Сумрачный красавец - Жюльен Грак

Аллан церемонно уселся на некотором расстоянии от нее.

— Я хотела бы знать, когда вы намерены уехать.

Он метнул на нее недобрый взгляд.

— По-моему, это не очень любезный вопрос. Но вы даже не пытаетесь как-то смягчить тон, верно?

— Я не старалась быть любезной. Думаю, вам понятно, почему я задаю этот вопрос.

— Наверно, дело касается вашей подруги.

— Что ж, по крайней мере, вы откровенны. Дело касается ее, и других тоже… Вам нельзя здесь оставаться. Всему этому пора положить конец.

— Всему этому… Что вы имеете в виду?

Она выпалила прямо ему в лицо:

— Ваше поведение — это сплошной скандал!

— Можно узнать, что за ужасы я натворил?

Ирэн с усмешкой взглянула на него.

— Вас просто так не поймаешь, и вам это хорошо известно. Слишком вы ловкий, слишком осторожный. Но вы прекрасно понимаете, о чем я говорю.

Он тонко улыбнулся.

— Я понял, что вы принимаете близко к сердцу дела вашей подруги.

— Пусть так. Я готова сказать это сразу, без обиняков. Хотя недостойная игра, которую вы ведете с Кристель, вообще-то меня не касается. Я больше думаю о своих проблемах.

— Выходит, я обидел лично вас.

— И меня, и всех остальных. Вы отравили нам летний отдых. Время, которое было так важно для меня, от которого так много зависело. Ведь мы с Анри поженились совсем недавно… Но вы губите, истребляете вокруг себя все хорошее. В вашей тени не остается ничего живого. Казалось бы, люди счастливы, сумели наладить свою жизнь и довольны ею — это не так трудно, как вам может показаться. Но нет! Вам понадобилось приехать сюда и все убить (она топнула ногой, вне себя от бешенства, сразу стала отталкивающей, вульгарной), испортить, исковеркать все, что досягаемо, естественно, просто. Одна только ваша зловещая, похоронная физиономия чего стоит…

— Но вы единственная, на кого она так не действует. Теперь я это понял.

Она сверлила его ненавидящим взглядом.

— Да, мне нечего бояться. Я живой человек, я люблю жизнь, и такую, как я, бесполезно шантажировать самоубийством…

Она постепенно повышала голос, — бесцветный, монотонный, полный сдерживаемой ярости.

— … А ведь вы тут занимаетесь именно этим, с самого начала и без устали. Изображаете из себя какого-то Вертера. Да еще этот ваш костюм на маскараде. О, вы умеете вызывать к себе интерес. И это так дешево обходится. Право же, успех дается вам без труда!

— Дешево обходится?

— Вы что, хотите заставить меня поверить, будто вы…

— Да.

Она изменилась в лице, смерила Аллана растерянным взглядом. Наступило долгое молчание. Потом она заговорила опять, очень тихим голосом:

— Никто не имеет права говорить такое.

— Понимаю. Но ведь это вы втянули меня в такой непристойный разговор.

Она порывисто выпрямилась: щеки у нее горели, глаза были выпучены.

— Я этого не слышала. Не слышала — и все.

— Как вам угодно. Это ведь очень мешает жить, верно?

Он неторопливо встал, свернул в аллею и скрылся под деревьями. Вечер наступил неожиданно быстро, в опустевшем саду по деревьям прошелестел ветер, шум волн стал слышнее: начинался прилив. Тревожная тишина обступила парк, набежавшее облако внезапно накрыло его своей тенью: будто серая пыль запорошила меркнущее око солнца и превратила Ирэн в каменное изваяние, вроде тех загадочных, зловещих, свинцового цвета статуй, что стоят в садах Помпеи…

Она медленно шла к опустевшему отелю, по середине аллеи. Перед ней ветер гнал по земле первые опавшие листья. — на садовых домиках с закрытыми ставнями вокруг ржавой проволоки еще завивались последние усики винограда, — сад вдруг окрасился по-зимнему.

В безлюдном холле уже стало почти темно. В предвечерний час, в глухую пору поздней осени, огромное здание, где с уходом лета затихло кипение жизни, было похоже на обескровленное тело: воздух стал чище, прозрачнее, и чутко улавливал даже самые слабые вибрации, даже едва слышные, вкрадчивые звуки: трепет листа на ветке, шум далекой волны, разбившейся о гряду скал — скалы были всевозможных причудливых форм, поэтому шум был неоднородный, в нем чувствовалось много разных оттенков, — и легкое дуновение ветра, ласково и настойчиво, словно рука, касавшееся верхушек деревьев. Все эти звуки требовали предельно напряженного внимания, взывали к болезненно обостренному слуху и, как судорожные вздохи умирающего силятся оттянуть смерть, так они пытались побороть тишину, заполняя душные, гнетущие паузы.

Стоя неподвижно посреди холла, который смыкался вокруг нее, словно раковина, Ирэн слушала грохот прибоя. В сгущающихся сумерках большие зеркала наполнялись таинственным зеленоватым светом, какой бывает в лесу под густыми деревьями, превращались в озера, и на их поверхности мелькало, подрагивая, ее отражение, а потом оно замирало и беззвучно ныряло в глубину. Словно в комнатах, куда сквозь чащу ветвей почти не проникает солнце, тьма наплывала сверху, раскручивалась, как черный завиток, растекалась, будто по воде, оставляя внизу, на брусках паркета, на гравии в аллеях неуловимое, призрачное свечение, точно возникшее само по себе, нежное, как лунный луч, как летняя ночь, — когда под уже давно угасшим небом еще долго белеют дороги и аллеи садов.

Стоя в полутьме, держась рукой за стену, точно за театральную кулису, нервно вздрагивая от шороха ветки, от всплеска волны, чувствуя, как ею овладевает сонное оцепенение, неодолимая вялость, тупая растерянность, Ирэн беспомощно глядела на эту грозную перемену вокруг, на распад привычного, дневного мира, — так зверь, затаившийся в норе, прислушивается к тяжелым шагам охотников.

Но приступ слабости проходит. Упругой походкой породистого животного, с хищным огоньком в глазах, Ирэн отправляется к себе, включает в темной комнате свет и, раскованная, спокойная, решительная, — так пловец, бросаясь в воду, забывает о своем топтании на берегу, — холодная и расчетливая, недобро улыбаясь, принимается писать письмо.

— Она в полной растерянности. Я застал ее в слезах, в глубоком отчаянии, она только и делала, что повторяла: "Нет, я не уеду, я не могу уехать!" Но ее мать приезжает завтра. Как ее утешить, что ей сказать? Печальную миссию ты мне поручила.

Ирэн и Анри шли воль пляжа, возвращаясь в отель. Позднее утро было ясным и прохладным. Длинные, мощные волны обрушивались на берег, совершенно пустынный, девственный, как коралловый атолл в океане.

— А почему она так боится приезда матери? Я этого не понимаю. Вообще-то она всегда была капризной, взбалмошной. А вдруг ей взбрело в голову, что этот странный отдых у моря не кончится никогда?

— Похоже, то, что с ней происходит, не вызывает у тебя большого огорчения. Может, ты потому и послала к ней меня, что боялась, как бы слова сочувствия не прозвучали в твоих устах немного фальшиво?

Ирэн остановилась и обиженно, осуждающе взглянула на него.

— Это предположение, конечно, очень лестно для мнея. Однако оно меня не удивляет. Поверь, я хорошо научилась читать в твоих глазах. Ты уже месяц следишь за мной, пытаешься подловить. После трех месяцев супружеской жизни это просто нестерпимо. За этот месяц ты каждый день, с терпением и методичностью, на какие неспособен и злейший враг, ищешь возможность уличить меня в лицемерии.

Анри смотрел на нее с изумлением — она сейчас была непохожа на себя, вся исходила злобой и ненавистью.

— Ирэн, ты сошла с ума!

Она подняла на него грустные глаза:

— Сошла с ума? Да полно тебе. Я все отлично понимаю. Я же умею читать в твоем взгляде. И уже много дней, много недель вижу в нем презрение.

— Прошу тебя…

— Не проси. Видишь ли, Анри, я не могу без конца делать вид, будто меня здесь нет, притворяться бесплотным призраком. В этом вся беда. Мы с тобой стали разными, — может быть, это уже непоправимо. Не разыгрывай удивление, ты меня прекрасно понимаешь.

Глаза у нее дико сверкнули.

— Да, я не из их породы! В этом ты прав. И никогда не буду такой, как они! Не буду, потому что не хочу. И если ты думаешь, — наберись храбрости, скажи это вслух! — что я их ненавижу — Кристель, Аллана, Долорес, всех, — то я отвечу: да, ненавижу всеми силами души, так, как только можно ненавидеть. Ты не ошибся, нет, ты не ошибся.

Теперь в глазах Анри появился странный блеск.

— Ты слишком разнервничалась, — ледяным тоном произнес он.

Он как будто был поглощен какой-то важной, но пока еще неясной мыслью, и оставил эту вспышку гнева без внимания, словно выходку избалованного ребенка. Некоторое время они шли молча.

— Тебе не кажется странным, что мать Кристель вдруг надумала приехать? — спросил он, пристально глядя на Ирэн.

Сперва она побледнела, потом кровь бросилась ей в лицо.

— Если хочешь знать, я написала ей письмо. И рассказала, что здесь творится.