Свадьба под прицелом (СИ) - Ривер Ива

— Ну и как он там? — как бы рассчитывая на всё равно какой ответ.

Сашка отложил нож и вилку и внимательно посмотрел на меня — я встретила его взгляд с абсолютной безмятежностью во взоре. Потом помялся и неуверенно сказал:

— Он просил ещё кое-что тебе передать.

— После, — изобразив полнейшее отсутствие интереса, отмахнулась я и предложила выпить за здоровье Андрея.

Затем мы немножко поговорили о бизнесе и политике, в общем, на темы, которые сейчас занимали меня ещё меньше обычного, потому я скучала и думала о Димке.

Безрезультатно попытались дозвониться до нашего подозреваемого. Его мобильный по-прежнему пребывал в недосягаемости, а дома Кирилл не появлялся и не звонил.

Дениса окончательно развезло, и Ольга препроводила его в приготовленную комнату. По пути он приставал к ней с поцелуями, называя Ритой.

В полночь Виктор Андреевич отправился на прогулку, целью которой, надо полагать, была проверка постов, а я предложила Сашке посмотреть «оранжерею» и потянула его в гостиную.

— Сейчас, секунду, ты иди, я тебя догоню, — замешкался приятель, роясь в своей сумке.

***

Несмотря на распахнутые окна, в воздухе стойко висел одуряющий розовый аромат. Мягкий свет, подсвечивая нежные бутоны снизу, делал картину чарующе нереальной. Мы молчали, и мне почему-то хотелось плакать.

Наконец Сашка осторожно нарушил молчание.

— Рит, скажи, а ты действительно больше Митьку не любишь? Или мне показалось? — негромко спросил он за моей спиной.

Я и не подозревала, что мой громогласный приятель умеет так тихо говорить.

— Саш, ну ты же прекрасно знаешь, что я терпеть не могу, когда суются в мою жизнь… — Денёк выдался не из приятных, и сейчас, среди этой красоты, мне меньше всего хотелось лицедействовать, чтобы скрыть свои непростые чувства. Или уж говорить правду, или молчать. Тем не менее, зловредная часть моей сущности повернулась, и снисходительно произнесла: — Но если тебе так уж любопытно, я о нём и думать забыла. Ты удовлетворён?

В ответ Сашка протянул мне необыкновенную, редкую по форме коралловую ветку, удивительно напоминающую два сердца, сросшихся у основания. Я осторожно взяла из его рук диковинную штуковину.

— Димка передал, — пояснил он. — И ещё велел сказать, что любит тебя, но женится на другой.

Моё собственное сердце ухнуло вниз, стремительно догоняя выпавший из рук коралл. Живое и тёплое, оно упало к моим ногам, в предсмертной агонии рассыпаясь на мелкие кусочки…

Я тупо смотрела на осколки своего сердца, дивясь, как это ему удалось так ловко и почти безболезненно покинуть мой организм.

Видимо, зрелище я в этот миг представляла собой жалкое, примерно как ослик Иа после потери хвоста. Но без хвоста-то худо-бедно прожить можно, а вот без сердца…

Сашка ахнул, испуганно глянул на меня, на Магистра, который в эту минуту наверняка являл собой немой укор, и кинулся собирать коралловые останки.

— Прекрати, — внезапно охрипшим голосом приказала я и вдруг захохотала.

Смеялась я как никогда в жизни. Сашка смотрел на меня с ужасом, не зная, что предпринять, но смех оборвался так же внезапно, как и начался.

— Саш, а ты действительно хороший «исполнитель», — произнесла я, после чего с ледяным спокойствием достала из вазы букет тигровых роз, сломала его пополам и выбросила за окно.

Сказать, что мне было плохо — не сказать ничего. Получив тот самый, недостающий штришок, я почему-то умерла… И как попала в свою комнату — не знаю.

Похоже, после смерти я стала гораздо сговорчивее, так как, оказавшись в спальне, тщательно закрыла на ключ входную и балконную двери.

И бросилась на кровать, как безумная подруга чумного датского принца — на дно пруда. Там, на дне, придавленная тоннами воды, я не могла дышать…

Мне не было больно и не было обидно. Мне было никак. Ни чувств, ни эмоций, ни ощущений. Только где-то высоко под потолком парило моё одинокое, безучастное ко всему сознание. Или это моя душа? Нет… всё-таки, наверное, нет. Душа — это прежде всего чувства, а их-то как раз и не было.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

«Даже смерть у меня получилась какая-то нелепая, — думало моё сиротливо парящее сознание. — Кажется, после смерти разум угасает, а душа остаётся живой. В моём случае вышло с точностью наоборот…»

Магистр разнервничался, но и это было мне безразлично.

Сашка тихо, но настойчиво скрёбся в дверь и просился в комнату. «Наверное, уже собрал осколки моего сердца и окаменевших полипов», — подумала я, и мне на долю секунды опять стало невыносимо смешно.

— Рит, открой, а… — скулил Сашка. — Давай поговорим… или выпьем еще…

Выпивать мне не хотелось, говорить — тем более, и вообще, как и подобает нормальному покойнику, хотелось только одно — чтобы меня оставили в покое.

— Саша, со мной всё в порядке, иди спать, — совершенно спокойным тоном сказала я.

Он потоптался на пороге, а затем шумно опустился на пол и привалился к двери.

— Никуда я не пойду. Буду сидеть под дверью, пока ты не выйдешь.

Звуки долетали как-то странно, будто путались в вязком тумане, внезапно окутавшем комнату. Да нет, не комнату, весь мир…

— Как угодно, — равнодушно произнесла я и закрыла глаза.

Хладнокровно, шаг за шагом, я в последний раз просматривала лучшие моменты нашей совместной с Димкой жизни.

Замечательно, что у меня больше нет сердца. Представляю, с какой болью оно колотилось бы сейчас в грудную клетку.

Однажды я пожаловалась ему на боли в сердце. «Камни не болят», — усмехнулся тогда он. «Ну да! Знаешь, как больно камнем по рёбрам!» — смеясь, возразила я.

А как я болела краснухой, и он умилялся, что я умудрилась в «преклонном» возрасте заразиться детской болезнью, а когда стало совсем худо, ухаживал за мной, как за ребёнком, ставил капельницы и вслух читал сказки.

А когда мы впервые серьёзно поссорились, нырнул ночью в болотистый водоём за кувшинками, запутался в стеблях и чуть не утонул…

«Наверное, лучше б утонул, — равнодушно думала я теперь. — Впрочем, пусть живёт — какая мне теперь разница…»

А при другой ссоре залез ночью через балкон и осыпал меня какими-то цветами, названия которых я до сих пор не знаю. И мы так и спали в цветах, а утром долго выбирали из моих волос лепестки и тычинки. А романтичный путь через балкон, в обход охраны, стал забавной частью нашей жизни… Кажется, с тех самых пор Бронштейны меня ещё больше и невзлюбили…

А однажды ему приснился кошмарный сон — будто мы плыли на яхте, и я вдруг исчезла. Он искал меня всюду и не мог найти, а потом узнал, что я погибла. В ужасе проснувшись, он исступлённо молился, чтобы мы всегда были вместе и умерли в один день. Человек, не верящий ни в бога, ни в черта… И говорил, что всегда руководствовался девизом «Не верь, не бойся, не проси», а сейчас вот верит, боится и просит…

И я, как могла, успокаивала его и клялась, что никуда не исчезну.

Сейчас, в свете последних событий, я не верила собственным воспоминаниям. Ибо, несмотря ни на что, продолжала искренне полагать: что бы не случилось, любящие люди никогда не женятся на других.

«Спектакль, это просто был спектакль, где актёр настолько вжился в роль, что и сам поверил в свою любовь, и других убедил. Да что там! Сам великий Станиславский сказал бы: «Верю», не то что такое наивное сентиментальное создание, как я. В общем, браво, Дмитрий. Браво, и всего хорошего в вашей новой, счастливой жизни!»

Кажется, с этой мыслью я и уснула.

Глава 22. Жизнь после смерти

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Снилось мне, что я сижу на облаке и беспечно болтаю ногами. Облако неторопливо проплывает над «родной» Чукоткой. Магистр развалился рядом, щурясь на солнце, а снизу нам приветственно машут руками наивные собратья.

— Как обычно витаешь в облаках? — слышу я слегка укоризненный голос Лики, и её сотканная из солнечных лучей фигурка мягко опускается рядом со мной.