Жак Лакан. Фигура философа - Александр Дьяков

В эти годы во Франции активно переводились тексты Фрейда. Лакан в этой работе не участвовал и никак не влиял на подбор команды переводчиков. Своим ученикам он рекомендовал читать Фрейда по-немецки. Лагаш проявлял куда бóльшую активность и, помимо сотрудничества с переводчиками, затеял составление фундаментального «Словаря психоанализа»[165]. Впрочем, все словарные статьи написали ученики Лакана Лапланш и Понталис, так что когда в 1967 г. этот громадный труд, несущий многочисленные следы лаканизма, появился на свет, они сочли неправомерными требования Лагаша указать на обложке его фамилию.

Сам же Лакан в эти годы не имел собственного печатного органа, не был связан с университетом и проводил семинары в госпитале св. Анны. Хотя всем было ясно, что он является первой фигурой французского психоанализа, у него не было никакой реальной власти.

Лакан оставался все таким же аполитичным буржуа, как и в предвоенные годы. Однако его семья активно участвовала в антиколониальной борьбе. Лоранс в 1954 г. посетила Алжир в составе театральной труппы, а по возвращении вступила в коммунистическую партию. Лакан не одобрял этого шага; он сравнивал компартию с церковью и вообще не питал к ней теплых чувств, однако признавал право своей приемной дочери на самостоятельный выбор. Партийную работу Лоранс сочетала с изучением медицины. 10 мая 1960 г. ее арестовали и шесть недель продержали в тюрьме Рокет. Лакан, навещая ее, привозил ей стенограммы своих семинаров по этике психоанализа. Он писал Винникоту:

…Лоранс, дочь моей жены… доставила нам в этом году много переживаний (которыми мы гордимся), будучи арестована за свою политическую деятельность. Теперь она вышла на свободу, но мы все еще обеспокоены делом, которое пока не закрыто.

Также и племянник, который во время своей учебы жил у меня как сын, только что был осужден на два года тюрьмы за свою борьбу против войны в Алжире[166].

Три года спустя Лоранс начала анализ на кушетке Конрада Штейна, члена Парижского психоаналитического общества: проходить анализ у какого-либо ученика своего отчима она считала неудобным, а большинство членов Французского психоаналитического общества были анализантами Лакана. Жюдит, по примеру старшей сестры, также включилась в антиколониальную борьбу. По окончании франко-алжирской войны она в течение двух лет преподавала философию в университете Алжира, а затем получила степень агреже во Франции.

В госпитале св. Анны Лакан продолжает работать с больными «с зоркостью, унаследованной от Клерамбо, и эстетикой комментария, позаимствованной у Кожева»[167]. Однако главным его делом остаются семинары, на которых он излагает свое учение. Лакан неизменно настаивает на том, что он не говорит ничего такого, чего нельзя вычитать у Фрейда. Мы видели, что уже в 1953 г. в Риме Лагаш справедливо замечал, что Лакан имеет обыкновение вычитывать в текстах то, чего в них нет. Однако Лакан никак не мог признать, что говорит он не «от Фрейда», но «от себя»: если он скажет, что излагает не фрейдовское учение, а свое собственное, это будет означать разрыв со всем психоаналитическим сообществом. Пока он не готов к такому разрыву, и ему приходится представляться лишь комментатором и толкователем Фрейда. Его положение парадоксально: «лаканизм существует постольку, поскольку он не существует»[168].

Французское психоаналитическое общество тем временем предпринимало отчаянные попытки остаться частью Международной психоаналитической ассоциации. В ходе работы Лондонского конгресса МПА летом 1953 г. была назначена следственная комиссия, возглавляемая Винникотом, которая должна была представить заключение о работе Французского общества. Комиссия вынесла отрицательное суждение о дидактическом анализе как Дольто, так и Лакана. Последнего упрекали прежде всего в неправомерном сокращении срока психоаналитических сеансов, а кроме того, в слишком сильном влиянии на членов общества. Лакан, как обычно, пропустил эту критику мимо ушей.

В это время он по-прежнему увлечен лингвистикой Соссюра, однако если до 1953 г. учение Соссюра для него вписывалось в набиравшее во Франции популярность хайдеггерианство, то после «Римской речи» он склоняется к «структуралистскому» прочтению швейцарского лингвиста в духе Леви-Строса и Р. Якобсона. Он продолжает пользоваться гегельянской терминологией, хотя Гегель уже не так важен для него, как прежде. По-видимому, его увлечение идеями Соссюра было инспирировано Мерло-Понти, который первым во Франции указал на философское значение работ швейцарца. Лакан и Мерло-Понти много раз встречались, хотя дружбы между ними не сложилось. (О Мерло-Понти Лакан будет говорить в семинарах 1963-1964 гг.) В это же время у Лакана завязываются тесные отношения с гегельянцем Жаном Ипполитом, который принимает участие в лакановских семинарах. Вызревает то, что в 1960-е гг. будет названо «структурализмом» и «антигуманизмом», то, что будут бесконечно комментировать, хвалить и высмеивать.

Тем не менее семинары 1953–1954 гг. представляют Лакана-феноменолога. Эта феноменология, впрочем, как мы скоро увидим, носит весьма своеобразный характер и далеко уходит от гуссерлевской в сторону «структурализма». Центральным для лакановского анализа выступает понятие субъекта. Вводя это понятие, человек «вводит» самого себя. Вводя самого себя, он «вводит» и собеседника – того, кто говорит со мной, пользуясь «некачественным» языком. Поэтому искусство психоанализа есть искусство диалога. Лакан не дает четкого определения субъекта, но оговаривается, что субъект не есть Воображаемое, функцией которого выступает эго: «…Что же мы называем субъектом? Да то самое, что в развертывании объективации находится вне объекта»[169]. Определение вполне феноменологическое, однако феноменологической системы мы здесь не обнаруживаем.

Лакан сравнивает психоанализ с практикой дзен, где передача может совершаться в равной степени как сарказмом, так и пинком ноги. Такой способ изыскания смысла предполагает отказ от какой бы то ни было системы, открывая мысль, находящуюся в движении, но в то же время готовую к тому, чтобы стать системой, поскольку сама эта мысль несет в себе догматический аспект. Лакан пересматривает распространенное убеждение, согласно которому фрейдизм, появившись в век сциентизма, является сциентистской системой. Напротив, говорит он, в «Толковании сновидений» вводится то, чего не было в предшествующей истории мысли – смысл. Толкование сновидений погружает нас в область смысла, где речь идет о субъективности человека, какой она представлена в его желаниях и отношении к окружающему миру. Отсюда видение той задачи, которую Лакан ставит перед собой: «Заново ввести регистр смысла, регистр, который и сам нужно поместить на подобающий ему уровень»[170]. Разобравшись в том, что это за уровень, мы сможем понять основную исследовательскую установку Лакана.

Уподобив себя мяснику Чжуан-Цзы и будучи человеком западной культуры, Лакан немедленно определяется с инструментом: расчленение в психоанализе производится не с помощью ножа, а с помощью понятий. При этом понятия возникают не из человеческого опыта, как представлялось сциентистам (в этом случае они всегда уже были бы готовыми), а из самих слов, будучи инструментами очерчивания вещей. Понятия, с которыми имеет дело аналитик, закостенели в обыденной речи, и вывести регистр смысла на подобающий ему уровень – значит прежде всего «освободить» понятия от обыденных смыслов.

Выговорив для себя необходимость освободить понятия от сковывающей их обыденности, Лакан немедленно уточняет три центральных понятия фрейдовского анализа. Сверх-Я, говорит он, является законом, лишенным смысла и опирающимся исключительно на язык: «Ты» выступает до сознания и представляет собой отнесенность к другому. Лакан подчеркивает свою опору на феноменологию, говоря об интенциональном характере цензуры. «Идеал Я» – средство защиты, увековеченное самим Я ради «продления удовлетворенности» субъекта (эта функция, по Лакану, наиболее гнетущая и оказывающая депрессивное воздействие). «Оно» не сводится ни к влечениям субъекта, ни к «чистым объективным данным», поэтому анализ никогда не сводится к выявлению агрессивности или эротизма субъекта. Та точка, к которой движется анализ и которой он никогда не достигает, есть «предельная точка диалектики экзистенциального распознавания – “Ты есть это”»[171]. Вообще, анализ имеет своей целью не достижение самообладания и бесстрастия, но достижение субъектом способности поддерживать аналитический диалог, так что такой анализ есть анализ дидактический. Открытие Фрейда, утверждает Лакан, есть открытие разума как введение человеческого существования в область смысла. В силу такого понимания фрейдовского открытия Лакан формулирует свой основной вопрос: что мы делаем, когда занимаемся анализом? В практической плоскости это значит: основывать конкретный опыт на понимании отношений аналитика и анализируемого. Психоанализ отличается от обычной, «конструктивной» психологии тем, что обращает самое пристальное внимание на контр-перенос, говоря не об одной личности анализируемого, но также о личности аналитика. Однако, подчеркивает Лакан, в отношения этих двоих неизбежно вмешивается третий элемент, каковым является речь.