Наследство для двоих - Джанет Дейли

– Я не танцевал вальс с тех пор, как был мальчишкой.

– Так давай проверим, насколько ты заржавел. – Не выпуская уздечки своей кобылы, Эбби положила его ладонь себе на талию и подняла вторую руку. – Готов? Раз-два-три, раз-два-три. – Девушка напевала мелодию, и они начали кружиться – сначала напряженно, а потом – все более и более свободно. – Вот видишь, Бен, это все равно, что верховая езда, – никогда не разучишься.

Так они и танцевали во дворе конюшни, а усталая кобыла покорно следовала за ними.

На балу Конфедерации Эбби появилась в пышном платье из белого атласа, какие носили до войны между Севером и Югом, сшитом у Ив Сен-Лорана, с забранными наверх волосами. Она приехала в запряженной лошадьми коляске, и встречал ее один из организаторов бала в полном облачении военачальника времен Конфедерации. Рядом с Эбби величаво выступал Бен. Черный смокинг, белые перчатки и галстук полностью преобразили его. Он возвышался рядом, когда девушку представляли, после чего она под громкие овации сделала «реверанс желтой розы». После того, как все дебютантки были представлены, Эбби и Бен танцевали «Вальс Теннесси» – до тех пор, пока не появился более молодой сопровождающий Эбби – Кристофер Этвелл. Юноша перехватил ее прямо в танце и приколол к рукаву девушки маленький букетик. Согласно традиции это означало, что он принимает на себя обязанности по ее дальнейшей опеке.

Пусть ее отец и не присутствовал на этом событии, Эбби все равно отчетливо запомнила каждую его деталь. Хотя бы потому, что Бен, несмотря на всю неловкость, которую испытывал, мужественно прошел ради нее через это испытание.

Когда после недельного отсутствия наконец вернулся отец, Эбби уже не замечала глубокой меланхолии, во власти которой он находился. Ее закружил вихрь вечеринок, приемов и званых ужинов, последовавших за первым балом. Только теперь, когда отца уже не стало, Эбби задним числом поняла, что он действительно выглядел так, словно потерял самого любимого человека.

Она отчетливо помнила его тяжелое молчание, рассеянный взгляд, неизбывную тоску в глазах. Почувствовав влагу на губах, Эбби облизнула их и ощутила соленый вкус слез. Ее слез. Неудержимым потоком они струились по щекам.

Неудивительно, что она никогда не была его любимой дочерью.

Ни один родитель, как бы он ни старался, не может одинаково сильно любить двух своих детей. Один из них обязательно будет любимчиком. На ее долю такого счастья не выпало. Ясно, что ему всегда была дороже Рейчел – дочь женщины, которую он любил столько лет. И все это время отец делал вид, что она, Эбби, у него – единственная, а она все время пыталась понять, что же в ней не так. Иначе он любил бы ее. Уязвленная и рассерженная таким чудовищным обманом, Эбби впилась ногтями одной руки в ладонь другой. Чтобы избавиться от душевной боли, она нуждалась в физической.

Позади нее открылась дверь в кабинет. Эбби выпрямилась и широко открыла глаза, пытаясь остановить по-прежнему лившиеся из них слезы.

– Мама попросила, чтобы я разыскал тебя.

Услышав спокойный голос Бена Яблонского, Эбби расслабилась. Перед ним было необязательно таиться.

– Бен, ты знал о женщине и о ребенке, которые были у отца в Калифорнии?

Прежде чем он ответил, последовала долгая пауза.

– Слышал какие-то пересуды…

– Это были не просто пересуды. Это правда. – И она буквально излила на него всю эту трагичную историю, не забыв дополнить ее собственными выводами. – Почему? – Она почувствовала, как его тяжелая ладонь легла ей на плечо. – Почему он не мог любить и меня?

– Ш-ш-ш, детка. – Бен взял девушку в свои медвежьи объятия и стал успокаивать ее на польском.

Эбби прижалась к его плечу и сжала руки в кулачки.

– Я ненавижу его за то, что он сделал. Ненавижу!

– Нет, ты не ненавидишь его. – Бен ласково погладил ее по волосам. – Ты любишь его, вот почему тебе так больно.

Слезы вновь потекли по щекам Эбби. На сей раз она оплакивала себя.

9

Очертания небоскребов в центре Хьюстона парили над плоским, как и весь остальной Техас, городом. Прожив всю жизнь в Лос-Анджелесе, Рейчел полагала, что Хьюстон едва ли сможет ее удивить. По ее мнению, центры всех крупных американских городов были похожи, как близнецы: скопище небоскребов, между которыми, словно вода в каньоне, бегут потоки пешеходов и машин. Мало кто появлялся в этом бетонном аду по собственной воле, разве что возникала какая-то неотложная необходимость.

Однако, свернув на Луизиана-стрит, Рейчел пересмотрела свое первоначальное мнение. Первым делом ее поразили высокие здания, каждое из которых было абсолютно не похоже на другие и являлось как бы автографом архитектора, вычерченным на фоне неба. Благодаря современному дизайну, оригинальным очертаниям, углам и умелому использованию стекла здания не только не повторяли друг друга, но, наоборот, вступали иногда в противоречие между собой. Рейчел не могла не восхищаться этим конгломератом архитектурных новинок, которые все вместе наглядно демонстрировали динамичный рост города.

Она ощущала окружавшую ее энергию и жизненную силу, которые излучали улицы. Куда ни погляди, всюду виднелись все новые и новые строительные площадки, где в скором времени должны были вырасти новые неповторимые башни из стекла и бетона. Рейчел не могла избавиться от ощущения, что она едет по какой-то огромной архитектурной выставке под открытым небом. Широкие улицы и тротуары, короткие кварталы – все это создавало ощущение простора. Когда же Рейчел перестала задирать голову, чтобы рассмотреть отливающие бронзой и серебром башни, то стала замечать небольшие площади, брызжущие водой фонтаны и стоящие здесь и там скульптуры. Она почувствовала дух этого города – живой, но неторопливый, с огромной, скрытой до поры энергией. Чисто техасский.

Это ощущение еще больше усилилось, когда Рейчел подъехала к утопающему в цветах входу в отель «Меридиан», где у нее была назначена встреча с Лейном Кэнфилдом. Сконструированное в форме трапеции, сужавшейся к западной части, здание было отделано зеркальным стеклом цвета бронзы и красиво гармонировало с сочетанием бронзы и белоснежного бетона, присутствовавшим в соседних зданиях. Дизайн его фасада был зигзагообразным, отчего размеры отеля казались еще более внушительными.

Рейчел не унаследовала от матери умение обращаться с кистью. Она обладала лишь техническими познаниями, однако, прикасаясь благодаря матери с раннего детства к искусству, научилась ценить его в любых проявлениях. Для матери искусство являлось всем, ее самой большой любовью. Затем появился Дин. Кто был ей дороже всего? Мать казалась непредсказуемой, но в одном можно было быть уверенным наверняка: искусство для нее всегда стояло на первом месте. Кэролайн жила так, как хотела, и не шла на компромиссы ни с кем и ни с чем.