Осколки - Том Пиккирилли
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Очевидно, отчасти так далеко его завело чувство вины за свои действия. И снова я был уязвлен, увидев, насколько похожи были тропы, по которым мы с ним ходили.
— Как раз тогда вашим отношениям настал конец?
— Нет. Да. Я… меня возмутило то, что я увидел. Я ничего не мог с собой поделать, я не мог. Она знала правду, и по сей день я думаю, что она была рада этому. Все уже начало распадаться. Я хотел серьезных отношений, а она и думать не желала о каких-либо реальных обязательствах. Я думал, ее отец давит на нее, потому что я не вхожу в первую полусотню списка «Форбс». И секс стал серьезной проблемой, поводом для споров. — Он заерзал на диване. — Кому такое понравится? Кто станет встречаться с девушкой, которая никогда не позволит переспать с ней? Я не знал, что это значит и почему так происходит. К тому времени она крепко подсела на кокаин. — Цепочка его мыслей распалась. Он слизнул кровь с уголка губ. — Глушила его пакетиками.
— Это мне известно, — сказал я.
Он пристально уставился на меня. Мы оба ревновали к мертвой девушке, которую никогда по-настоящему не знали, но которая так хорошо понимала нас и наши неудачи.
— Кто подсадил ее? — спросил Джон. По его глазам было видно, как он прокручивает в голове мысли, тянет и подталкивает их; подобно ребенку, играющему с глиной, придает им хваткую форму. — Хартфорд?
— Ты знал ее лучше моего, — сказал я. — Расскажи мне, какой была Сьюзен, когда вы только встретились. С кем она была на ретроспективе Бергмана?
Бракман оскалился:
— С Ричи.
Я тут же с легкостью вообразил Саттера и его свиту занимающими три ряда в зале кинотеатра. Его жемчужная звериная улыбка вспыхнула, как маяк в темноте.
— Что ты о нем знаешь?
Нахмурив лоб, Джон вернулся к воспоминаниям о клубе, о тех ночах, когда он видел Сьюзен с другими мужчинами. На его лице было написано натуральное страдание — будто он отчаянно пытался разъять свою концентрированную ненависть к Лоуэллу Хартфорду и распространить ее еще и на Ричи Саттера.
— Если ты чего-то хочешь, у него это есть.
— Что? Что-то посерьезнее кокаина?
Бракман сухо усмехнулся.
— По словам Сьюзен, у него имеется вообще все. Все виды наркотиков — и он, думаю, промышляет целой кучей дерьма позабористее. Сутенерство… азартные игры… порнушка. Сьюзен никогда прямо не говорила, но подразумевала именно это. Я, честно говоря, далеко не про все в курсе.
— Насколько она была близка с ним?
— Ну… мы провели много времени в его клубе. Там всегда играла хорошая музыка, подавали отличную еду. Какое-то время я думал, что они с Саттером встречаются, но позже я понял, что, скорее, у него связь с Джордан. Иногда они целовались у всех на виду, и пару раз я видел, как она садится к нему в машину. Они не дружили и не любили друг друга, но было между ними… — Бракман поискал подходящее слово, но ничего не нашел, — …что-то эдакое, знаешь. Джордан входила в его круг. Трудно было понять, она просто флиртует или строит на него реальные планы. Джордан приударяла за целой кучей парней, но такова была ее природа. Громкий смех… кричащие платья, когда все тело — напоказ. Она будто всем что-то доказывала. Над всякой сальной шуткой ей нужно было посмеяться, а чтобы на нее обратили внимание, она и у шеста для стриптиза станцевать была готова. Ей нравилось тусоваться с вышибалами после закрытия клуба.
Саттер и Джордан на одной орбите? Джон был прав. Что-то в этом было.
— Вы со Сьюзен часто туда ходили?
— В самом начале, в феврале. Потом как-то повадились в более приличные места, а про клуб позабыли. Она никогда раньше не была в Музее современного искусства, поэтому я отвел ее туда. Ей нравились пьесы и зарубежные фильмы. Мы ходили в театры, галереи… иногда компанию нам составляли Саттер и Джордан. — Бракман явно устал говорить и стал выдавать все более расплывчатые ответы, прогоняя прошлое через розовый фильтр.
Завидная жертвенность, как ни крути.
— Держись подальше от всего этого дерьма, — сказал я ему. — И не позволяй Сьюзен утянуть тебя в могилу вслед за собой.
— Я любил ее.
— Я верю тебе.
Пистолет все еще покоился у него на коленях. Он повозился с ним, затем осторожно спрятал обратно в карман. Я отдал ему патроны, и он ссыпал их следом.
— Что ты собираешься делать, Фоллоуз? — спросил он, вставая, — весь опустошенный, ослабленный. Я знал, что он уже не оправится и не найдет другую девушку. Для стремления к чему-то новому ему не хватало ни веры в себя, ни банальной злости.
Выйдя за порог, он повернулся и жалобно спросил:
— Кто ты?
Не отвечая, я закрыл за ним дверь.
Глава 9
Я проглотил две таблетки обезболивающего и подождал, пока они подействуют; это произошло недостаточно быстро, поэтому я принял еще одну. Через двадцать минут звон в моей голове и боль от ожогов начали утихать.
Дети, игравшие перед домом, визжа, помчали домой, когда с неба вдруг полило. Мой верный Улисс зевнул у двери, прижался носом к косяку и принюхался. Ахиллес последовал его примеру. Я впустил собак; смех заставил их навострить уши.
Я приготовил себе обед и съел, не почувствовав вкуса. Собаки сидели, пристально уставившись на мою тарелку, заглядывая мне в рот. Улисс стал выписывать под столом плотные восьмерки, а Ахиллес одарил меня бесстрастным волчьим взглядом. Я скучал по Гомеру, моему слепому бассет-хаунду; и по тому, что он олицетворял, тоже — почти так же сильно.
Дождь усилился. Струйки небесной воды побежали по стеклам. Одно из кухонных окон было приоткрыто где-то на дюйм, и нижняя часть занавесок
