Забытый сон - Чингиз Абдуллаев

— Вы не обратили внимания на какие-нибудь раны или кровоподтеки?

— Ах вот вы о чем! — понял Кловис. — Когда мы его снимали, один из офицеров его не удержал и уронил тело на пол. Он попытался задержать падение и слишком сильно схватил его за руку. Я видел эти синяки и показал на них следователю. Кажется, его фамилия была Брейкш. Да, правильно, Айварс Брейкш, он сейчас избран депутатом парламента. И еще мы нашли записку Арманда на столе.

— И больше ничего подозрительного?

— Нет, больше ничего.

— Когда вы вошли в квартиру, окна были закрыты?

— Сейчас вспомню. Да, конечно, закрыты. Точно закрыты. Иначе я бы не стал даже пытаться ему помочь. Тело было еще теплое.

— За двадцать минут до смерти его видел дежурный, — напомнил Дронго, — значит, убийство или самоубийство было совершено в этом промежутке времени.

— Поэтому я и хотел ему помочь, — объяснил Эмиль. — Я потом долго не мог в себя прийти. Арманд был для меня идеалом во всем, абсолютно во всем.

— Вы не поверили в его самоубийство?

— Как это не поверил, если я видел его тело собственными глазами? И прочел его записку? Она лежала на столе. Он там написал, что очень сожалеет о случившемся. Я его почерк сразу узнал. И потом эту записку отправляли на экспертизу два раза. Лилия, это жена Арманда, не верила, что ее муж мог такую записку написать. И каждый раз экспертиза доказывала, что это рука ее супруга. Я сам в квартиру вошел с полицейскими, когда там еще никого не было. До меня там были наш дежурный и секретарь погибшего, но я не думаю, что женщина и инвалид могли справиться с таким человеком, как Арманд. Вернее, я уверен, что они не справились бы.

— За день до этого события ваши соседи банкиры Леонидовы отмечали день рождения своего внука, — напомнил Дронго.

— Что вы говорите? — удивился Эмиль. — Я этого не помню. Может, и было, но какое это имеет отношение к самоубийству Арманда?

— Через пять лет убили и самого банкира.

— Вы верите в теорию заговоров? — усмехнулся Кловис. — Но это не так. Меня тогда не было в Риге, я уезжал в Дортмунд, пытался там немного поработать, закрепиться. Но мне не дали лицензии и не выдали разрешения. Пришлось вернуться. Однако насчет убийства Леонидова я немного знаю. Его супруга — мой клиент, она считает, что у нее в семьдесят лет должна быть голливудская улыбка. И мы с ней часто общаемся. Леонидов тогда задолжал большую сумму российским бизнесменам. Он получил деньги в долларах и сразу перевел их в рубли. Довольно большую сумму. А потом грянул дефолт и нужно было возвращать в рублях ровно в четыре раза больше, чем он брал в долларах. Леонидову это было накладно, да и не очень хотелось. Все, как обычно, он хотел «кинуть» своих партнеров, а они этого не очень хотели. И решили свой спор так, как это было принято в России. Подослали сюда двух киллеров, которые и свели с Леонидовым-отцом счеты. Кстати, сын потом исправно все выплатил, и конфликт был исчерпан.

— Ясно, — Дронго посмотрел на Фешукову. Пора было уходить. — Благодарю вас, — он поднялся с дивана, помог встать Татьяне.

Она все время молчала, понимая, что лучше не мешать Дронго.

Когда они вышли в коридор, то увидели стоящую там собаку. Умный пес открыл дверь лапой и вышел в коридор. Теперь он молча смотрел им в глаза. Они замерли, такой пес мог сбить с ног даже Дронго. Эмиль шагнул вперед.

— Вернись в комнату, — строго приказал он, — зачем ты меня позоришь?

Дог смешно поднял морду и вернулся в комнату. Даже прикрыл за собой дверь. Татьяна улыбнулась. Дронго обернулся к хозяину квартиры.

— А почему ваша собака не залаяла, когда Арманд повесился? — вдруг спросил он. — Животные чувствуют такие вещи. Или если бы в квартире появился чужой.

— У меня тогда не было собаки, — пояснил Кловис. — Я жил один.

— У меня к вам большая просьба, — обратился к нему Дронго, — вы можете подняться с нами на третий этаж и порекомендовать нас вашему клиенту — вдове Леонидова?

— Ни в коем случае, — махнул рукой Эмиль. — Она такая сварливая женщина, что потом будет еще несколько лет вспоминать, как я посмел явиться к ней с гостями без звонка. Давайте лучше я ей позвоню и скажу, что скоро мы будем. Так будет лучше.

Эмиль вернулся в комнату. Было слышно, как он звонит и разговаривает по-латышски. Собака снова вышла из комнаты и стала строго смотреть на гостей. Когда Эмиль закончил говорить, она шмыгнула в другую комнату, не дожидаясь окрика хозяина. Дронго и Татьяна, переглянувшись, улыбнулись.

— Можете подниматься, — разрешил Эмиль, — она дала свое императорское согласие. Но учтите, эта женщина с характером. Старая еврейка, у которой свои понятия обо всем.

— Мы не станем ее долго мучить, — пообещал Дронго, — спасибо вам за помощь.

Он пожал руку Эмилю и вышел вместе с Татьяной на лестничную площадку.

— Закрывайте дверь, — сказал он на прощание, — иначе ваша собака простудится.

Кловис закрыл дверь. Фешукова тихонько вздохнула.

— Хороший человек, — негромко проговорила она, — интеллигентный, выдержанный, воспитанный. Сразу видно, в какой семье он воспитывался. Его отец был очень известным врачом. И чудесная собака, умная, все понимающая. Почему он до сих пор не женился? Состоятельный человек, очень привлекательный.

— Может, женщины его не хотят? — пошутил Дронго.

— Не может такого быть, — уверенно возразила Татьяна. — У нас на десять женщин только трое мужчин. Многие на заработки уехали в Россию или в Европу. Некоторые даже в Америку. У нас столько незамужних женщин! Он мог бы составить целый гарем, если бы захотел.

— Идемте наверх, — решил не спорить Дронго, — еще один такой разговор, и я решу, что мне тоже нужно остаться в вашей стране.

Татьяна смутилась, чуть покраснела.

— Я не в этом смысле, — пояснила она. — Но всегда жаль, когда видишь таких людей, не нашедших своей половины.

Они поднялись на третий этаж, позвонили в квартиру Леонидовых. Дверь открыла пожилая женщина, очевидно, прислуга. Она была предупреждена и поэтому приняла верхнюю одежду гостей, проводила их в большую гостиную.

За огромным столом, вокруг которого могли разместиться человек пятнадцать, сидела дородная, властная женщина лет семидесяти. Она была в коричневом жакете и в темной юбке. Пышные волосы, макияж и явные следы пластических операций на лице, которые не могли скрыть ее возраста, но убрали морщины и вытянули глаза.

— Здравствуйте, — громко произнесла она, — меня зовут Инна Марковна. А как вас?

— Это Татьяна Фешукова. А меня обычно называют Дронго, — представился он.

— Как? — удивилась она. — Как вы сказали, ваше имя?

— Дронго. Это не имя, а скорее кличка.

— Молодой человек, — повысила голос хозяйка квартиры, — я не привыкла называть людей кличками. Извольте сказать мне вашу фамилию.

Он назвался. Инна Марковна удовлетворенно кивнула.

— Можете сесть, — разрешила она, показывая на другой конец стола, словно они были на приеме у королевской особы. Инна Марковна чувствовала себя в этом доме полновластной хозяйкой. И она была права. В конце концов, это они пришли в ее дом и должны уважать правила внутреннего распорядка, установленного хозяйкой.

— Мне позвонил Эмиль Кловис, мой стоматолог, и попросил вас принять, — снисходительно объяснила Инна Марковна. — Он сказал, что вы займете у меня не больше десяти минут. Насколько я смогла понять, вы эксперт по вопросам преступности? Какое отношение я имею к вашему ремеслу?

Дронго подумал, что быть лечащим врачом такой особы нелегко. Особенно зубным.

— Мы проводим повторное расследование всех обстоятельств гибели Арманда Краулиня, — сообщил он. — Может, вы помните такого соседа, который жил на втором этаже? Вернее, его отца, который там раньше жил, а потом квартира перешла к его сыну?

— Когда мы сюда переехали, там уже никто не жил, — сообщила Инна Марковна. — Мы, конечно, слышали о враче Краулине, но он умер задолго до нашего появления здесь. Что касается господина Арманда Краулиня, то я вообще не имела чести его знать. Он был, кажется, каким-то коммунистическим или комсомольским лидером, а мы таких людей не знали и не хотели знать. Мой муж всю жизнь занимался честной коммерцией и никогда — политикой. В советское время мой покойный супруг работал главным бухгалтером универмага, потом заместителем директора. Мы переехали сюда только в девяносто втором.

— Я знаю, — кивнул Дронго, — а в девяносто третьем у вас родился внук.

— Да, — несколько оживилась старуха, — и сын назвал внука в честь моего мужа.

— Вы тогда отмечали его рождение?

— Нет, — ответила она.

— Извините, — не понял Дронго, — но ваш бывший дежурный говорил, что вы…

— Он не совсем умный человек, если мог сказать такое, — резко произнесла Инна Марковна. — Мы не могли отмечать рождение внука. Мы отмечали сороковой день с момента его рождения. К этому времени он уже получил имя и был обрезан по нашим законам.