Любовь в изгнании / Комитет - Баха Тахер

— Скажи откровенно, что произошло, кроме встречи с эмиром? В чем дело? Почему я не чувствую, что ты со мной, как был вчера?

Я передал ей свой разговор с Юсуфом, его слова о том, что я бросил его на произвол судьбы, что когда он во мне нуждался, он искал меня и не нашел. Бриджит сначала не поняла, о чем идет речь, потом, догадавшись, сказала:

— Какое это все имеет значение? Разве мы не условились, что мир нас больше не интересует? Что существуем только ты и я?

Говоря это, она взяла мои руки и положила себе на плечи. Я крепко обнял ее. «Да, — говорил я себе, — так и должно быть, только она и я, чтобы жизнь не сломала нас снова». А она тихим голосом повторяла:

— Да, только так, согревай меня, береги меня. Я никогда не чувствовала себя такой спокойной, такой защищенной. Ты видишь, как изменилась Бриджит? Любовь возродила в ней женщину!

Ты прижимала мои руки к своей груди и говорила тихим, детским, но в то же время прерывистым, задыхающимся голосом:

— Бриджит, господин мой, никогда в жизни не знала такого покоя в любви. Так, позволь ей, господин мой, насладиться этим покоем, позволь ей насладиться им сполна.

Я нежно водил губами по твоему лицу, по всему твоему телу, но так и не признался, что этот старик тоже возродился только через любовь к тебе.

Воистину это была мирная ночь.

Но я знавал и другие ночи.

В согретые солнечным светом первые дни нашей любви я переносил эти ночи легко — ночи любви изглаживали их из памяти. Но с самого начала мне было знакомо и другое твое лицо. Когда ты сидела на ковре, у дивана, обхватив руками колени, и отсутствующим взглядом смотрела в пустоту. Лицо твое превращалось в застывшую маску, за которой не было видно Бриджит. Бесполезно было разговаривать с тобой, умолять, пытаться вернуть тебя в этот мир. Ты молча отталкивала мои руки, когда я хотел поднять тебя с пола, и долго сидела неподвижно, замкнувшись в себе, отгородившись от всего плотной стеной непонятных мне дум.

Я научился не трогать тебя в такие моменты и терпеливо ждать, пока ты постепенно не вернешься ко мне сама, пока не исчезнет этот стеклянный взгляд и глаза твои не обретут вновь свой живой блеск, пока ты не спросишь меня обычным тоном и с долей удивления, отчего я не хочу сесть рядышком с тобой.

Узнал я также и безумные ночи…

Когда ты выпрыгиваешь из постели обнаженная, бормоча что-то по-немецки, бежишь к книжным полкам, хватаешь книжку немецких стихов и лихорадочно листаешь страницы в поисках приснившегося и разбудившего тебя стихотворения. Найдя, начинаешь читать, все более повышая голос, словно находишься в пустыне, одна-одинешенька. Я встаю и закрываю тебе рот рукой, а ты вырываешься, отталкиваешь меня и во что бы то ни стало хочешь довести до конца свою безумную декламацию. На тебя не действует ни раздраженный стук соседей в стены, ни мои напоминания о том, что они могут вызвать полицию. Ты громко осыпаешь ругательствами и меня, и полицию и соседей и не успокаиваешься до тех пор, пока я не предлагаю тебе пойти прогуляться и почитать стихи на берегу реки. Тут ты поспешно одеваешься и торопишь меня, но едва мы оказываемся на улице, начинаешь дрожать и спрашиваешь, по какой такой причине мы вышли на холод?

Я привык к тому, что подобные моменты — часть твоей личности, и любовь к тебе помогала мне легко их переносить.

Но я не забывал и об эмире Хамиде…

Я с удивлением спрашивал себя: неужели я все еще остаюсь журналистом и сохраняю журналистские рефлексы после всех этих лет фактической безработицы в чужом европейском городе, где вся моя деятельность сводится к перегонке скверной информации в скверную газету? Почему внезапно слетела ржавчина с моей души, несмотря на предупреждения врача и требования Бриджит не ввязываться снова в борьбу с миром, однажды уже положившим меня на лопатки?

Что-то, что было сильней меня, диктовало мне свою волю, побуждало умершего во мне журналиста вернуться к жизни, искать, узнавать, и передо мной не было иного выбора, как подчиниться.

Примерно неделю спустя после встречи с эмиром я отправился утром в кафе Элен. Она встретила меня приветливой улыбкой и проводила в дальний угол зала, не переставая щебетать:

— Разве я не говорила? Разве не предсказывала вам, что вы станете на ноги гораздо скорее, чем мы ожидали? И вот, пожалуйста, вы сейчас выглядите лучше, чем раньше! По знаете, что я хочу вам сказать? Быть может не стоит пить этот кофе без кофеина? Я читала, что он не слишком полезен. Сок намного предпочтительнее…

Она говорила и говорила, я выражал полное согласие с ней и при каждом удобном случае пытался спросить ее о Юсуфе. К моему удивлению, усадив меня, она тоже пододвинула себе стул и села напротив. Какое-то время молча глядела на меня, неизменная улыбка постепенно сползала с ее лица. Потом сказала:

— Я ждала вас. Даже собиралась позвонить вам, если бы вы не пришли сегодня.

Голос ее изменился, это была уже не болтовня с клиентом, а предисловие к серьезному разговору. Взгляд стал строгим и печальным. Я встревожился, уж не случилось ли чего с Юсуфом. Элен умолкла и сидела, наклонив голову, словно не зная, с чего начать. Вдруг подняла на меня умоляющие глаза:

— Я вас прошу, оставьте мне Юсуфа!

— Как я могу оставить его или не оставлять? Я уже несколько дней его не видел и никогда не пытался…

— Знаю! — прервала она. — Знаю, что вы никогда не пытались отнять его, но он сам пытается уйти с вами…

— Этого не было, поверьте мне.

Веки ее задрожали, голос стал хриплым:

— В таком случае он пытается вернуться к эмиру. Хочет стать журналистом и надеется на вашу помощь, не так ли?

Я промолчал, и она, глядя мне прямо в глаза, продолжила:

— Я все знаю. Я хорошо знаю, чего хочет Юсуф. Если бы у меня было достаточно денег, я бы сама стала издавать для него газету, пусть занимается чем хочет.

Говоря это, она сделала попытку улыбнуться и постучать по столу дрожащими пальцами, но в глазах ее стояли слезы. Я было открыл рот, но Элен рукой сделала мне знак дать ей договорить. Превозмогая слезы, она сказала:

— Я не могу долго оставаться с вами, Юсуф может в любой момент выйти из кухни. Поэтому прошу вас выслушать меня — я люблю Юсуфа.

— Это естественно.

В ответ она тихо рассмеялась:

— Нет, нет, это вовсе не естественно, ведь он годится мне в сыновья. Он почти окончил университет, а у меня нет никакого образования. Но я его люблю, и он ко мне хорошо относится. Не спрашивайте почему. Женился ли он на мне, потому что ему нужна была работа и уверенность в завтрашнем дне? Возможно. После отъезда эмира в прошлом году он переживал трудное время, у него не было разрешения на работу. Однако у меня до него работали многие молодые люди еще моложе его и красивее, но я не думала ни об одном мужчине с тех пор, как умер мой первый муж…

Перевела дыхание и после некоторого колебания добавила:

— С Юсуфом было иначе.

Голос Элен снова пресекся. Я воспользовался ее молчанием:

— Госпожа моя, человек не решает, кого ему полюбить. Он любит, и все тут. Вы не должны ничего объяснять и ни в чем оправдываться. Я и так верю вам и все понимаю, понимаю, быть может, лучше, чем любой другой.

— Тогда вы должны понять, как я боюсь.

— Разумеется.

Элен опустила голову и почти прошептала:

— Извините, но я не уверена, что вы понимаете до конца. Я знаю, что Юсуф бросит меня. Мне уже пятьдесят. Я делаю все, что в моих силах, чтобы оставаться в его глазах женщиной и женой. Но как долго это может продолжаться, если он так молод, а я старею с каждым днем? Год, два? Немного больше, немного меньше, пусть будет как будет, я ко всему готова. Знаю, что это мое последнее счастье. И прошу вас, оставьте все, как есть. Рано или поздно Юсуф уйдет. Но пусть это случится позже. Я знаю, если он начнет работать в прессе, если один раз покинет это кафе, то покинет его навсегда. Когда у него отрастут крылья, он улетит безвозвратно. Вы думаете, это эгоистично с моей стороны хотеть удержать его на земле, рядом с собой?

Грустное чувство, которое я испытал, слушая ее, и мука, написанная на ее лице, сковали мой язык. Ведь она говорила не только о себе, но и обо мне. Рассказать ли ей о том, как я страшусь наступления подобного дня?

А Элен молящим шепотом повторяла:

— Прошу вас, месье, сделайте что-нибудь.

Не знаю, что я ей отвечал, но когда она отошла от моего столика, я остался сидеть в глубоком раздумье. Наконец появился Юсуф и горячо пожал мне руку своей влажной рукой.

— Добрый день, господин. Не ожидал, что вы придете так скоро.

Он уселся напротив меня, на стул, который только что занимала Элен. На этот раз он забыл снять свой белый кухонный фартук, и, едва усевшись, возбужденно спросил:

— Все в порядке, иншалла? Вы уже подготовили проект?