Кофейная горечь - Софья Ролдугина

— Нана? Влади? — выдохнул беззвучно Лайзо — так, что я не услышала имена, а словно прочитала их по губам.

А люди между тем начали оборачиваться к незваным гостям. Отдельные недоуменные шепотки превращались в глухой ропот, в гул, какой издает взбудораженный пчелиный рой.

— Гипси? Что здесь гипси делают?

— Их сюда не звали!

— Табор-то с зимы стоит, может, они Рози и уморили?

— Гнать их отсюда!

Мистер Уолш поначалу ничего не делал. Но когда выкрики стали злее и громче, вдруг нахмурился и начал протискиваться к краю толпы, старательно обходя по широкой дуге выстеленную белыми цветами дорожку. В ту минуту, как он выбрался на открытое место, гипси прошли улицу до самого конца. Теперь их отделяло от толпы всего двадцать шагов.

— Утро доброе, — Уолш закашлялся и продолжил уже громче: — Я — инспектор Уолш, Управление Спокойствия, значит, тутошнее. И я хотел бы узнать, — он повысил голос, — по какому праву вы церемонию прерываете?

Однако визитеры и бровью не повели, а вопрос проигнорировали.

— А. Уолш. Тебя-то нам и нужно, — четко и ясно, перекрывая гам толпы, произнесла старуха, гордо поднимая седую голову. — Дело есть, говорить надо.

Помощник из Управления, тот самый рыжеусый детина, Джек Перкинс, кажется, выскочил вперед, сжимая тяжелые кулаки:

— Инспектор Уолш, а не Уолш, балбесина! — рявкнул он без всякого почтения. А я же вспомнила, как этот самый Перкинс испуганно вращал глазами, когда Эллис разбил кувшин в Управлении. Видимо, некоторые люди приобретают удивительную смелость, чуя поддержку толпы… И, увы, это не идет на пользу их нраву. — А вы-то сами кто такие? Назовитесь-ка, а!

На шум из церкви стали выглядывать родственники погибшей. А вскоре показался и отец Марк — в торжественных бело-зеленых одеждах, куда как менее заношенных, чем его обычное платье. Но неуверенные, неловкие жесты остались точно такими же.

Священник застал только конец тирады Перкинса, однако и этого оказалось достаточно.

— Тише, дети мои! — выкрикнул отец Марк тонким, дрожащим, смешным голосом, но, как ни странно, шум и впрямь начал стихать. — Тише. Мы собрались здесь, чтобы помолиться о светлой душе Рози О'Бриан, а не затем, чтобы ругаться. Вспомните, какой доброй была Рози! Разве она захотела бы услышать такие злые слова в день, когда душе ее наконец открылся путь на небеса?

Толпа пристыжено замолкла, и в наступившей тишине стало слышно даже бормотание невысокой полной женщины с рыжими волосами, кажется, одной из О'Брианов.

— Чего б не хотела, так это бродяжек у гроба видеть… У-у-у, осквернили… — и слова захлебнулись в глухих рыданиях вперемешку с причитаниями.

Люди снова начали роптать.

Издалека мне было не все видно, но, кажется, отец Марк испугался. Лицо его побелело. Похоже, он понимал, к чему все катится, и не чувствовал в себе силы удержать толпу от опрометчивых действий. Я переглянулась с Эллисом и решительно начала пробираться ближе к прочим участникам событий, коротко приказав Мэдди оставаться на месте. Мало ли что. Рискованно, конечно, но у графини Эверсан тоже есть некоторый авторитет. Может, деревенские не станут начинать драку в присутствии высоких гостей?

Впрочем, слишком многое зависит от Уолша и других представителей Управления, а они либо молчат, либо, как Перкинс, подогревают злость.

— Уверен, что все это лишь недоразумение, одно из тех, кои нам надлежит принимать со смирением и спокойствием, — голос у отца Марка дрожал — от волнения, от страха? — Господа, прошу вас, объяснитесь. Что привело вас к церкви в этот день? Может, вы тоже хотели помолиться за нашу бедную Рози О'Бриан, да будет легок путь ее на небеса? — предположил священник с надеждой.

Мужчина-гипси обменялся взглядами со старухой и, после ее едва заметного кивка, ступил вперед, перехватывая инициативу в разговоре.

— Меня Влади зовут, а это Нана. Из табора мы, что за рекой стоит. Мы скорбим вместе с вами о вашей утрате. Я помню мисс Рози — она к нам ходила, ленты для сестер своих покупала. Желтые, зеленые, синие… И к платку для матери своей присматривалась, — мужчина безошибочно нашел глазами в толпе миссис О'Бриан, заплаканную и кутающуюся в черную шаль, и отвесил поклон. — У вас горе — да и над нами оно крыло простерло. Белла пропала, сестра моя младшая. Вчера в деревню пошла, да не вернулась.

— Загуляла, небось! — Перкинс сплюнул в сторону. Я все ожидала, что Уолш его осадит, но тот молчал.

Отец Марк нервно поправил традиционный зеленый шарф. А я наконец выбралась из толпы и встала в первых рядах, готовая вмешаться при необходимости.

— Значит, ваша сестра пропала? Очень, очень плохо, — покачал головой отец Марк и продолжил неуверенно: — А зачем же вы тогда пришли к церкви?

Влади скрестил руки на груди.

— Кто знал, что сегодня похороны? Мы в деревню шли, людей расспросить про Беллу. Не видел ли ее кто, а если видел, то когда. А еще слышал я, как говорят про убийцу-нечестивца, — Влади сощурил черные глаза. — И что на его, мол, совести и Янко наш, и Шанита, и ваша мисс Рози, стало быть…

— Но-но! — выкрикнул кто-то за моей спиной. — Ты своих побирушек с нашими детьми не равняй! Девки ваши, небось, сами с кем-нибудь сбежали!

Я видела, как у Влади напряглась жилка на виске, как сошлись гневно брови на переносице… Но когда мужчина заговорил, голос его был все таким же спокойным.

— О мертвых не след говорить плохо…

— Да и нет никакого убивца! — послышался еще возглас. — Бесси демоны утащили, она с ворожбой путалась! А Рози хромая была, ногу подвернула да в речку свалилась! Так Уолш сказал!

— И правильно сделал, нечего пугать людей сплетнями, — с досадой прошептал у меня под ухом Эллис. — А эти-то, из табора, откуда все знают? Неужели Лайзо сказал? Или сами догадались?

— Нане говорил, а та молчать клялась. Знать, Влади сам понял, — так же тихо ответил Лайзо.

А я с удивлением обнаружила, что они тоже прошли через толпу и теперь стояли чуть позади меня, словно закрывая от разозленных людей. Мэдди же послушно осталась у церкви — но, судя скрещенным на груди рукам и непреклонно вздернутому подбородку, готова была чуть что сорваться с места и броситься мне на выручку.

Шум тем временем нарастал. Чаще становились агрессивные выкрики, уже сжималось кольцо толпы вокруг гипси и Уолша. Даже отец Марк пытался увещевать людей с отчаянием, а не с уверенностью, как поначалу. А человек — самое чувствительное к чужой уязвимости существо; только почует кровь — и готов уже разорвать слабого. Мне стало не по себе — если дойдет до драки, священник может попасть под горячую руку какому-нибудь дурню, вроде Перкинса, с молчаливого дозволения таких, как Уолш.

Гипси тоже не желали отступать. Влади становился все мрачней и отвечал отрывисто, говорил напористо. Уже не просил — требовал рассказать, кто, где и когда видел Беллу. А Перкинс, при полном попустительстве инспектора, сыпал оскорблениями и подступал к Влади ближе и ближе, сжимая свои огромные кулачищи. И от этого было жутко — будто меня увлекала в гибельный водоворот страшная, неодолимая сила. И не заставишь уже замолчать зачинщиков, и вино, выпитое за упокой несчастной души, ударило в дурные головы, и слово цепляется за слово, и каждое следующее — злее, злее, злее… Во всеобщем гомоне я перестала уже различать отдельные слова, когда в эту жуткую какофонию влился вдруг чистый, глубокий и сильный голос.

Солнце упало за гору, солнце ясное.Ветер седой землю сырую выстудил.Нет, не вернусь в дом я к отцу да к матери,Коли сестру не уберег я младшую…

Эллис отчетливо и грязно выругался.

Я обернулась, чувствуя одновременно и сладкий ужас, и безмерное, бесконечное удивление.

Лайзо?

Поет?

А у меня сестра была всех прекраснее,Смех у неё, словно журчанье реченьки,Пенью её птицы учили вольные…

Когда-то, очень, очень давно, я слышала эти слова, но не могла припомнить, где. Напевала ли вполголоса что-то подобное служанка, прибирая мою детскую? Или кто-то из уличных певцов? Или…

…отчего-то мне вдруг четко-четко представилось лицо матери и, как наяву, послышался усталый оклик отца: «Ну, довольно. Не приучай Гинни к дурному. Если тебе не хватает музыки — можем сходить в оперу».

Я тряхнула головой.

Нет. Не вспомнить, где и когда слышала. Но слова не узнать было невозможно. Каждое отдавалось в груди тянущим, вязким чувством, и в глаза словно солнцем напекло — горячо, колко, но слез нет. И воздуха почему-то не хватает… Голос Лайзо словно вытягивал душу, по кусочкам, мучительно, сладко, и хотелось смотреть только в небо, или на светящиеся церковные витражи, или на ворох белых лепестков, которые ветер гнал по дороге…

Сглотнув, я с усилием отвернулась. И поняла, что не меня одну захватила песня. Умолк буян Перкинс и теперь только дергал рыжий обвислый ус, отводя глаза в сторону. Рыдала на мужнином плече миссис О'Бриан — отчаянно, со всхлипами, не скрываясь. Отец Марк стоял, зажмурившись, перебирал бусины на нитке и безмолвно шевелил губами — кажется, молился.