет не виделись, а тут на кладбище был, бабку моей подруги хоронили, и вдруг гляжу: он. Я и узнал не сразу. Только потом его и вспомнил. Интересно… если он меня даже на Арбате нашел, значит что-то важное.

— А мы грешным делом подумали: ханыга какой, собрался тебя на деньги крутануть. Ну и сплавили его. Да не переживай, если ты ему нужен — вернется.

Под картошку водка пошла легче. Леня сел на своего любимого конька: каждый раз, приезжая в Россию, он ругал заграничные порядки, а перед отъездом за рубеж обрушивался на родные, российские. Игорь слышал жалобы приятеля не в первый раз, но если раньше Леня набрасывался на повальное пьянство и невозможность выжить творческой личности, то теперь он к обычным нападкам на родную действительность добавил возмущение «бандитскими мордами, прячущими хайло за кожаными масками».

— …ты дай мне в харю с честно открытым лицом, и я спасибо скажу…

— Спасибо скажешь?

— Да, старичок! И в ножки поклонюсь! Значит, где-то я не прав, если мне в бубен заехали. А то прямо хунта какая-то: вяжут, руки ломают, вопросы дурацкие задают. У нас хунта чилийская времен Пиночета или свободная демократическая страна? Нет, ты скажи, — Леня подался вперед и поймал за рукав привставшего со стула Корсакова.

— Свободная и демократическая хунта, — ответил Корсаков. — Да пусти ты, я колбасы хоть порежу.

— А-а-а… вот все так. Родину на колбасу променяли, — с горечью констатировал Шестоперов, доливая остатки водки, — на протухшие американские чизбургеры и гамбургеры. Уеду. Уеду в Лондон. Там меня любят, морду не бьют, мистером называют, — он всхлипнул.