Вопль убийства - Джон Кризи

— Да, но они могут использовать дальний контроль. Не думаете же вы, что они разрешат любому Дику, Гарри или Тому его включать? Этот чехол взрывоустойчивый. Чтобы его взорвать, нужна тонна взрывчатки. Единственный способ — это справиться с Дэвидом. Что мы будем делать?

— Я собираюсь заняться Дэвидом, — сказал Доулиш.

— Но вы не сможете, говорю же я вам, — в отчаянии задыхался Эванс. — У него дальний контроль передатчика, он убьет вас и всех в радиусе его действия, у кого нет защиты. А это значит, и Рут!

— И Шейлу Бернс, — произнес Доулиш. — Дверь в эту комнату запирается изнутри?

— Ее можно открыть снаружи, — пробормотал Эванс. — Нажимаете эту кнопку. — Он показал на нее дрожащим пальцем. — Она скользит и открывается. Но, ради бога, будьте осторожны! Рут заперта, но звук проходит через эти стены, он проникает всюду.

Одним быстрым броском Доулиш перебрался на другую сторону коридора к двери, где Шейла Бернс была пленницей Дэвида Тэвнотта.

За двадцать минут до того, как Доулиш упал с небес, Шейла Бернс сидела в деревянном кресле и тупо смотрела на микрофон. Он молчал долгое время. Он отключился вскоре после того, как она подслушала тот разговор, больше она ничего не слышала. Шейла чувствовала себя такой одинокой, отрезанной от всего и всех и в полной зависимости от этого человека, от Дэвида, которого научилась ненавидеть и бояться.

Кресло ее стояло недалеко от маленькой решеточки.

Из нее доносились слабые звуки, но голосов она уже давно не слышала. Она слишком устала, чтобы слушать, и была не очень настороже. Не сумев придумать никакого способа выбраться отсюда, она не могла ни на что надеяться. В любое время дверь может открыться, и в нее войдет Дэвид. Она закрывала глаза, стараясь побороть инстинктивный ужас.

Она услышала звук, который вспорол тишину, как сдавленный крик. В ту же минуту заставила себя сосредоточиться, придвинулась ближе к решеточке и услышала тонкий злорадный голос Дэвида:

— И то, что ты моя двоюродная сестра, тебе не поможет, милашка.

— Хуже, чем есть, ты не станешь, даже если постараешься, — задыхающимся голосом сказала какая-то девушка. — Держись от меня подальше.

— Боишься, милашка? — издевался Дэвид. — Тебе надо бояться, если Шейла Бернс не будет меня ждать.

— Оставь ее в покое!

— О нет! — сказал Дэвид, и Шейла почувствовала, как будто нож вонзился ей в грудь. — Она меня привлекает. Она не кожа и кости, как ты, кузина. Так что сиди и считай минуты. Когда я закончу с Шейлой, я приду поговорить с тобой.

После небольшой паузы девушка заговорила тише:

— Дэвид, ты не должен делать такие вещи. Твой отец не…

— Не беспокойся о моем отце, он будет делать то, что ему скажут. Он и сейчас, как я ему велел, укрылся в одном из коттежей. — Дэвид издевательски зафыркал. — Ты думаешь, он закрывал бы глаза на то, что здесь делается, если бы у него был характер?

— Ты… ты не должен так говорить о своем отце, — сказала девушка.

— Оставь эту слюнявую сентиментальность, — насмехался Дэвид. — Разреши мне кое-что тебе сказать, кузина. Тебе надо наконец решить, со мной ты или против меня. И делать это тебе надо быстро, потому что мы скоро отсюда удалимся.

— Так Доулиш все-таки выгнал вас отсюда? — резко спросила она.

— Доулиш и с ним еще несколько сотен других, — согласился Дэвид. — Но не раньше, чем мы будем готовы к этому. И… — Он визгливо засмеялся. — Он думает, что нас уже здесь нет. Он снял дорожные заслоны.

— О нет! — ахнула девушка.

— О да, — злорадствовал Дэвид. — В одном ты можешь быть твердо уверена: Доулиш останется в дураках. А теперь сиди и думай, кузиночка, и решай, каким быть твоему будущему. Смерть или хуже, чем смерть… — Он захихикал. — А может быть, счастливая жизнь — в роскоши и преступлениях, но зато в лоне своей семьи.

Ни девушка, ни он больше не говорили.

Шейла сидела, вцепившись в ручки своего кресла так, что пальцы ее побелели от напряжения. Они так впились в дерево, что казались приклеенными к нему. Он идет сюда. В этом не было сомнений. Она должна спрятаться от него, туда, в туалет. Вскочив, она перебежала комнату. Голова ее была повернута в сторону двери, но дверь не открывалась. Шейла зашла в нишу за занавеской, сердце ее билось как сумасшедшее. Ничего у нее не было, что можно было использовать как оружие. Она была близка к панике и, ненавидя себя за это, стояла, глядя на занавеску. Она услышала звук шагов.

— Шейла, — позвал Дэвид на удивление ласковым голосом. — Я хочу поговорить с тобой. Не задерживайся.

Если бы Шейла не слышала, как он разговаривал с неизвестной девушкой, она бы обманулась: он говорил таким милым и успокаивающим тоном. Сердце ее еще колотилось, и она не могла двинуться с места.

— Шейла, — снова позвал он, — не прячься от меня. Я не желаю тебе зла. Даю тебе две минуты, выходи.

Как будто говорил совсем другой человек. Шейла вдруг поняла, что начала расслабляться, не двигаться, нет, но расслабляться. Он замурлыкал себе под нос мелодию из «Одним прелестным вечером». Никогда она не видела его таким естественным. Она заставила себя сдвинуться с места, хотя паника еще не оставила ее… Она отдернула занавеску.

— Привет, — сказал Дэвид.

Он улыбался так, что выглядел просто красивым, хотя что-то в изгибе его губ напоминало ей выражение его лица при их последней встрече. Невозможно было доверять ему, и все же…

— Иди сюда, сядь, — сказал он, протягивая к ней руки.

Как мог он быть тем человеком, которого она слышала за минуту до этого? Она попыталась сообразить, как бы его перехитрить и даже победить, позволила взять себя за руки и усадить на кровать. Освободив одну руку, он поправил подушку, сначала оперся о нее, потом вытянул ноги на кровати.

— Иди сюда, — уговаривал он, — я тебя не съем.

Шейла вдруг обнаружила, что сидит рядом с ним. Медленно он притянул ее, положил одну руку ей на грудь и прижал к себе. Его губы были около ее щеки. Она не видела его, но чувствовала его дыхание, теплое, шепчущее. И теперь он поверит в то, во что хочет поверить: что он выиграл ее согласие.

— Нет никакой нужды бороться… — Голос его был теплым, нежным, убедительным. — Ты очень привлекательная женщина. Ты должна сама это знать. И ты не так молода, чтобы не знать мужчин. Ты не такая женщина… Почему же ты не расслабишься? Расслабься и получи удовольствие от того, что ты со мной. У тебя такое тело, что и тебе, и мне будет хорошо, если ты расслабишься. Ну давай… расслабься, любовь моя, расслабься.

Самым невероятным было то, что она действительно стала расслабляться, и она почувствовала эту опасность в себе самой. Она должна была бороться с собой. Шейла остро ощущала ласковые движения его рук, но не хотела отодвигаться. Она так планировала, должна была так сделать, так сделает… Но ее как будто опоили, одурманили. То, как он говорил с ней раньше и как говорил с девушкой, которую называл «кузина», казалось, было из другой жизни, было в каком-то сне. Он слегка изменил позу, оставляя ей больше места, и поцеловал ее в ухо, потом в щеку. Шейла не могла понять себя, свое настроение, почти не понимала, что с ней происходит. Она хотела всего лишь, чтобы он поверил, что она ему поддается, и был не готов, когда она на него нападет. Но в ней действительно стало просыпаться желание.

Гибким движением тела он подвинулся так, что они лежали рядом, и она ощущала его руки, а затем вдруг он оказался на ней, странно легкий, и целовал ее губы, открывал их поцелуями, и она чувствовала давление его зубов на губах, потом на зубах.

В этот момент боль пронзила ее губу, все еще распухшую, и напомнила о его жестокости. Все желание в ней умерло и возобладал холодный ясный рассудок.

Он продолжал хрипло шептать, и руки его были сильными и твердыми, и она знала, что если начнет сейчас с ним бороться, то проиграет: он ее заставит подчиниться. Она должна была подождать, пока он уверится, что она согласна, что чувствует то же страстное желание.

Но, слава богу, желание в ней умерло.

Она чувствовала на себе тепло его ног и бедер.

— Я говорил тебе, — хрипловато продолжал он, — не надо бороться. Это замечательно быть вместе, замечательно, когда мужчина и женщина…

Она обхватила руками его шею и стиснула изо всей силы. После первого момента ошеломительной неподвижности, прежде чем он успел по-настоящему осознать, что она делает, она судорожно взметнулась и отбросила его полуобнаженное тело в сторону, продолжая держать его за шею. Он задыхался в агонии. Наполовину на постели, наполовину сброшенный с нее, он яростно глядел на Шейлу, но боль явно была слишком мучительной, и он не мог выговорить ни слова.

Она разжала руки. Он беспомощно соскользнул вниз, и она начала подниматься, чтобы сесть, стараясь отдышаться, едва понимая, что одолела его. Ее собственная голова гудела, она была в почти полном изнеможении, но времени у нее не было.