Маэстра - Хилтон Л. С.

– Ты не поверишь, – доверительно сообщил он мне, понизив голос и подавшись вперед, – у меня есть настоящий Стаббс!

– Стаббс?! – Я чуть не подавилась своим напитком.

Ну за что мне это??? Почему снова Стаббс?! Я всегда питала искреннюю симпатию к этому парнишке с севера, которого бесконечно унижали лондонские снобы. Неужели он превратился в мое личное наваждение, словно альбатрос с головой лошади? Кэмерон не расспрашивал меня о причинах моего ухода из «Британских картин», а я не стала ничего говорить, поэтому сделала вид, что ахнула оттого, что впервые услышала об этом шедевре.

Потом Кэмерон достал из нагрудного кармана пиджака в несколько раз сложенный каталог, раскрыл его, и я испугалась, что недавно съеденные гребешки снова окажутся на моей тарелке! Я сразу узнала картину и тут же поняла, что задумал Руперт и почему так бесцеремонно уволил меня и беднягу Дейва. Единственное, что меня удивляло, так это собственная тупость: ну как я могла повестись на все это, пытаться стать идеальным сотрудником, если любой человек с минимальным житейским опытом сразу же понял бы, какую аферу затеял провернуть Руперт!

Я просмотрела каталог, одобрительно кивая в нужных местах, и отметила про себя, что засранец Руперт хотя бы включил в провенанс полученные мной данные о продаже через «Урсфорд и Свит». Кэмерон сказал, что давно к ней присматривался, ждал, когда все прояснится и картину выставят на аукцион, а потом решил, что следует действовать по-другому, и нашел частного покупателя. Как же я могла ничего не заметить?! Наверняка он тоже в этом замешан, вот о чем они с Рупертом шептались на вечеринке у Тентисов! Нашли деньги на покупку Стаббса у Тайгеров, провели сделку через наш аукционный дом, чтобы ни у кого не возникло сомнений в подлинности картины, а потом сняли ее с торгов и решили продать по-тихому, без лишнего шума и посторонних глаз.

Я была права! Это не Стаббс, и Руперт знал об этом с самого начала. Он наверняка позвонил чете Тайгер и подтвердил, что их «Стаббс» – работа одного из подражателей великого художника того же периода. Поэтому у меня и вышел такой странный телефонный разговор с миссис Тайгер. Потом Кэмерон сделал вид, что работает частным образом, и выкупил у них картину. Как только «шедевр» перешел в собственность Фицпатрика, картину взялся «почистить» какой-нибудь реставратор из Флоренции или Амстердама в грязной мастерской в Ист-Энде, и – с ума сойти! – выяснилось, что это все-таки подлинник! Руперт навел шороху, заведя речь о грядущем аукционе, чтобы снять любые подозрения, и картина получила штамп самого респектабельного аукционного дома в мире – любой покупатель счел бы такую сделку крайне выгодной! На самом деле эти парни никогда и не планировали выставлять картину на публичные торги, поэтому изначально был заложен такой низкий резерв. Если продавец отзывает картину незадолго до начала торгов, он должен оплатить резерв в пользу аукционного дома в качестве штрафа. Кэмерон вполне мог наскрести восемьсот штук, учитывая, что с покупателя они с Рупертом намеревались слупить намного больше. Интересно, сколько они заплатили Тайгерам? Миссис Тайгер была вполне довольна полученной суммой… Ну, скажем, штук двести, значит, вместе с резервом их расходы составили около миллиона. Сумма серьезная, подумала я, сколько же они собираются взять с потенциального покупателя?!

Продумано все было идеально, с юридической точки зрения не подкопаешься – конечно, при условии, что картина подлинная. Мистер и миссис Тайгер могли узнать, что их картину пытаются продать как Стаббса, и поднять шум, но полотно сняли с аукциона до начала торгов – ложная тревога! Если бы кто-нибудь начал задавать вопросы, то Руперт всегда мог сказать, что купил картину, не понимая, как ему повезло, и не представляя истинной стоимости. В случае чего мог бы свалить все на некомпетентных ассистентов. И даже если картина – подделка, в чем я была уверена, клиент может поместить ее в хранилище на год, а потом попытаться продать еще менее искушенному покупателю: каким-нибудь нуворишам из Китая или Эмиратов, помахав перед их носом каталогом, который я держала в руках.

Если я чему и научилась, будучи женщиной, так это одному: если не знаешь, что делать, строй из себя дурочку!

– Но это же просто замечательно, Кэмерон! – с придыханием произнесла я. – И сколько за него дают?

– Джудит!

– Ну давай! Я никому не скажу! Да и кому мне говорить?

Довольно ухмыльнувшись, он растопырил пальцы и поднял руку вверх. Пять лимонов. Не так уж и много, за Стаббса можно легко получить все десять. Пару лет назад Пьер Дэвис из Нью-Йорка продал полотно 1765 года «Скаковая лошадь Джимкрэк с конюхом на Ньюмаркетской пустоши» за двадцать. С другой стороны, пять миллионов они наверняка получат наличкой. Достаточно высокая цена для оригинала, достаточно низкая, чтобы клиент считал, что ему несказанно повезло. Молодцы, ребята, умно!

Внезапно на долю секунды время как будто остановилось. Я перенеслась на десять лет назад и снова, в первый раз в жизни, очутилась в галерее Уффици перед картиной Артемизии «Юдифь, обезглавливающая Олоферна». Стандартный библейский мотив: героиня-иудейка убивает вражеского полководца, но в исполнении Артемизии сцена выглядела дико, почти антихудожественно. Если присмотреться к покрытому тончайшей эмалью клинку у шеи Олоферна, то видно, что меч занесен не ритуально, не напоказ, а уже вошел в плоть под совершенно неэстетичным углом, не пригодным для создания идеальной композиции. Здесь видна рука женщины, которая сама резала головы курам и сворачивала шеи кроликам, чтобы приготовить рагу. Юдифь разделывает Олоферна, как мясник, методично перерезая жилы, ее мускулистые руки напряжены от усилия. В сцене есть что-то бытовое: белые простыни, неуместное кровавое пятно, странное ощущение полной тишины. Вот так поступают женщины, говорит нам Артемизия, молча делают свое дело. Вот так поступают настоящие женщины. Я смотрела на свои запястья, легко касающиеся стола рядом с чашкой эспрессо с долькой лимона, словно находилась где-то далеко-далеко отсюда, однако, несмотря на пронзительную тишину, сопровождавшую это переживание, сердце у меня колотилось так, что казалось, вот-вот задребезжит фарфоровая чашка. Я слишком много обещала ей, той девушке в музее. Я в долгу перед ней. И тогда я поняла, что собираюсь украсть эту картину.

– Наверное, с моей стороны очень невежливо просить тебя показать мне картину? Я просто мечтаю взглянуть на нее!

– Ну почему же! Хочешь, поедем прямо сейчас?

Я сделала вид, что задумалась. Меня ведь ждут друзья… Но может быть, вечером выпьем еще по бокальчику? Потом поужинаем, а там видно будет, тонко намекнула я. Посмотрев в улыбающиеся глаза ирландца, я напомнила себе, что из-за него мы с Дейвом лишились работы. Я оказалась права: Руперт – мошенник и Фицпатрик с ним заодно!

Сказав Кэмерону, что мне пора бежать, я подождала, пока он не запишет мой номер в свой модный телефон с распознавателем отпечатков пальцев, наградила его долгим поцелуем в щеку на прощание, пощекотав волосами, закрывшими наши лица, словно бархатный занавес римских теней.

На ходу я уже начала обдумывать план действий. Я смогу сделать это, обязательно смогу! Сейчас надо успокоиться и думать только о следующем шаге! Я должна убедиться в том, что Руперт и Кэмерон заодно. Кэмерон сказал, что ему давно говорили об этой картине, но не факт, что о ней рассказал ему Руперт. Нужно убедиться в том, что он и был тем самым таинственным покупателем, чье имя никак не могла припомнить миссис Тайгер. Я взяла такси в мой слишком современный для Рима отель на другом берегу Тибра, заселилась в номер и спросила, где у них бизнес-центр. Пока медленный итальянский модемный Интернет устанавливал подключение, я набросала на салфетке список необходимых покупок. Потом пробила Кэмерона по «Гуглу», узнала, кого он еще продавал в последнее время, потом посмотрела картину Стаббса «Скачки в Гудвуде». Раз уж я собираюсь на собеседование, надо хорошенько подготовиться. Продажа этой картины действительно была сорвана. Я взглянула на часы: по итальянскому времени было около четырех, вполне возможно, что Фрэнки еще на работе, а ее номер я догадалась сохранить.