История Франции. С древнейших времен до Версальского договора - Уильям Стирнс Дэвис

Итоги деятельности Ришелье можно описать тремя фразами: он отнял у протестантов политическое значение; он вернул знать к прежней зависимости от королевской власти; он создал мощную армию и отправил ее на победоносную войну против Австрии. Говоря проще, он укрепил власть короля внутри страны и сделал ее грозной для других государств.

Ришелье враждовал с протестантами по политическим причинам, а не по религиозным. Он не пытался вмешаться в вопросы их совести или нарушить их право на религиозные собрания. Но с тех пор как вступил в силу Нантский эдикт, стало совершенно ясно, что каждое содержавшееся в нем право протестантов на собственные гарнизоны в каком-либо хорошо укрепленном городе и на проведение собраний с политическими целями – это возможность для непокорных дворян подрывать власть короля и готовить гражданские войны. Два раза Ришелье от имени короля вел войну против дворян-протестантов. Вторая из этих войн была по-настоящему большой и кровопролитной. Ла-Рошель, приморская крепость гугенотов, отчаянно оборонялась (1627–1628) и выдерживала организованную кардиналом блокаду, пока дети не стали умирать на улицах от голода. Протестанты надеялись, что англичане, их единоверцы, пришлют им подкрепление, но бездарный король Англии Карл I не смог найти адмиралов, которым хватило бы отваги провести свои суда по бухте сквозь построенные кардиналом препятствия. Когда английские корабли ушли обратно, Ла-Рошель сдалась. Она держалась так долго, что выжившие горожане «были похожи на мертвецов». Это был конец политической партии гугенотов. Они потерпели поражение, но ушли с честью. Ришелье (более мудрый, чем был позже Людовик XIV) сохранил за ними их религиозные привилегии, и еще пятьдесят лет французские протестанты жили в мире и гармонии с католиками, которые редко можно было встретить в любой другой части Европы, кроме Голландии. Так было потому, что (я привожу здесь мудрые слова самого кардинала) «мы должны доверять Провидению и не применять против [учений реформатов] никакую силу, кроме силы доброй жизни и доброго примера».

Это была первая трудная задача для кардинала Ришелье. Но смирить высшую знать было еще более важным и гораздо более трудным делом. Высокомерные недовольные аристократы могли плести интриги против ненавистного им министра во всех закоулках дворца. В любой момент Людовик XIII мог поддаться чьему-то тайному влиянию, уступить врагам кардинала и вышвырнуть его с должности. Но чтобы Франция стала великой, было совершенно необходимо указать несогласным с властью аристократам их место, и первый министр не отступил перед этим суровым испытанием. Он говорил: «Мне трудней завоевать четыре угла королевского кабинета, чем выиграть все сражения в Европе». Кардиналу пришлось бороться не просто с тонкими интригами и обычными заговорами, а с полным беззаконием большей части всего французского дворянства. Дуэли между французскими аристократами распространились настолько, что стали злом для страны. Один хорошо знакомый с этой ситуацией писатель утверждал, что в этих личных единоборствах погибло больше дворян, чем во всех Религиозных войнах. Поводом для дуэли служил любой пустяк: два «человека чести» не захотели разойтись на улице; один случайно посмотрел на другого холодно или высокомерно или же вообще не пожелал посмотреть; двое задели друг друга на ходу и т. п. У каждого противника был секундант. Эти секунданты, которые назывались «свидетелями», не имели никакого отношения к первоначальной провокации, но не просто следили, чтобы сражение шло по правилам, а дрались сами, хотя могли совершенно ничего не знать о причине спора. Поэтому в ссору, которую затеял дворянин, иногда втягивались все его ближайшие друзья. Часто на таких поединках дрались всерьез, до смерти, и не один человек, а пять или шесть могли погибнуть во время одной дуэли. Существовали королевские указы против всего этого, но французские аристократы привыкли смеяться над этими королевскими распоряжениями так же, как над многими другими законами. В итоге дуэли XVII в. стали, по большому счету, уносить больше жизней, чем средневековые турниры и судебные поединки.

Разумеется, в основе этого кровопролития лежало старое феодальное представление о том, что настоящему дворянину стыдно решать свои споры каким-либо путем, кроме силы своей вооруженной руки. Ришелье начал упорную борьбу против этих массовых дуэлей – вероятно, и как против дерзкого неповиновения королевской власти, и потому, что они были бесчеловечными с точки зрения морали. В 1626 г. кардинал применил законы против дуэлей так сурово, что встревожил этим недовольных. Некий граф де Бутвиль из великого рода Монморанси был изгнан в Брюссель за то, что участвовал в двадцати двух дуэлях. После того как правительство отказалось его простить, он имел дерзость дернуть льва за хвост: вернулся в Париж и специально сразился на дуэли среди бела дня на Королевской площади (1627). Рука кардинала мгновенно покарала знатного дуэлянта: Бутвиль и его секундант, граф де Шапель, были сразу же арестованы, допрошены и приговорены к смерти. Высшая знать громогласно протестовала против такой «жестокости». Все виды влияния – общественные и политические, открытые и тайные – были использованы для того, чтобы Людовик XIII помиловал нарушителей закона. Но король не пожелал унизить своего великого министра прощением виновных, хотя, вероятно, ему в какой-то мере нравилось их «высокое чувство чести». Нарушители закона были казнены, и Ришелье заметил по поводу их смерти: «Ничто лучше не позволяет сохранить силу закона, чем наказание людей высокого звания, когда оно равно их преступлению». Такие кары, правда, не привели к полному прекращению дуэлей, и они еще долго были проклятием французского дворянства. Но дуэли потеряли свои худшие свойства, и в любом случае те, кто не желал подчиняться закону, получили суровый урок.

Примерно в это же время Ришелье нанес еще один, и гораздо более результативный удар по дерзким смельчакам, которым, возможно, захотелось бы бросить вызов королю. Во Франции в это время было еще много почтенных старых замков, укрепления которых могли выдержать все, кроме осады по правилам с применением тяжелой артиллерии. Само их существование позволяло их знатным владельцам строить планы мятежа. И кардинал приказал лишить все эти замки укреплений или вообще уничтожить. Для французских средних классов и крестьянства, долго страдавших от высокомерия феодалов или даже от угнетения с их стороны, это был самый популярный указ, который можно было себе представить. Тысячи людей охотно помогали королевским чиновникам разрушать укрепления или полностью сносить донжоны. В результате многие когда-то великолепные замки превратились в окутанные плющом развалины, а остальные были превращены в изящные, но непригодные для обороны замки нового типа. Возможно, любители старины в более поздние времена жалели об уничтожении этих величественных реликвий феодализма, но для установления мира в стране оно принесло огромную пользу. После него король все в большей степени становился единственным во Франции, кто имел солдат и крепости.

Пока Ришелье боролся только против дворян низшего или среднего уровня, его положение было достаточно прочным. Но когда его политика столкнулась с интересами родственников самого короля, ситуация изменилась. Кардинал был таким умелым правителем, что, в сущности, ни один высокопоставленный сановник не мог чувствовать себя спокойно в его присутствии. Даже сам король боялся и в какой-то мере недолюбливал своего министра, хотя в то же время говорил себе, что этот грозный «слуга» ему необходим. В 1626 г. несколько очень могущественных особ вступили в тайный сговор против Ришелье. Их главой считался Гастон Орлеанский, брат самого короля и наследник престола, но он, бесспорно, был глуп, и настоящим мозгом заговорщиков был маршал д’Орнано, к которому Ришелье раньше благоволил и которого продвигал по службе. Почти все остальные французские принцы, видимо, знали что-то об этих замыслах. Вероятно, заговорщики хотели силой сместить кардинала с должности, раз король отказывался уволить его, и заменить Ришелье более уступчивым и послушным министром. Но эти высокородные господа быстро узнали, как опасно интриговать против того, в ком идеально сочетались лиса и лев. До Ришелье дошли слухи об их интригах, и кардинал сначала предоставил им свободу действовать, а потом внезапно начал арестовывать вождей заговора. Орнано был посажен под арест в Венсенскую крепость и через несколько месяцев умер в этом заточении. Другой предводитель заговорщиков, граф де Шале, умер на эшафоте. Трусливые принцы из королевской семьи отделались легко: большинство были изгнаны из Франции на определенный срок. Гастон Орлеанский после припадка бессильной ярости официально помирился с королем и его министром. Кардинал поступил мудро, когда не стал проливать кровь королевских родственников: благодаря этому он на какое-то время стал сильнее, чем был когда-либо. Король дал ему отряд из ста телохранителей, словно кардинал тоже был членом королевской семьи, и отменил высокие должности коннетабля и адмирала Франции. Раньше эти посты давались каждый одному из знатнейших аристократов, и коннетабль имел большую власть над сухопутными войсками, адмирал над флотом, теперь же власть короля над армией стала более полной.