Леопард из Рудрапраяга - Джим Корбетт

Если бы меня спросили, что доставляло мне наибольшее удовольствие в течение всех лет, проведенных в джунглях Индии, я бы, не колеблясь, сказал, что больше всего радости мне приносило знание языка и повадок населения джунглей. Универсального языка для всех животных в джунглях нет; каждый вид имеет свой собственный язык, и, хотя лексика — запас слов — у некоторых животных ограничен, как у дикобразов и хищников, все-таки язык каждого из них понятен всему населению джунглей. Голосовые связки человека отличаются лучшей способностью к подражанию, по сравнению с голосовыми связками какого-либо животного джунглей, за исключением хохлатого дронго; эти обстоятельства дают возможность человеку поддерживать общение с большим количеством птиц и животных. Способность говорить на языке джунглей (находясь в них), помимо того, что такая возможность сама по себе доставляет громадное наслаждение, может оказаться весьма полезной в случае необходимости. Следующий пример вполне может это проиллюстрировать.

Лайонел Фортескью, до последнего времени заведующий пансионом Итона,[28] и я в начале 1918 года путешествовали в Гималаях. Целью нашего путешествия была рыбная ловля и фотосъемка. Однажды мы попали в домик лесничего, расположенный у подножия высокой горы, на противоположной стороне которой находился объект нашего путешествия — долина Кашмира. Много дней мы прошли, двигаясь по очень тяжелому пути, и, так как люди, несшие наш багаж, нуждались в отдыхе, мы решили сделать привал на целые сутки, остановившись в бунгало.

На следующий день Фортескью сел за свой дневник, а я пошел побродить, исследовать гору и попробовать, не удастся ли мне застрелить кашмирского оленя-самца. Мои друзья, охотившиеся в Кашмире, говорили мне, что убить одного из этих оленей-самцов невозможно без помощи опытного шикари. Это мнение было подтверждено сторожем в домике лесничего. У меня был целый день впереди, и после завтрака я отправился один, не имея ни малейшего представления ни о том, на каких высотах живет этот олень, ни о характере местности, по которой он предпочитает бродить. Высота перевала, ведущего в Кашмир, около двенадцати тысяч футов. Когда я поднялся до высоты восьми тысяч футов, меня захватила гроза.

По цвету туч я знал, что будет сильный град, поэтому предусмотрительно выбрал дерево, чтобы под ним укрыться. Мне приходилось видеть как людей, так и животных, убитых градом и молниями, которые неизменно сопровождали грозы с градом, поэтому, забраковав большие пихты с коническими верхушками, я выбрал небольшое деревце с округлой кроной и густой листвой, дававшее достаточную защиту от ливня. Собрав сухие ветки и еловые шишки, я развел огонь и в течение часа, пока над моей головой грохотал гром и свирепо хлестал град, я сидел у подножия моего дерева в безопасности и тепле.

В тот момент, когда град кончился, проглянуло солнце, и, выйдя из своего укрытия под деревом, я попал в волшебную страну чудес: град покрыл землю ковром из миллионов сверкающих точек, к которым каждый влажный лист и травинка добавляли свою долю игры света. Поднявшись еще на две или три тысячи футов, я дошел до скального выхода, у подножия которого оказалась полянка с голубыми горными маками. Многие стебли были поломаны, и все же эти небесно-голубые цветы — прекраснейшие полевые цветы Гималаев, стоявшие на своем белом, без единого пятнышка основании, — создавали такую картину, которую невозможно было забыть.

Скалы оказались слишком скользкими, чтобы взбираться на них, но не представляло труда подняться на вершину горы в обход, поэтому я повернул налево и после полумили хода через лес гигантских пихт пришел к покрытому травой склону, который, начинаясь с вершины горы, протягивался на несколько тысяч футов вниз до самого леса. Проходя через лес и приближаясь к этому травянистому склону, я заметил животное, стоявшее на маленьком бугорке спиной ко мне. Вспоминая иллюстрации, которые я видел в охотничьих книгах, я понял, что передо мной красный кашмирский олень, а когда он поднял голову, мне стало ясно — это самка.

С той стороны травянистого склона, где я стоял, и примерно в тридцати ярдах от опушки леса находился изолированный скальный выступ футов четырех высотой. Двигаясь только тогда, когда самка объедала траву, и застывая на месте каждый раз, как она поднимала голову, я прокрадывался под укрытие скалы. Несомненно, самка была сторожем, и по тому, как она смотрела направо, каждый раз поднимая голову, я понял, в каком направлении находятся ее спутники. Подойти к ней несколько ближе, идя по траве, и остаться при этом незамеченным было невозможно. Снова войти в лес и пробраться сверху не составило бы труда, но цели я бы не достиг, так как ветер дул с холма вниз. Оставалось одно — все-таки войти в лес, но обогнуть нижний угол травянистого склона. Однако это заняло бы время и повлекло за собой в дальнейшем трудное восхождение.

Поэтому я окончательно решил оставаться там, где находился, и посмотреть, будет ли эта дичина, которую я впервые встретил, реагировать на голос леопарда так же, как читал и замбар; я знал, что по меньшей мере один леопард находится на горе, так как заметил следы, оставленные его когтями. Высунувшись так, чтобы можно было наблюдать, я дождался, пока самка принялась щипать траву, потом подал рык леопарда.

При первом звуке моего голоса самка повернулась и, став лицом ко мне, начала передней ногой бить землю. Это было предупреждение оленям быть настороже, но я знаю, что они — мне так хотелось увидеть их — не тронутся с места, пока самка не подаст сигнал, а этому не бывать, пока она не увидит леопарда. На мне был коричневый пиджак из твида; высунув левое плечо, я начал слегка то подниматься, то опускаться. Это движение было немедленно замечено оленихой, она сделала несколько быстрых шажков вперед и начала подавать сигнал; опасность, о которой она предупреждала сотоварищей, была на виду, и им спокойнее теперь собраться всем вместе. Первым к ней подошел одногодок, изящно переступавший по покрытой градом земле, и встал рядом; вслед за одногодком появились три оленя-самца, которых в свою очередь сопровождала старая самка. Все стадо из шести оленей было отлично видно на расстоянии тридцати пяти ярдов. Самка продолжала еще подавать клич, меж тем как остальные стояли совершенно неподвижно, вглядываясь в лес, находившийся за моей спиной; их уши то застывали неподвижно, поднятые вверх, то двигались вперед и назад в зависимости от направления звука. Я сидел на тающих градинках — место и неудобное, и мокрое; оставаться в таком положении, не двигаясь, значило рисковать схватить простуду. Я уже увидел представителей семьи самых знаменитых оленей — кашмирских — и слышал клич самки, но оставалось еще одно, чего я очень хотел: это услышать зов самца-оленя. Поэтому я снова высунул из-под скалы свое плечо примерно на дюйм и был вознагражден тем, что услышал клич оленей-самцов, самок и одногодка, испускаемый в тонах разной высоты.