Не измени себе - Алексей Першин

После обеда остановила его Люба Степанова, табельщица.

— Слушай, с тобой теперь как с обычным человеком можно говорить? — кокетливо поджала она губки.

— И не моги думать. Начинай так: уважаемый Борис Андреич…

Девушка смешливо фыркнула и вдруг цапнула его за палец, который он значительно поднял кверху.

— Почтеннейший Борис Андреевич! А не кажется ли тебе… Такой знаменитости без костюма теперь никак нельзя.

Борис пожал плечами.

— У меня же есть…

— Это у Гавроша были одни штаны, и он удивлялся: зачем ему другие?

— Ну, уж если Виктор Гюго так считает!..

Люба с досадой посмотрела на Бориса.

— Я с тобой серьезно, Борька. Во-первых, из этого костюма ты просто вырос…

— Неужели я и до тридцати буду расти?

— Не дури, видишь, руки вылезают почти чуть не по локти…

Борис смешался. Он и сам знал, что рукава коротки, что брюки не прикрывают лодыжек.

— Но ведь такой еще крепкий костюм…

— Тебе нынче никто слова не посмеет сказать… Ты вон какие деньжищи огреб! С ног до головы два раза можно одеться. Зайди к Константину Арефьичу, для тебя у него ордера найдутся. Будь уверен… Сегодня и провернем операцию… Да отпусти ты мои пальцы. Расплющишь своей ручищей.

Борис смутился, но руку девушки не отпустил. Он не думал, что кто-то может обращать внимание на его «наряды». Но раз уж Люба говорит, наверное, и в самом деле он смешон. А кто любит быть смешным? Тем более ему предстояло свидание с Женей, ставшей, как она пишет, «королевой».

— Если я после смены увижу кого-то с тобой рядом, ноги переломаю… — сказал он с нарочитой угрозой.

Смешинки в глазах Любы исчезли, щеки вспыхнули, она порывалась что-то сказать и… не смогла.

— Буду ждать у проходной.

— Только деньги не забудь, — тихо и грустно сказала она.

…Поехали не в ЦУМ или в Пассаж, как ожидал Борис, а куда-то на окраину. В магазине посетителей оказалось немного, хотя в центре кое-какие товары уже продавались без ордеров и в Москву наезжали из окрестных городов и из сел.

— Борька, куда ты смотришь? Вот же костюмы…

А Борис не мог оторвать взгляда от звонкоголосой стайки разнаряженных восточных девушек, радостно щебетавших на каком-то звонком языке. Наконец Борис и Люба добрались и до отдела, где продавались костюмы. К ним тотчас подкатила полная улыбающаяся женщина.

— Что желают молодые люди?

— Костюм… — одновременно выпалили Борис и Люба.

Все трое рассмеялись. Продавщица попросила Бориса снять пальто, окинула профессионально примерочным взглядом.

— Пятидесятый размер, рост четвертый. Несколько костюмов у нас есть. Посмотрите.

Борис подтолкнул Любу локтем и заговорщически подмигнул ей.

— Давай, давай, жених, присматривай. Королевский выбор перед тобой, — Люба смешливо фыркнула.

Екнуло сердце Бориса от этих наверняка случайных слов Любы.

«Королева! Ох, Женька-Женька!»

Выбор был не велик, но Люба браковала один костюм за другим: то не тот цвет, то не тот фасон…

— Ты что, спятила? — улучив момент, шепнул Борис. — По ордерам все-таки.

— Молчи, дуралей. Знаю, что делаю.

Наконец надоело и продавщице.

— Ну уж вы закопались, милые, — с обидой сказала она. — И для жениха такой костюм годится.

— А он у нас больше чем жених, он передовик, о нем газеты пишут. В «Известиях» портрет его видели? — щеки у Любы горели, она готова была пронзить взглядом эту женщину, ничего не знающую о Дроздове.

Продавщица добродушно улыбнулась:

— То-то я смотрю, лицо знакомое вроде. Подождите минутку, сейчас я вам помогу. Только что был завоз и там… есть темно-серые. Как раз вам к лицу.

Борис удивленно взглянул на нее, потом на Любу. Минут через пять его энергично вертели перед зеркалом.

— Будто по заказу сшитый для вас.

А когда продавщица на минутку отлучилась, Люба ткнулась носом ему в спину и, обняв за плечи, прижалась к нему. Борис замер от неожиданности, но не сказал ни слова. Люба тотчас отпрянула. Обернувшись, Борис увидел, что глаза у нее полны слез.

— Соринка попала, — прошептала она.

— Вам бы еще ботинки… — несмело подсказала вернувшаяся продавщица, пересчитывая деньги. — У вас есть ордер?

— Есть, есть. Ему все выдали, — это Люба. Голос хоть и бодрый, но какой-то сконфуженный.

«Да ведь я же подлец! — застучало в голове у Бориса. — Как же раньше не замечал? Ведь она же, наверное, строит какие-то планы…»

— Напротив обувной, — говорила продавщица.

Они купили не только ботинки, но и шапку-ушанку. А Любе Борис вручил в подарок красную косынку в крупный белый горошек.

Наконец пришло и воскресенье…

Собираясь, Борис боялся опоздать, по пришел раньше назначенного часа, хотя по дороге заходил в магазины, накупил всякой всячины, даже цветы не забыл. Сообразил, что — кстати.

День был яркий, солнечный, а морозец слабый, под стать оказалось и настроение у всех.

— Знаю, знаю, к девчонкам из десятой? — еще издали заулыбалась строгая вахтерша.

— Пухова в десятой?

— Во-во, к ней-то и собираются. Вон та, что предпоследняя… Туда и стучи.

Он не постучал, а надавил дверь плечом. Услышал голос Тамары:

— Господи, кто же это ломится?

За цветами он ничего не видел.

Но стоило свалить все свертки на диван, как поднялся радостный визг. Первой повисла на Борисе Тамара. Зацеловала, при всех, демонстративно. Потом его потащили по кругу. С кем обнимался, не имел понятия. Отвечал, как мог.

Поднялся гвалт, шум, смех. Но Борис растерянно искал ту, ради которой пришел. А она закрыла ему сзади глаза. Борис схватил ее за руки и повернулся.

Перед ним стояла красивая яркая девушка. Именно яркая. Будто и не было больницы. Молодость взяла свое. Платье в крупных цветах подчеркивало стройность ее фигуры. Вот уж действительно королева!

— Да обними ж ты его, Женька! — крикнул кто-то из девчат.

А Женя будто и не слышала. Она все смотрела на Бориса. Счастье было в ее глазах? Да, пожалуй. Но еще в них как бы застыл вопрос: за что мне все это? Что я сделала всем вам хорошего? Во всяком случае, именно это прочитал Борис в ее взгляде.

В неожиданно образовавшейся паузе послышался шутливый, но и упреждающий голос Тамары:

— Если ты его не станешь целовать, я это сделаю с удовольствием. — И она потянулась руками к Дроздову.

— Ну, уж нет, Томочка. Сначала я сама…

— Ну, пропал парень… Зацелуют.

То был уже мужской голос. Борис хотел обернуться и не успел. Женя наклонила его голову, стала целовать глаза, щеки, нос, подбородок. А губы все же обходила, будто страшилась чего-то.

Тамара властно отстранила Женю.

— Эх, ты! Разве так целуют?

Но Женя загородила собою Бориса — все рассмеялись.

— Иди, целуй вон Сашуню своего.

— А я думала, ты и ревновать не умеешь. — Тамара, улыбаясь, подталкивала к Борису высокого парня. — Это Сашуня мой ненаглядный. Познакомься, Борис.

Дроздов поспешил пожать протянутую руку. «Ненаглядный» и в самом деле оказался красивым парнем. Был он высок, худощав; черные волосы, расчесанные на косой пробор, приглажены бриллиантином. Хорошо сшитый костюм, белая сорочка, галстук…

Шум в комнате внезапно смолк, будто выдернули штепсель громкоговорителя. С другого конца комнаты, прорезая тишину, донесся Тамарин голос; как получилось, что он, Дроздов, попал в газету?

— Сам удивляюсь, Тамарочка. Ни за что ни про что. Влип, что называется.

Ответом был смех. А потом пришли приглашенные девушками парни: Анатолий, Андрей, Алексей. Запомнил легко, все на «А». И все по первому взгляду свои, рабочие ребята. Не дождавшись приглашения, поволокли со стола кому что поближе. Получив по рукам от Тамары, дисциплинированно начали рассаживаться. Борис хотел быть рядом с Женей, но как-то так получилось, что его соседкой оказалась Тамара.

И Борис ловил через стол ревнивые взгляды Жени. Правда, грустно ей, пожалуй, не было: она то отвечала на внимание Анатолия с одной стороны, то на ухаживания «ненаглядного». Наконец, когда, сдвинув столы, изготовились к танцам, Борис «выловил» Женю, и тотчас выяснилось: танцоры они скверные. Хоть в этом сошлись.

— Давай удерем незаметно, — шепнула Женя.

Улизнули, кажется, удачно. Женя вцепилась в его два пальца: ладонь оказалась совсем маленькой, горячей, хотя и жесткой. Говорили обо всем и ни о чем, пока не очутились на берегу Москвы-реки. Забрели в безлюдный уголок, снега здесь почти не было.

— Ну как, Женя? Отдышалась?

Она вздохнула всей грудью, подняла на него глаза.

— Ох… Даже верить боюсь. — Торопливо стала рассказывать, как ее учит Екатерина Михайловна. — Уже пять раз похвалила. — И вдруг прижалась щекой к тыльной стороне его ладони и поцеловала.